1945. Берлинская «пляска смерти». Страшная правда о битве за Берлин - Хельмут Альтнер

Неожиданно меня обдает фонтаном земли, и я падаю. Чувствую острую боль в ступне. Неужели это конец? В глазах у меня темнеет. Боль в ноге не прекращается. Несмотря на боль, поднимаюсь. Меня едва не сбивает с ног неизвестно откуда взявшаяся лошадь, но я, не оглядываясь, бегу дальше. Я хочу жить, просто хочу жить.

Пробегаю еще несколько метров и оказываюсь возле леса. Обстрел немного ослабевает, шум становится тише. Ускоряю шаг, чтобы поскорее углубиться в лес, где можно укрыться от смерти. Бросаюсь на землю, вжимаясь лицом в мягкий мох. Адский грохот в моей голове понемногу стихает.

Осматриваю ногу. В мой правый сапог впился осколок, так сильно затруднявший ходьбу. Чувствую, что боль усиливается. Заставляю себя не думать о ней, понимаю, что нужно встать и идти по дороге бегства и отступления.

Среда, 2 мая 1945 года, после полудня

Чувствую, что мое тело немного расслабляется, освобождаясь от былого напряжения. Шум боя, оставшийся у меня за спиной, не утихает. Люди, с трудом вырвавшиеся из ада, бросаются на землю, найдя приют и спасение под кронами деревьев. Там, на поле, все еще идет бой, свистят пули, снаряды перепахивают землю. Между ними отчаянно лавируют машины, пытающиеся проложить путь между огромными воронками. Иногда откуда-то появляются танки, на броне которых жмутся перепуганные люди. Им повезло больше остальных, потому что они вырвались из-под обстрела быстрее, чем те, кто пересек поле на своих двоих. Танк останавливается у кромки леса. Открывается башенный люк. Командир бронемашины сбрасывает убитого, которого насмерть посекло осколками. После этого танк катит дальше и вскоре скрывается в чаще леса.

Встаю и иду дальше, не желая отстать от других. В лесу повсюду разбросаны рюкзаки, узлы с одеждой, оружие и боеприпасы, продукты, обмундирование. Все это бесполезный балласт, совершенно ненужный в безжалостной пляске смерти. Тем не менее некоторые солдаты и гражданские упорно продолжают тащить какие-то вещи, очевидно, не в силах расстаться с ними. Это абсолютно ничтожное барахло, не имеющее никакой ценности по сравнению с человеческой жизнью. Рядом со мной медленно едет танк. На его броне лежит раненый. У него почти полностью оторвана нога ниже колена, она держится всего на одном лоскуте кожи и медленно покачивается взад-вперед, когда танк подскакивает на ухабе или попадает в рытвину. По броне на гусеницы стекает кровь, оставляя следы на песке. Рядом с раненым сидит женщина. Она поглаживает его руку, изуродованную осколком снаряда. Ее пальцы перепачканы его кровью. Раненые, которые из последних сил доковыляли до леса, теперь лежат в лесу возле дороги, медленно истекая кровью. Они все еще находятся в ясном сознании и видят, как армия проходит мимо них, не оказывая им никакой помощи. Ни врачей, ни санитаров нигде не видно, но даже если они и есть, то все равно равнодушно проходят мимо.

Изо всех сил сдерживаюсь каждый раз, когда делаю шаг и чувствую, что ногу пронзает острая боль. Когда мимо проезжает машина медицинской помощи, хватаюсь за дверь и иду рядом. Машина переполнена и медленно катит вперед на шинах, из которых выпущен воздух. Тяжелораненые лежат даже на крыше. Людей со слабыми ранениями, способных передвигаться самостоятельно, просто не принимают в счет. Отпускаю дверцу и медленно иду по дороге.

Мимо меня проезжает грузовик с прицепом. Шина одного из задних колес прострелена, и машина виляет из стороны в сторону, рискуя застрять между деревьями. Чем дальше в лес мы уходим, тем тише становится шум боя, звучащий у нас за спиной. Время от времени залпы шрапнели срезают верхушки деревьев, и на нас градом летят осколки. Все разом останавливаются на несколько секунд, затем снова продолжают идти вперед. На дороге лежит раненый, свалившийся с танка. Он стонет и просит помочь ему, но тут же замолкает, когда его переезжает какая-то машина. Бесстрастно прохожу мимо него. Трупы во множестве валяются повсюду. Их стараются обходить.

Неожиданно вспоминаю о том, что где-то потерял винтовку. Должно быть, я выпустил ее из рук, прыгая в окоп. Достаю из кармана пистолет. Сжимаю горячей рукой его гладкую прохладную поверхность, затем засовываю за поясной ремень. Время от времени присаживаюсь на поваленное дерево и немного отдыхаю. Некоторые солдаты и гражданские, тупо глядя перед собой, ложатся на землю. Среди нас несколько женщин, которым посчастливилось остаться в живых после ураганного огня вражеской артиллерии.

Вскоре страх перед врагом заставляет нас ускорить шаг. Ускоряемся каждый раз, когда вдали раздается новый, более громкий орудийный залп или сверху слышится гул авиационных двигателей. Страх не оставляет нас даже в те минуты, когда становится тихо. Ползучий, мерзкий, безмолвный страх не дает нам спокойно двигаться вперед. В моих ушах зловеще звенят слова «героическая жизнь» и «героическая смерть». Люди идут в основном поодиночке, иногда парами. Лес напоминает огромный лабиринт, которому, похоже, никогда не будет конца. Каждый следит лишь за человеком, идущим впереди него, и машинально повторяет его движения, например, так же, как он, перешагивает через поваленное дерево. На правой стороне дороги видны следы гусениц, глубоко впечатанные в песок. Идем по этим следам как за путеводной нитью, способной вывести нас в безопасное место.

Мы движемся уже очень долго, наверное, несколько часов, представляя собой смертельно усталую массу людей. Иногда с ветвей взлетает птица или прямо из-под ног выскакивает заяц, тут же бросающийся наутек. В лесу становится тихо. Все идут молча. Нас со всех сторон окутывает величавая тишина природы, позволяющая нам спокойно вздохнуть. Расстояние между идущими становится все больше. Уже очень трудно различить фигуру, идущую впереди тебя. Наконец лес заканчивается.

Шагаем по полю, поросшему густым кустарником. Справа находятся лесопосадки, где высажены сосны примерно в рост человека. Со стороны кромки леса время от времени раздаются одиночные выстрелы. Перехожу на другую сторону дороги и начинаю продираться сквозь заросли сосен. Колючие ветки больно хлещут по лицу. Мои руки скоро становятся липкими от сосновой смолы. На тропинке лежит раненый с перебинтованной ногой. Вдали слышится новый выстрел, и я торопливо ускоряю шаг. «Помоги мне, товарищ, прошу тебя, помоги!» Я ничем не могу помочь этому бедняге и зажимаю уши, чтобы не слышать его жалобных криков.

Слышу у себя за спиной лошадиное ржание и оборачиваюсь. Какой-то человек ведет в поводу навьюченную тяжелыми тюками лошадь. Вскоре лесопосадки заканчиваются. Справа дорога начинает подниматься вверх. Неожиданно появляются старые заброшенные дома, стены которых поросли мхом. Похоже, что в них давно никто не живет. На одном висит табличка с размытой дождями надписью — «Деберитц». Дома и наполовину сгнившие ветхие сараи с виду не внушают никакой угрозы, однако я ускоряю шаг, потому что за мирными фасадами вполне может прятаться враг. Наконец дома остаются позади, и снова начинается лес. Вижу указатель, из которого явствует, что мы приближаемся к аэродрому Штаакена. Рядом должен находиться и военно-учебный центр, где заняла позиции ожидающая нас армия генерала Венка. Мне кажется странным, что она не стала пробираться к Штаакену, поскольку противника в лесу не оказалось. Однако я стараюсь не слишком задумываться об этом, и мои мысли переключаются на долгожданный отдых и покой, который мы скоро обретем. Идем по следам танковых гусениц, которые хорошо видны на земле. Местность изменилась, стала всхолмленной, кое-где видны редкие сосны. Почва скудная, песчаная. Ноги вязнут в песке. Песок — явное свидетельство того, что мы находимся в самом сердце Бранденбурга. На вершинах отдельных холмов стоят деревянные дома, ярко раскрашенные, наполовину скрытые густым кустарником. Многие из них полностью разрушены. Вижу вросшие в землю бетонные долговременные огневые сооружения. Повсюду валяются заржавевшие осколки снарядов, земля распахана многочисленными воронками. Шагаем через стрельбище, где когда-то проходили стрелковую подготовку солдаты.