Хозяин Фалконхерста - Кайл Онстотт

— Подбери кнут и начинай.

Олли медленно покачал головой и повторил:

— Не стану я бить Драмжера.

— Тогда тебе крышка.

Крохотная железка в хозяйской руке не могла напугать Олли. Он имел самое смутное представление о том, что это за штука, а ее смехотворный размер казался несоразмерным с его гигантской фигурой.

— Не стану бить, — пробубнил он, как заведенный.

В гробовой тишине выстрел маленького револьвера прогремел, как взрыв. Сначала никто не понял, что произошло, потом на рубахе Олли, на левом плече, стало расплываться красное пятно. Олли все так же стоял столбом и пялился на Аполлона, словно пытаясь нащупать связь между болью и странным звуком. Пятно, сначала едва заметное, расплылось на глазах, кровь пропитала всю рубашку, и Олли рухнул лицом в пыль, как башня, у которой подорвали фундамент.

Аполлон спрыгнул с лошади, подбежал к неуклюжей фигуре на земле и попытался перевернуть Олли носком сапога. Из этого ничего не вышло: Олли был слишком тяжел. Аполлон подозвал Брута и Занзибара. Вместе они перевернули Олли на спину. Глаза его остались открыты, но грудь не вздымалась, дыхания не было слышно. От переворачивания тела из раны брызнул фонтанчик крови. Олли был мертв.

Аполлон обвел глазами враждебные лица и испугался угрожающих жестов рабов. В револьвере помещалась всего одна пуля, запасных патронов Аполлон с собой не захватил. Теперь все зависело от того, многие ли знают о том, что у него за револьвер, и испугаются ли остальные вида незаряженного оружия. Обнадеживающим признаком было то, что никто не сдвинулся с места.

Из-за спины раздался крик. Аполлон обернулся и увидел бегущую по пыльной улице Жемчужину. Ропщущие рабы расступились, пропуская ее к телу Олли. Она рухнула на землю и приподняла бездыханного сына за плечи.

— Умер! — взвизгнула она. — Старина Уилсон умер! Кто это сделал?

Ей никто не ответил, но все посмотрели на Аполлона.

— Это вы убили его, масса, сэр? — Она смахнула слезы с лица, нежно опустила огромное тело сына на землю и встала. — Зачем вы убили Олли, масса, сэр? Ведь он хороший! Не больно умный, но хороший!

Ее безумный вид и движение в толпе рабов, обступавших его все плотнее, подсказали ему, что не в его интересах отвечать Жемчужине. Вместо этого он протолкался к лошади, не спуская глаз с грозной толпы, и схватился за седло. Кьюп помог ему сесть на лошадь. Негры прожигали его взглядами.

Тут Жемчужина впервые увидела подвешенного за ноги Драмжера и подбежала к нему, обливаясь слезами.

— Опустите его!

На ее крик отозвались двое. Не спуская глаз с хозяина, но повинуясь Жемчужине, они вышли из толпы, отвязали веревки и медленно опустили Драмжера. У того все еще были связаны ноги, потому он прошелся на руках до угла сарая и там растянулся на животе. Доброхоты развязали узлы у него на ногах. Он с трудом сел. Жемчужина помогла ему встать, и он выпрямился, не обращая внимания на свою наготу.

— Что здесь происходит? — раздался властный голос.

Все обернулись, узнав Софи. За ней торопилась задыхающаяся Лукреция Борджиа. В первый раз за все время пребывания в Фалконхерсте Аполлон обрадовался появлению Софи. Он сполз с лошади и встал с ней рядом, сам удивляясь чувству безопасности, которое охватило его близ жены.

— Твои рабы не слишком уважают дисциплину, Софи, — пожаловался он.

— Что случилось, Аполлон?

— Драмжер хотел меня ударить, а потом бросился бежать. Мы с Кьюпом поймали его, и я велел его наказать. Олли отказался выполнить приказание, чем тоже проявил неповиновение. Я был вынужден застрелить его. — Он указал на неподвижное тело. — Им следует уяснить, кто теперь здесь хозяин, Софи.

Она кивнула.

— Теперь ваш хозяин — масса Аполлон, — значительно произнесла она. — Вы должны подчиняться ему.

Люди недовольно заворчали. Из хижин высыпали женщины, благодаря которым толпа разбухала на глазах. Тогда вперед выступила Лукреция Борджиа. Быстро оценив ситуацию, она заслонила собой Аполлона, чтобы озлобленная толпа не набросилась на него.

— Вы что, с ума посходили, негры? У вас полно работы, а вы прохлаждаетесь у сарая! Отправляй их на работу, Брут! А его, — она указала на Олли, — забрать и зарыть, если не дышит. Еще не хватало, чтобы тут валялись и привлекали мух зловонные трупы! Эй, Малахия, ступай к себе в мастерскую. Кьюп, слезь с лошади и проводи миссис Софи и массу Аполлона обратно в Большой дом. Ты, Жемчужина, пошевели своей толстой задницей: марш в хижину и не высовывать оттуда носа. Позже я приду к тебе и помогу обмыть и обрядить Олли. Расходитесь, живо! Здесь пока еще Фалконхерст, а не неизвестно что! Олли получил по заслугам. Масса Аполлон — ваш хозяин, миссис Софи — хозяйка, вот и делайте, как они вам велят. А не станете — я сама с вами разберусь. Я с вас всю шкуру спущу, все мясо выдеру и отдам свиньям! Расходитесь! А ты, Драмжер, надень-ка штаны, ишь, красуется с голой задницей перед миссис Софи! В Большом доме работы невпроворот, мне одной не управиться. Так что надевай штаны и марш со мной.

Она подождала, пока Драмжер натянет штаны, и схватила его за руку. Почтительно пропустив вперед Аполлона и Софи, она заковыляла за ними следом, опираясь о руку Драмжера.

Рабы все еще стояли, глазея на нее. Не пройдя и нескольких шагов, она обернулась и прикрикнула:

— Вы что, оглохли, чертовы черномазые? Я сказала разойтись! Чего ждете?

Люди стали медленно разбредаться. Насупленные лица разгладились, ропот сменился шутками. Кризис миновал. Люди охотно возвращались на работу. Одна лишь Жемчужина задержалась у сарая: она стояла на коленях над мертвым телом и безутешно рыдала.

33

То ли твердость Аполлона, то ли отповедь Лукреции Борджиа сделали свое дело: рабы стали относиться к новому хозяину с почтением. Конечно, о любви или преданности не могло идти и речи, но они повиновались ему, если не охотно, то по крайней мере резво. Драмжер по-прежнему исполнял свои обязанности по дому и не забывал о вежливости и покорности при разговорах с хозяином. По ночам ему было одиноко и тоскливо: он представлял себе, чем занимаются Кэнди и Кьюп по другую сторону перегородки под скрип пружин, и пытался обуздать обиду, утешаясь мыслями о девушках в прядильне и своем очередном завоевании в Новом поселке. Однако ни одна из его женщин не могла сравниться с Кэнди, к которой он испытывал не только плотскую страсть, но и любовь: они отдавались ему, но заменить ее не могли. Впрочем, рисковать из-за нее жизнью ему не хотелось. Судьба Олли стала для него уроком. Жизнь была дорога Драмжеру, даже если в ней не стало Кэнди, и он не испытывал ни малейшего желания заглядывать в дуло Аполлонова револьвера.

В Большом доме никто — ни Софи, ни Аполлон, ни тем более Лукреция Борджиа — не упоминал о происшествии. Единственный, кто мог бы затаить против Аполлона настоящую злобу, — Жемчужина; но и она проявляла снисходительность, во всяком случае, с виду. Он сомневался, годится ли ему продолжать наведываться к ней в хижину, и несколько ночей воздерживался от посещений, пока Кьюп не передал ему, что она спрашивает, почему он пропал. Поспешив на зов, он удостоверился, что чувства Жемчужины в связи с утратой сына существуют отдельно от зова ее плоти. Она приняла Аполлона так же охотно, как обычно, и так же самозабвенно ему отдалась. Они и прежде почти не разговаривали, поэтому сейчас тоже не возникало нужды в словах, Аполлон твердил себе, что она является его собственностью и обязана удовлетворять его желания. Чувствуя ее пыл и зная ее непосредственность, он решил, что она не винит его в смерти Олли. Он — белый хозяин, и его право даровать жизнь и обрекать на смерть не подвергалось сомнению. Аполлон стал регулярно появляться в ее хижине по ночам, залезать к ней в постель и уходить, как обычно, не удостоив словечком и оставляя горевать. По субботам он исполнял супружеский долг перед Софи, точно так же не находя слов и действуя еще более механически, чем с Жемчужиной. Ночи с Софи не доставляли ему ни малейшего удовольствия, и он уже страшился их, тогда как Софи с понятным вожделением ждала заветного субботнего вечера.

По его предложению она возобновила поездки с Занзибаром, хотя уже не столь регулярные. Он неизменно выходил ее проводить и махал на прощание рукой, желая приятной прогулки. Она не настаивала, чтобы он сопровождал ее, и он отлично понимал, в чем тут дело. Все это было элементами его плана, который выполнялся даже лучше, чем он предполагал, если не считать неприятности с Драмжером и Олли. Недоразумение с фалконхерстскими неграми почти не занимало его мысли: ведь он собирался пробыть на плантации строгий минимум времени и поэтому не беспокоился из-за никчемных черномазых, за которых он сможет выручить разве что сущую ерунду, да и то в долларах Конфедерации, если подвернется аукцион. Постоянное падение цены на рабов сильно его расстраивало — ведь он сознавал, сколько сот тысяч мог бы взять за них до войны. Но его настроение сразу улучшалось, стоило ему вспомнить надежный вклад в английских фунтах в лондонском банке.