История гражданского общества России от Рюрика до наших дней - Михаил Кривоносов

На недостоверность некоторых эпизодов, описанных в «Житие», указывают не только светские, но и православные исследователи. Так, Г. П. Федотов, давая оценку приводимых в «Житие» диалогов, указывает на то, что речь св. Филиппа «драгоценна для нас, не как точная запись слов святителя, но как идеальный диалог… так как она не носит характера подлинности».[334] И добавляет, что слишком многое в этих памятных словах принадлежит красноречивому перу историка Карамзина.

Выгораживая себя, составители «Жития» указывают заказчиков клеветы на святого Филиппа. Это «Злобы пособницы Пимен Новгородский, Пафнутий Суздальский, Филофей Рязанский, сиггел Благовещенский Евстафий». Последний, духовник Царя, был «нашептывателем» против св. Филиппа перед царем: «непрестанно яве и тайно нося речи неподобныя царю на св. Филиппа». Об архиепископе Пимене «Житие» говорит, что он первый после митрополита иерарх русской церкви, мечтал «восхитить его престол».

Чтобы осудить и низложить св. Филиппа, они провели свой «собор», который, по словам Карташева, стал «позорнейшим из всех, какие только были на протяжении русской церковной истории». Г. П. Федотов, несмотря на всю свою предубежденность против Царя, отметил: «Святому исповеднику выпало испить всю чашу горечи: быть осужденным не произволом тирана, а собором русской церкви и оклеветанным своими духовными детьми».[335]

Таким образом, имена врагов святого Филиппа, как клеветавших на него, так и заказавших клевету и осудивших его, хорошо известны.

Что касается отношения государя к св. Филиппу, то из «Жития» становится ясно, что царь был обманут. Как только он убедился «яко лукавством належаша на святого», то сразу подверг клеветников опале и ссылке. Святитель Димитрий Ростовский, составитель последнего канонически безупречного текста Четьих Миней, не упоминает о том, что Царь как-либо причастен к кончине митрополита. Кроме того, Курбский указывал, что Царь «Потом, глаголютъ, епископа от мучителя заведенна во единъ монастырь, глаголемы Отрочь, во Тверской земле лежащий и тамъ глаголютъ его нецы пребывша мало не годъ целы и аки бы посылалъ (царь – В. М.) до него (митрополита Филиппа – В. М.) и просилъ благословения его, да простит его, такоже и о возвращению на престолъ его»,[336] то есть, обращался с просьбой вернуться на митрополию.

Источники, «свидетельствующие» об убиении свт. Филиппа Григорием Лукьяновичем Скуратовым-Бельским по приказу царя составлены во враждебном царю окружении и много лет спустя после описываемых событий. Их составители пишут с чужих слов, испытывают ярко выраженное неприятие проводимой московским правительством политики централизации и охотно повторяют слухи, порочащие московских государей. Эти первоисточники слишком предвзяты и ненадежны. Они должны быть подвергнуты критическому анализу.

Причем сами факты: суд над святителем, лишение его сана, ссылка и мученическая кончина не подвергаются ни малейшему сомнению. Однако обвинение царя Иоанна Грозного в том, что все это совершилось по его прямому повелению, не имеет под собой никаких серьезных оснований. Для выявления истины необходимо непредвзятое и серьезное научное исследование. Более того, необходимо провести анализ мощей свт. Филиппа на содержание яда. Нисколько не удивлюсь, если яд будет обнаружен, и это будет тот же яд, которым отравили царя Иоанна Васильевича и почти всю его семью.[337]

Смерть царевича Ивана Ивановича

«Убийство» сына – вопрос, казалось бы, самый ясный и решенный в истории царствования Иоанна Грозного. Но вот владыка Иоанн (Снычев) утверждает, что различные версии об убийстве Царем своего сына голословны и бездоказательны, «на их достоверность невозможно найти и намека во всей массе дошедших до нас документов и актов».[338]

И это действительно так. В Московском летописце под 7090 годом читаем (летописи цитируются по Полному собранию русских летописей): «Преставися царевич Иван Иванович»; в Пискаревском летописце: «В 12 час нощи лета 7090 ноября в 17 день… преставление царевича Ивана Ивановича»; в Новгородской IV летописи: «Того же [7090] году преставися царевич Иван Иванович на утрени в Слободе…»; в Морозовской летописи: «Не стало царевича Ивана Ивановича». Во всех этих летописях нет и намека на убийство. Причем, нельзя сказать, что летописцы боялись писать правду во время правления Ивана Васильевича, или еще не знали ее – многие летописи были написаны десятки лет спустя после событий, в них описанных. Например, в Пискаревском летописце запись под «летом 7090» содержит информацию о месте захоронения царя Феодора Иоанновича, следовательно, она создана не ранее конца 90-х гг. XVI века.

Француз на русской службе Жак Маржерет писал: «Ходит слух, что старшего (сына – В. М.) он (царь – В. М.) убил своей собственной рукой, что произошло иначе, так как, хотя он и ударил его концом жезла… и он был ранен ударом, но умер он не от этого, а некоторое время спустя, в путешествии на богомолье».[339]

Подтверждение тому, что ссора и смерть царевича разнесены во времени и не связаны друг с другом, служит запись во Втором Архивском списке Псковской III летописи. Здесь под летом 7089-м (с 01.09.1580 по 01.09.1581) записано о ссоре (и то, как о слухе): «Глаголют нецыи, яко сына своего царевича Ивана того ради остнем поколол, что ему учал говорити о выручении града Пскова». А под летом 7090-м (с 01.09.1581 по 01.09.1582) говорится о смерти царевича: «Того же году преставися царевич Иван Иванович в слободе декабря в 14 день». Летописец никак не связывает два факта: ссору Царя с царевичем в 7089 году и его смерть в 7090.

Только так называемый Мазуринский летописец связывает смерть царевича и ссору с отцом: «Лета 7089 государь царь и великий князь Иван Васильевич сына своего большаго, царевича князя Ивана Ивановича, мудрым смыслом и благодатью сияющаго, аки несозрелый грезн дебелым воздухом оттресе и от ветви жития отторгну осном своим, о нем же глаголаху, яко от отца ему болезнь, и от болезни же и смерть». И то оговаривается, что это слухи («о нем же глаголаху») и связывает ссору и смерть царевича опосредованно – через болезнь. Одного источника, к тому же антимосковски настроенного, недостаточно для того, чтобы обвинить царя в таком тяжком преступлении.

По поводу болезни царевича можно сказать определенно – это было отравление сулемой (хлоридом ртути HgCl2). Смерть, вызванная ею, мучительна, а доза, вызывающая такой исход, не превышает 0,18 г. В 1963 году в Архангельском соборе Московского Кремля были вскрыты четыре гробницы: Ивана Грозного, царевича Ивана, царя Феодора Ивановича и полководца Скопина-Шуйского. При исследовании останков была проверена версия об отравлении Грозного. Ученые обнаружили, что содержание мышьяка примерно одинаково во всех четырех скелетах и не превышает нормы. Но в костях царя Ивана IV и царевича Ивана было обнаружено наличие ртути, намного превышающее допустимую норму.[340]

Некоторые историки пытались утверждать, что это вовсе не отравление, а последствие лечения сифилиса ртутными мазями. Однако исследования показали, что сифилитических изменений в останках царя и царевича не обнаружено. После того, как в 1990-х годах провели исследование захоронений московских Великих княгинь и цариц, был выявлен факт отравления той же сулемой матери Иоанна Васильевича, Елены Глинской (†1538) и его первой жены, Анастасии Романовой (†1560). Это свидетельствует о том, что царская семья на протяжении нескольких десятилетий была жертвой отравителей из самого близкого окружения.[341]

Данные этих исследований позволили утверждать, что царевич Иван Иванович был отравлен.[342] Содержание яда в его останках в 32 раза превышает предельно допустимую норму. Таким образом, современная историческая наука косвенно опровергает версию об убийстве царем Иоанном Васильевичем своего сына.

Версия об убийстве царем своего сына недостоверна и не имеет никаких документальных подтверждений, кроме слухов. Напротив, версия об отравлении царской семьи, в том числе царя и царевича, имеет под собой серьезное основание.

Смерть преподобного Корнилия

Первоисточником сведений о кончине прп. Корнилия является летопись, составленная иеродиаконом Питиримом в XVII веке, то есть, несколько десятилетий спустя после описываемых в ней событий: «…во времена же бывших потом на земли России мятежей много злая пострада и, наконец, от тленного сего жития земным царем предпослан к Небесному Царю в вечное жилище, в лето 1570 февраля в 20-й день на 69 году от рождения своего». Как указал мтр. Иоанн (Снычев), эта фраза никак не может служить доказательством того, что прп. принял смерть от руки царя.