Сжигая запреты - Елена Тодорова

обстановку. Как вдруг отличительно громко звякают резко брошенные на тарелку столовые приборы. Я вскидываю голову и в некотором замешательстве наблюдаю за тем, как Тёма поднимается и стремительно огибает стол. Глаза сами собой закрываются, когда он наклоняется и порывисто обнимает со спины поверх плеч. Ничего не говорит, но слова тут и не нужны. Я чувствую, как он дрожит и как старательно контролирует силу, не сдерживая при этом эмоции.

Это, очевидно, производит впечатление на всех. Едва брат отрывается, чтобы так же крепко обнять Даню, меня вся остальная родня окружает. Папа, мама и Лиза. Я начинаю плакать, но не потому, что мне плохо.

– Все хорошо… Все хорошо… Все хорошо… – шепчу, не стесняясь своих эмоций.

Каждый человек имеет право на чувства. Какими бы они ни были, по-настоящему близкие люди никогда их не обесценят. Они переживают все с тобой. И нет, это не сделает ваши внутренние отношения какими-то другими. Разделенная ноша теряет вес. Я ощутила облегчение сразу после того, как открылась Дане. А теперь и вовсе – монстр исчез навсегда. Я окутана такой силой, что кажется, будто ничего неподвластного в этом мире не существует.

Папа обнимает дольше всех. А потом и Шатохину «крепкие отцовские» достаются.

– Просто знай, Даниил, что мы тебя любим, – говорит ему, а дрожь какими-то особыми интонациями вызывает у меня. – И гордимся тобой, как родным сыном.

Даня с самым серьезным видом кивает. Только я ведь вижу, как много это для него значит.

Он тронут. Он бесконечно счастлив. Он очень-очень дорожит тем, что получает безусловно.

Это заявление выдвинуто именно в свете последних событий. Но чувства не возникли сейчас. Они его всегда любили. И Даня это понимает. А мне за него так приятно, что, перебираясь в его объятия, новым потоком слез разражаюсь.

– Я рад, что это ты, Тох. Рад, что именно ты с Риной. Рад, что ты мой брат, – тихо признает Тёма. Обхватывая нас с Шатохиным одновременно, быстро прижимается губами к моей щеке. – Береги… Берегите друг друга.

Отходит так же стремительно. Поворачивая голову, ловлю его взгляд, когда уже прижимает к груди Лизу. А потом и на обнимающихся маму с папой натыкаюсь. И так тепло на душе становится. До волшебных искр.

Пару минут спустя, когда нам всем удается перевести дыхание, убираемся в кухне и, приготовив чай, перемещаемся всем составом в гостиную. Включаем один из наших любимых семейных фильмов, который уже даже Лиза могла бы цитировать, а Даня и подавно, однако всеобщее внимание так и так по большей части сконцентрировано на беседе. Вспоминаем разные забавные ситуации из прошлого и искренне смеемся. В некоторых моментах до слез доходит, но и они сейчас счастливые.

Допоздна засиживаемся. Расходимся, когда конкретно зевота одолевает. Принимаем с Даней душ и отрубаемся. А утром нас будят чудесными новостями – Тёма с Лизой уехали в роддом.

Началось!

– Скоро я увижу своего пельмеша, – расхожусь такими эмоциями, будто уже сама рожаю. – Это мальчик, ты в курсе, Дань?

– Гонишь, Марин, – смеется он. – Есть хоть кто-нибудь, кто еще не в курсе? Тёмыч же постоянно трубит: «Сын, сын…». Кроме того, я был на этой «валерьянке» по определению пола.

– Да, я помню, что был! Просто думала, ты не особо на такое внимание обращаешь…

Даня хмурится.

– Почему это?

– Ну… Ты же всегда был против детей, – не очень решительно выдаю свои мысли, но не обманывать же, что думаю.

– Так не в целом против детей, – отзывается незамедлительно. – Только против своих… Да и когда это было! Боги! Я сам забыл!

Он так серьезно возмущается, что мне вдруг смешно становится. Я и не сдерживаюсь – хохочу.

– Блин, Дань… – не перестаю хихикать, даже когда он скручивает и прижимает к себе. – Не обижайся, пожалуйста… Дело не в твоих чувствах… Я просто… – набираю полную грудь воздуха, прежде чем совершить рывок и повиснуть у него на шее. – Просто я такая счастливая, Дань!

Прижимаюсь губами, когда он уже вовсю улыбается.

– Динь-Динь… – выдыхает якобы предупреждающе.

– Дань-Дань… – парирую с теми же интонациями.

– И-и-и… – ладонь мне на живот. – И моя Дынька.

– Дынька? – задыхаюсь, повторяя за ним. – Это… Динь-Динь, Дань-Дань и Дынька? У-у-у-вау! Это мило! Очень мило! – щурюсь от восторга и звеню самыми высокими нотами. Даня краснеет, но моей реакцией явно доволен. – Мм-м, красавчик! Это намного лучше змееныша!

Он смущенно смеется и все же возражает:

– Змееныш – тоже мило. Ты просто не выкупила фишку, кобра Марина!

– Все я выкупила, дракон Даниил!

– Я знаю, как мы ее назовем, – заявляет решительно, окончательно загоняя в растерянность.

– Мы не знаем, кто у нас, – упорствую, едва удается перевести дыхание.

Захватывает ведь все, что он говорит.

– Это ты не знаешь, – не уступает Шатохин.

– Хватит, Дань… Блин, из-за тебя нет смысла устраивать гендер-пати!

– Конечно, нет!

– Ты меня отравил! Я же верю… Черт! – сокрушаюсь, выражая все, что чувствую. – Вот что теперь?! Если вдруг все-таки мальчик? Я расстроюсь? А ты? Расстроишься?

– Да не мальчик это, – с таким самодовольным видом закатывает глаза, будто, и правда, Богом себя воображает. Будто все точно знает. Будто… – Это Даринка.

Мои мысли резко обрываются. Их буквально выносит из моей головы какой-то шальной волной.

– Даринка… – пробую на вкус и пытаюсь понять, что чувствую. – Я о таком имени даже никогда не думала…

– Это наше общее, – поясняет Шатохин. Снова ловлю этот румянец на его скулах, а глаза так горят, что у меня дух захватывает. – Я хочу, чтобы она была полностью как ты. Ну и немного от меня можно, – еще сильнее смущается. – Поэтому Даринка, как Маринка, только с моей «Д».

Я издаю какой-то странный приглушенный звук. Сжимаю пальцы на его шее. И порывисто подтягиваюсь, чтобы коснуться щекой его лица, а потом посмотреть прямо в глаза и будто нырнуть туда, ничего не боясь. Давно мне не страшно. Доверяю больше, чем себе.

– Дань, ты… – задыхаюсь, так кроет эмоциями. Невольно дрожать начинаю, а за этим – смеяться и плакать – все вместе. – Ты потрясающий! Я тебя так люблю! Безумно! – целую по всему лицу, на каждый сантиметр посягаю. – Но мы ведь