Холодные звезды - Вергилия Коулл

Справа, из-за пригорка, показалась кучка дикарей с факелами в руках. Один из них издал клич, тыкая в нашу сторону пальцем. У меня душа ушла в пятки. Я так и застыла с не до конца развязанной веревкой в руках, не зная, что делать.

— Беги, белоснежка! — яростно выдохнул Кай. — Не стой столбом!

— А как же…

— Беги, я сказал. Они правда пытали Бизона!

— Я не хочу умирать! — продолжал биться в своих путах бритоголовый.

Я смерила взглядом расстояние до ближайших кустов. И что потом? Куда податься в одиночку без вещей и карты? Зная, что оставила Кая на произвол судьбы? И так, и этак — верная смерть. Я уже пожалела, что не послушала Биру и не осталась в яме. Может, стоило ползать перед ним, унижаться, просить выкупить нас с Каем? Может, я поступила чересчур самонадеянно?

— Беги! — рявкнул на меня что есть мочи Кай.

Но было поздно. Что-то тяжелое ударило между лопаток. Ноги подогнулись, я со стоном рухнула на четвереньки. Оглянулась через плечо: мохнатый коротышка замахнулся дубиной, чтобы огреть меня второй раз. Инстинктивно съежилась, закрывая голову руками, но Кай уже успел поднять ногу и врезать дикарю в бок. Тот отскочил, ругаясь на своем непонятном наречии. Следующий удар достался Каю. Его крик боли подхлестнул меня. Повернувшись, я вцепилась ногтями в голую лодыжку дикаря. Раздалось верещание.

Несмотря на наше отчаянное сопротивление, силы были неравны. Меня уже схватили сразу несколько рук, встряхнули, припечатали к соседнему столбу так, что боль пронзила позвоночник. Кто-то накинул веревку на запястья. Я трепыхалась, вопила, ругалась из последних сил, но, получив тычок под дых, на миг потеряла ориентацию в пространстве. Дикари расступились, оставив меня связанной. Тот, кто держал факел, скомандовал что-то остальным и указал на яму с отодвинутой решеткой. Биру. Теперь и ему достанется. Он не мог не слышать наши крики и наверняка уже тысячу раз пожалел, что согласился помочь.

Мохнатые коротышки двинулись к яме, по пути наклоняясь и подбирая что-то с земли. Камни! Окружив темницу, они принялись ругаться и швырять туда метательные снаряды. Совсем как обезьяны у реки. Из ямы не раздалось ни звука. То ли камни не попали в цель, то ли протурбиец мужественно перетерпел наказание. Затем двое дикарей сдвинули решетку на место, и процессия удалилась.

Выждав некоторое время, я принялась извиваться и выкручивать запястья, чтобы нащупать узел на своих путах. Внутри клокотала ярость вперемешку с ужасом. Меня не бросили обратно в яму, значит ли это, что больше не хотят видеть в живых? Я тоже стану частью жертвоприношения? Нет уж, не так мне хотелось закончить свои дни! Чем больше я об этом думала, тем сильнее хотелось биться в путах. Совсем как делал Бизон, который теперь, наоборот, притих.

— Дана… — позвал Кай безжизненным голосом.

Я не ответила. Только скрипнула зубами, продолжая бороться.

— Дана…

— Погоди минутку. Не отвлекай.

Он покачал головой.

— Бесполезно. Я пробовал. Побереги силы.

— И сколько нам стоять так? — сдалась я. — Что с нами будет?

Кай грустно улыбнулся мне краешком разбитой губы.

— До утра. Если я правильно понял, они ждут, пока на небе останется лишь Сшат-Ацхала.

Восход всегда ассоциировался у меня с началом чего-то нового, чистого. С пробуждением нового дня. Заметив, что стало светать, я поймала себя на мысли, что больше так не считаю. Краешек белесых облаков на востоке, чуть подсвеченных бледно-розовым, ежесекундно напоминал о грядущей смерти. Если бы могла — я отложила бы восход, а лучше — отменила бы его совсем.

Ноги подкашивались от усталости. Неизвестно, сколько мы простояли так, опустив головы, в полном молчании, потому что обсуждать тут было нечего. Холод пробирал до костей. Я дрожала, повиснув на веревках, и поглядывала на небо. Каждая звезда, померкнувшая над головой, как еще одна песчинка в древних часах, упавшая из одной половины в другую.

Вдалеке раздали монотонные глухие удары. Барабан. Разве еще не рано? Еще очень, просто непозволительно рано! Полнеба еще усыпано крохотными мерцающими точками! Полнеба! Это же почти целая жизнь!

— Они идут, — упавшим голосом заговорил Бизон.

Теперь, когда сумерки рассеялись, я могла видеть, что с ним сотворили. Глаз заплыл и налился фиолетовым, одежда превратилась в лохмотья, залитые кровью. Если Кая просто избили, очевидно, чтобы подавить сопротивление, то бритоголовому досталось не на шутку. Странно, но положенного злорадства я не почувствовала. Вообще ничего не чувствовала. Кроме страха перед грядущей судьбой.

— Заткнись, — пошевелился Кай, — ты уже достаточно наскулился.

— А я не с тобой говорю, кэп, — ответил Бизон и позвал: — Дана…

Я вздрогнула. Кажется, бритоголовый впервые назвал меня по имени? От этого стало только хуже. Если он отложил свои прошлые издевки, значит, совсем потерял надежду.

— Дана, ты слышишь меня?

— Д-да, — неохотно откликнулась я.

— Ты ведь меня ненавидишь, да? Признайся. Ты меня ненавидишь.

Грохот барабанов приближался. Я прикрыла глаза. Мне хотелось поговорить с Каем. Хотелось, чтобы это он со мной заговорил. Сказал хоть что-нибудь… хотя бы спросил что-нибудь неуместное, как Бизон.

Но он молчал.

— Ненавидишь, я знаю, — продолжил бритоголовый. — Ведь это я убил твою подругу. Я накормил ее теми ягодами. Она нам мешала. Мешала идти. Выживать. Ты бы сама сказала мне спасибо. Потом. Тебя я убивать не хотел. Просто… так вышло. Остались ты и я. Кто-то должен был…

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Не хочу умирать непрощенным. Прости меня, — его голос дрогнул. — Прости за все.

Я фыркнула. Как будто одним «прости» можно было перечеркнуть все, что он сделал! И как будто сейчас это уже имеет какое-то значение. Прощу я его или нет — наша судьба не изменится. Будущее не станет другим. Я повернула голову. Единственный уцелевший глаз Бизона смотрел на меня с мольбой. Внезапно до меня дошло: это важно для него. Он верит, что если получит прощение, то станет легче. И только от меня зависит, как распорядиться его последними минутами. Надавить на рану сильнее или облегчить боль?

Но каково будет мне самой? Переступить через себя, через память Кати, чтобы очистить совесть ее убийцы? Или остаться непреклонной до последнего, хотя эта месть выглядит мелкой и не приносящей особого удовлетворения?