Пушкин и финансы - Коллектив авторов

историей произведений, историей творчества поэта. Не приходится отрицать значение исследовательских работ, предпринятых в этих направлениях, но они не покрывают всех тех заданий, которые можно предъявить в настоящее время к пушкиноведению. Возможны и необходимы иные пути изучений. Пора перейти к широкому выяснению устоев жизни и творчества Пушкина, к анализу той социальной обстановки, в которой складывалось художественное восприятие Пушкина.

Пушкин и крепостное право, помещичьи отношения Пушкина– тема совершенно неизбежная, но еще не поставленная в науке. На рассуждениях о крепостном быте Пушкина лежит штамп, стирающий содержание термина. В повседневной жизни мы не чувствуем и не оцениваем давления воздуха; так точно биографы и исследователи Пушкина оставили без всякого расследования вопрос о давлении крепостной атмосферы на жизнь и творчество поэта.

Задача настоящей работы – поставить вопрос о помещичьем быте Пушкина, о Пушкине и мужиках, и дать почувствовать это давление крепостной атмосферы. Я счел бы свою задачу выполненной, если бы моя работа вызвала некоторый поворот в тематике пушкиноведения и привлекла внимание исследователей к изучению до сих пор не использованных материалов с хозяйственным и экономическим содержанием.

На таких неизданных материалах основана и настоящая моя работа. Мной изучены рукописные фонды, хранящиеся в Пушкинском Доме (остатки вотчинного архива Болдинского имения; дела, поступившие сюда из Лукояновского и Сергачского земских судов и дворянских опек), в театральном музее имени А. А. Бахрушина (Архив Опеки над детьми и имуществом Пушкина) и находящиеся в моем распоряжении (остатки Архива Опеки над детьми и имуществом Пушкина и бумаги Пушкина), и отдельные рукописные материалы из различных собраний. Извлечение из моей работы появилось в журнале «Новый мир» (1927, июль, август).

За некоторые полезные указания, сделанные мне за время работы Б. Л. Модзалевским и Е. А. Придворовым, я должен благодарить последнего и выразить мою признательность памяти первого.

1 мая 1928 г.

Глава первая

Крепостная любовь Пушкина

Эпизоды. (Пелымов уезжает в деревню. —

Смерть отца его – Эпизод крепостной любви.)

А. Пушкин.

Из программы к роману «Русской Пелам»I

I

Из села Михайловского, где Пушкин отбывал годы ссылки (1824–1826), по прекрасной дороге, вдоль озера, рукой подать в имение Петровское. Здесь, в двадцатых годах прошлого столетия, повелевая своими крепостными рабами, хозяйничал и доживал свои дни помещик Петр Абрамович Ганнибал, старший представитель расплодившейся в Псковской губернии с половины XVIII века «ганнибаловщины». Шел ему восьмой десяток, и был совершенно черен этот потомок абиссинских владык, внук владетельного князя в Северной Абиссинии, имевшего во второй половине XVII века резиденцию на абиссинском плоскогорье Хамассен, на берегах Мареба, в Логоне, и сын арапа Петра Великого, Ибрагима (Абрама), в детском возрасте взятого в аманаты (заложники) ко двору турецкого султана и отсюда выкраденного в арапчата русскому царю. Племянница помещика имения Петровского – Надежда Осиповна Ганнибал – была матерью Пушкина.

С Ганнибалами, родственниками по матери, Пушкин познакомился впервые в июле 1817 г., когда, почти сейчас же по окончании обучения в лицее, уехал в Михайловское – имение матери. В 1824 г. Пушкин, пребывая в Михайловском уже на положении ссыльного, занялся записками своей жизни и 19 ноября вспомнил первое посещение Петровского: «Вышед из лицея, я почти тотчас уехал в псковскую деревню моей матери. Помню, как обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и проч. но все это нравилось мне недолго. Я любил и доныне люблю шум и толпу и согласен с Вольтером в том. деревня est le premierII»[759]. На оборотной стороне этого клочка, единственного уцелевшего от записок Пушкина, веденных в Михайловском, сохранилось несколько строк о посещении деда Ганнибала в Петровском: «…попросил водки. Подали водку. Налив рюмку себе, велел он и мне поднести, я не поморщился – и тем, казалось, чрезвычайно одолжил старого арапа. Через четверть часа он опять попросил водки – и повторил это раз пять или шесть до обеда. Принесли. кушанье. Поставили» [760]. Анненков дал сочный комментарий к этой записи Пушкина:

Забавно, что водка, которой старый арап потчевал тогда нашего поэта, была собственного изделия хозяина: оттуда и удовольствие его при виде, как молодой родственник умел оценить ее и как развязно с нею справлялся. Генерал от артиллерии, по свидетельству слуги его, Михаила Ивановича Калашникова, которого мы еще знали, занимался на покое перегоном водок и настоек, и занимался без устали, со страстью. Молодой крепостной человек был его помощником в этом деле, но, кроме того, имел еще и другую должность. Обученный через посредство какого-то немца искусству разыгрывать русские песенные и плясовые мотивы на гуслях, он погружал вечером старого арапа в слезы или приводил в азарт своей музыкой, а днем помогал ему возводить настойки в известный градус крепости, при чем раз они сожгли свою дистилляцию, вздумав делать в ней нововведения, по проекту самого Петра Абрамовича. Слуга поплатился за чужой неудачный опыт собственной спиной, да и вообще, – прибавлял почтенный старик Михаил Иванович, – когда бывали сердиты Ганнибалы, все без исключения, то людей у них выносили на простынях. Смысл этого крепостного термина достаточно понятен и без комментариев[761].

II

9 августа 1824 г. Пушкин прибыл на место своей ссылки – в имение матери, в сельцо Михайловское. Здесь он застал в сборе всю семью – «дражайших» отца и мать, брата Льва, «потешного 19-летнего юнца», сестру Ольгу, «27-летнее небесное создание». Пушкины ютились в старом барском доме, одноэтажном, деревянном, на каменном фундаменте. Устраивал и обставлял дом в половине XVIII века самый грозный из Ганнибалов – прадед Пушкина Осип Абрамович. Крепостное хозяйство Пушкиных было незначительно. Правда, земли было много. При селе Михайловском с рядом деревень, из которых некоторые по временам существовали только по имени (население переводилось в другие), – Касохново, Поршугово, Лаптево, Вороново, Морозово, Махнино, Лежнево, Цыболово, Брюхово, полусельцо Рысцово, – числилось 1965 десятин, в том числе пахотной – 848, под покосом – 216, под лесом – 320, под озерами —471, под мызою, деревнями, огородами, ручьями и дорогами —108[762],III. И на этом пространстве, кроме господ, обитало дворовых и крестьян по 7-й ревизии 1816 г. – мужского пола– 88, женского пола – 99, а по 8-й ревизии 1833 г. – 80 мужского и 100 женского пола. Господской запашки было 71 десятина. На мужиков нажим был большой: в 1836 г. 80 ревизских душ держали 67 тяголIV – 32 в барщине, 13 в оброке и 22 в подушном. Дворни в 1816 г. при барском доме было всего 31 человек, 12 мужчин и 19 женщин, в