Чистая речка - Наталия Терентьева

Любовь Игоревна не знала, что сказать, я видела это. Виктор Сергеевич сел на подоконник, явно никуда не собираясь уходить.

– Ну, как ты? – спросила она. – Поправляешься? А… – Она перевела глаза на Виктора Сергеевича. – Вот… Я…

– Здравствуйте, – приветливо кивнул он. – Я – Русин тренер, о котором так много и плохо сейчас говорят в поселке.

– А… – От неловкости Любовь Игоревна засмеялась.

– Да, и это со мной Руся ездила в монастырь без разрешения.

– Чтобы венчаться, – встряла Алёхина и на всякий случай спряталась за воспитательницу.

– Ну ты дура! – сказала я. – Кто венчается в монастыре?!

– А где вы венчались? – высунулась Дашка из-за спины Любови Игоревны.

– Так, Алёхина! – нахмурилась наша воспитательница. – Ты зачем со мной поехала? Ну-ка, давай, иди там подожди.

– Ага, – кивнула Дашка, достала телефон, ткнула кнопочку и заговорила сладким голосом: – Пашенька, ты не скучаешь без меня?

– Алёхина, да уйди уже! – попросила Любовь Игоревна. – Только никуда не девайся, жди меня внизу!

Когда Дашка ушла, Любовь Игоревна неожиданно серьезно и просто спросила у Виктора Сергеевича:

– Молодой человек, я спрошу вас от лица очень многих людей, которым небезразлична судьба этой девочки…

Я видела, как невольно нахмурился мой тренер. А я даже не могла предположить, что Любовь Игоревна умеет так прилично разговаривать. Может быть, она раньше работала учителем, потом уже стала воспитателем и гоняет нас по коридорам, заставляя мальчиков мыться, оттаскивая девочек от мальчиков и проверяя, все ли в относительном порядке у малышей – насколько в детском доме вообще может быть что-то в порядке.

– Я внимательно слушаю вас, – сказал Виктор Сергеевич.

– Что вы собираетесь делать дальше?

– Дальше? Жениться.

Любовь Игоревна напряженно смотрела на улыбающегося Милютина.

– На ком?

– На ком – это уже дело десятое. Главное – созреть для этого решения. Ведь так?

Я осторожно взглянула на тренера. Он серьезно сейчас говорит? Надеюсь, что нет. Любовь Игоревна тоже поняла, что он не будет с ней разговаривать.

– Ну, смотрите, – сказала она. – Все волнуются…

– Деревня гудит, я понял, – кивнул Виктор Сергеевич. – Так приятно же, что есть о чем поговорить, правда?

Любовь Игоревна, похлопав меня по плечу, ушла. Виктор Сергеевич просто не понимает, что, когда я вернусь в детский дом, она обязательно скажет мне то, что сейчас не захотел выслушать он.

Не успела уйти Любовь Игоревна, пришла Серафима. Увидев Милютина, она всплеснула руками:

– Виктор Сергеевич!

– Да? – спросил как ни в чем не бывало Милютин.

– Что же вы вот так сами себя… О вас только и говорят, а вы…

– А я что должен делать – сидеть дома за занавешенными окнами и ждать, когда мне принесут повестку в суд?

– Нет, а вы что думаете – догулять оставшееся, что ли?

– Серафима Олеговна! – вздохнул Виктор Сергеевич, но совсем как-то не грустно вздохнул. – Я принес ребенку, своей лучшей ученице, солистке, лекарства, книгу, – он показал книгу, которую еще не успел мне отдать, – и добрые слова.

– Знаем мы ваши добрые слова… – проворчала Серафима. – На уши всех поставили… Не пойман – не вор, конечно… Но разве приятно, когда о вас сплетничают, гадости говорят?

– Неприятно, – согласился Виктор Сергеевич. – Пусть не говорят. Попросите Лариску, чтобы прекратила бегать и грязью меня поливать.

– Да она как будто с ума сошла! – махнула рукой Серафима. – А у вас, что, разве ничего не было? Я же видела ее в твоей машине в нашем дворе! Витя!.. – Серафима проговорила это так легко, что до меня не сразу дошел смысл ее слов.

Когда дошел, я опустила голову от неловкости.

– Что? Что голову опустила, глаза прячешь? Говори! Больше спросить некому!

– Я скажу – вы поверите? – подняла я на нее глаза.

– А вот поверю! – решительно сказала Серафима. – Поверю! Я людей вижу насквозь! Научилась за годы! Пашу вижу – любит он тебя, с ума сходит.

– Ага, и с Алёхиной крутится…

– А, так это для них… – пренебрежительно скривилась Серафима. – Тебе твой друг Виктор Сергеевич расскажет. Да, Витя? Это у вас как зубы почистить, правда?

Виктор Сергеевич смотрел на Серафиму с совершенно непроницаемой улыбкой.

– И его вижу, – сказала мне Серафима, легонько пихнув при этом Милютина в плечо. – Что ты сидишь, смотришь, как нерусский? Как будто не понимаешь ни слова? Девчонку опозорил, себя опозорил… Мне мать твою жалко и девочку жалко. А тебя не жалко. С тебя как с гуся вода.

– А вы бы хотели, чтобы я сейчас бился в истерике, рвал на себе волосы?

Серафима нервно повела головой.

– Не знаю. Не знаю, что делать. Надо ее отправить в другой детский дом.

– Ага, и Паша за ней сбежит. В любое место сбежит – это же ясно. И прирежет ее от ревности. Найдет и там к кому ревновать.

– Значит, тебе уехать.

– Нет. С чего я должен из своего родного города уезжать? Ничего, поболтают, привыкнут. Не переживайте. Ко всему привыкают. К чему только не привыкали. Вон Вова Скипидар ресторан в городе открыл – двенадцать лет сидел до этого, помните, как все переживали, что не может быть такого – в самом центре, в историческом здании, ресторан, а хозяин – бывший рецидивист. Привыкли же? А рощу реликтовую вырубили, чтобы дорогу спрямить, – погудели, привыкли, успокоились. И так далее. А уж с этим…

– Зря ты так о людях, Витя, – покачала головой Серафима. – И ты такие вещи не сравнивай. При чем тут Вова Скипидар… И роща… Нашел с чем сравнить… Она – ребенок. А ты – взрослый мужик.

– И что?

Я видела, что Виктор Сергеевич, улыбающийся и на вид спокойный, на самом деле сдерживается, чтобы не заговорить с Серафимой по-другому.

– Да ничего, Витя. Что обсуждать очевидные вещи? Один из вас сейчас здесь лишний. Либо ее увезут, либо ты уезжай. Говорю тебе как друг.

Я не знала, что Серафима – друг Виктора Сергеевича, и он, кажется, слегка удивился этим ее словам.

– Хорошо… – медленно сказал Виктор Сергеевич. – Спасибо, Серафима Олеговна. Я… я услышал. И я понимаю, что услышал от человека, который зла не хочет.

– Вот! – воскликнула Серафима. – Я всегда знала, что ты умный человек! И нормальный. Да, Витя?

Виктор Сергеевич как-то очень задумчиво кивнул.

– Наверно, это единственный выход… И хороший выход, разве нет?

Я все время стояла молча, слушая их. Меня даже не спрашивали, что я думаю об этом. Может, и хорошо, что не спрашивали. Мне трудно было сформулировать свои мысли. Я знала, что уезжать из детского дома мне совершенно невозможно – у меня здесь вся жизнь. Хорошая, плохая – но моя. И что Виктору Сергеевичу уезжать тоже невозможно. О чем сейчас говорил Милютин, мне было пока непонятно. Серафима тоже взглянула на него недоумевающе:

– Что ты имеешь в виду?

– Может быть, нам… – Виктор Сергеевич взглянул на меня и почему-то не стал дальше говорить.

Я знаю, что Серафима крайне не любит ситуаций, когда она не до конца понимает, что происходит. Вот и сейчас она недовольно переводила взгляд с него на меня и, наконец, резко проговорила:

– Так, ну все, пошли, Витя. А она пусть лечится пока. Все равно ничего на ходу не решим. Пошли-пошли, не надо тебе здесь оставаться, лишние разговоры провоцировать, пошли, говорю!

Я удивилась, что Виктор Сергеевич послушался Серафиму и, всё оглядываясь на меня, ушел. Я сразу вспомнила Андрея, которого увезла мама. Интересно, он хоть раз вспоминал меня? Пытался найти в Интернете? Или мама ему все про меня объяснила?

Что Виктор Сергеевич хотел сказать и не договорил? Какой выход он придумал? Хороший, единственный…

Минут через двадцать после них пришла Маша. Я очень обрадовалась, увидев ее. Маша принесла удивительную вещь – маленькую синюю коробочку, внутри которой была танцующая девушка в летящем платье, а внизу – потайное отделение, в которое можно было спрятать, например, мое колечко.

– Откуда это у тебя? – удивилась я. – Похоже на старинную вещь… У бабушки взяла?

– Нет, конечно, – засмеялась Маша. – Правда, похоже на старинную? Нет, я сама сделала. Фигурку нашла, правда, у бабушки, среди всяких отломанных и старых вещичек, ни на что не годных, бабушка ничего не выбрасывает.

– Как она, кстати? – спросила я. – Поправилась?

Маша покачала головой.

– Я не думаю, что бабушка когда-нибудь поправится. Мама устала очень. И бабушку жалко. Но ничего поделать нельзя. Хорошо, что мы приехали к ней. Вот мама тебе передала, – Маша протянула мне небольшой пакет.

– Что это? – Я заглянула в пакет.

Там были яблоки – наверно, из сада – и конвертик. Я открыла его. В конвертике лежали полторы тысячи рублей. Я недоверчиво посмотрела на Машу: