Птичка на тонкой ветке - Феликс Петрович Эльдемуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дорогой друг! Вы прибыли как раз вовремя, мы стали тревожиться о вашей задержке… Сегодня мы обсуждаем некоторые детали проведения предстоящего турнира, и здесь ваше авторитетное мнение… равно как и любая весть от брата нашего, императора Генриха, нам исключительно важны.
Барон фон Гибихенштайн с поклоном поднёс грамоту, которую Филипп-Август с нарочитым усердием принялся изучать; и в эту минуту сэр Бертран де Борн (настоящий) тихо позвал:
— Ульрих!
Барон обернулся в его сторону и в тоже время гордое, надменное выражение его, загорелого под солнцем Палестины лица сменилось на выражение лица ребёнка…
— Ты?!! — не удержался он от короткого восклицания.
— Брат наш, император Генрих, — оторвавшись от чтения, важно провозгласил король, — изволят поздравить нас с победой в Нормандии, желают успеха в проведении турнира, а также… — бросив взгляд вначале в сторону епископа, затем в сторону магистра Дюплесси, затем многозначительно обведя глазами всех присутствующих, — испрашивают нашего согласия и сотрудничества на участие в неустанно освящаемом Папой Римским Целестином III новом Крестовом походе… Мне показалось, что вы желаете что-то прибавить на словах, сэр Ульрих?
— О да, о да, ваше величество! Вне всякого сомнения! Я вижу среди присутствующих своего лучшего боевого друга, и хотел бы привлечь ваше внимание к нему, поскольку… как мне кажется, здесь идёт разбирательство его дела? Смиренно умолкаю и жду решения вашего величества.
— Что ж, — пожав плечами, согласился Филипп-Август, — вы, как один из заявленных зачинщиков будущего послезавтра праздничного действа, несомненно, имеете на это право. Быть может, именно ваше авторитетное мнение позволит разрешить возникший спор.
— Это произошло в битве при Арсуре, — начал свой рассказ барон, — в тот момент, когда брат ваш, король Ричард Английский ударил по неверным всей силой своей кавалерии, намереваясь пробиться к шатрам Саладина… Он столь торжественно и самозабвенно призвал воинов к атаке, что многие рыцари устремились за ним, но… при этом он совершенно оголил наш левый фланг. Увы, сарацины, казалось, только и ждали этого безрассудного поступка и сотни всадников, на лошадях и верблюдах, сопровождаемые тучами стрел и дротиков, обрушились на нас. Лица этих бедуинов были черны как сажа, а их победные вопли обратили пехоту в бегство. Ещё несколько мгновений — и я, и мои товарищи оказались в окружении. И все они пали… только я, чью голову и правую руку захватил аркан, барахтался на земле, поверженный вместе с конём, в кольце обступивших меня со всех сторон врагов…
— Смерть или плен? — мелькало в моей голове в ту минуту. — Смерть или плен?
— Вы знаете, вы ведь тоже бывали там, в Святой Земле… что плена мы боялись хуже смерти… И… признаюсь вам не тая, я в душе своей подвергся худшему из искушений — унынию. Я понимал, что помочь мне в моём положении не в силах никто. Я вспоминал свою родину, славный город Галле, в честь главного святого которого, епископа Ульриха, я получил когда-то своё имя, я мысленно прощался с моею верной доброй Гретхен и моими детьми, которым я оставил так мало… ибо род наш не особенно богат…
— Нельзя ли покороче? — перебил его Дюплесси. — Лянг заген![27]
— Лянг заген нихьт! Нель-зя! — гневно отрубил сэр Ульрих фон Гибихенштайн. — В то время как мы, небольшая горстка германских воинов, оставшихся после поражения императора Фридриха Барбароссы, отбивались от десятикратно превосходивших нас сарацин, ваши бравые вояки, с вашими крестами и знамёнами, и вашей глупой гордостью, стояли в двух шагах и ничего не сделали для нашего спасения!
И продолжал:
— И вдруг, в круг почти захвативших меня бедуинов, ворвался воин на вороном коне и с золотым мечом в руках. С криком: "Исидора-Сервента-Спада!", он на всём скаку перерубил верёвку аркана и освободил меня. Потом он, подобно архангелу Михаилу, помчался по кругу, сея смерть на своём пути, и каждый из его ударов попадал в цель. "Шайтан, шайтан!" — кричали бедуины и подавались прочь. Я сумел освободиться, поднялся на ноги и мой верный конь, и мы, вдвоём с моим отважным избавителем продолжали эту битву. Подоспели всадники его дружины, они помогли нам, и подоспели всадники эрцгерцога Австрийского, и нам удалось оттеснить противника… словом, если бы не этот благородный и бесстрашный рыцарь… Ему я обязан ныне жизнью, свободой, а главное — Надеждой, посланницей Бога, которая с той минуты навсегда поселилась в моём сердце. Всё наше войско в тот великий день именно ему обязано нашей победой…
— Достаточно, довольно, — сказал король. — Сейчас речь идёт о его имени. Назовите его.
— Это имя я, пока я жив, буду поминать в своих молитвах, а не станет меня — будут поминать мои дети, внуки и правнуки. Это имя — сэр Бертран де Борн! О благородный боевой товарищ мой!.. Ваше величество, я опоздал… быть может, я присутствую при решении судьбы этого человека, но я готов всем сердцем поручиться за его честь и достоинство!
— Досточтимый сэр Ульрих! — решил вмешаться в разговор Леонтий. — Прошу, ответьте мне на прямой вопрос. Если тот, на кого вы изволите указывать, есть истинный Бертран де Борн, то кто это?
И указал на Констана.
— Это?.. а причём здесь он? М-м-м, они похожи лицом, очевидно, как я понимаю, родственники. Но лицо сэра Бертрана я не спутаю с лицом ни одного человека на свете. Я имел честь гостить в его шатре, мы целый месяц после этих событий делили вместе хлеб, соль, слёзы и радости… Могу ли я забыть его родовой герб — медведь с дубовыми ветвями в лапах? Могу ли я забыть его верного слугу Папиоля?..
— Папиоль погиб, Ульрих… — тихо отметил де Борн.
— Как это произошло? Боже, как это произошло?
— Перейдя Альпы и миновав южные провинции, мы в глухом лесу наткнулись на отряд псоглавцев…
— Кого, простите? — насторожился король.
4
— Псоглавцев. То есть, двуногих воинов с пёсьими головами, служителей святого Категория… — продолжал сэр Бертран, невзирая на знаки, что подавал ему Леонтий. — Волею Неба я и мои товарищи, что готовы подтвердить правоту моих слов, были перенесены на границы владений короля Эдгара. Нам
