Новый Мир ( № 9 2012) - Новый Мир Новый Мир

Сам С. И. в недавнем интервью порталу «Культура» (6 июня с. г.) ответил на этот вопрос следующим образом:

«Мои словарные интересы возникли в начале 1990-х годов с совершенно простой вещи. Тогда все разрушилось, каналов связи практически не существовало. Помню, часто в компаниях кого-нибудь вспоминали, и тут же возникали вопросы: а он жив? Может, куда-нибудь уехал? Или занялся бизнесом? Никто не знает.  Я стал собирать первичную информацию, сначала использовал каталожные карточки, потом обзавелся компьютером. Мои интересы расширились, мне показалось важным заняться топографией современного литературного пространства. Раз этого не делают академические институты, пришлось брать на себя эту обязанность и выполнить ее так, как я могу. Я пришел к убеждению, что надо делиться не своими мнениями, а своими знаниями. Мы, эксперты, располагаем не только мнениями, но и знаниями, которых нет у людей, занятых в других сферах, но читающих книги. Вот причина, по которой я взялся за этот двухтомный проект» [14] .

Добавлю, что работа эта благодарная, ее ждет читатель — слишком мало источников у тех, кто, скажем так, хочет побольше узнать о современном состоянии литпроцесса и его разнородных представителях, редакциях, издательствах, союзах  ит. д., — доступных источников, собранных под одной обложкой. Это очень важно.

Я вспомнил, что во времена моих с Сергеем Ивановичем молодых лет было две литературные энциклопедии: одна 1929 — 1939 годов (тт. 1 — 9, 11) и Краткая (КЛЭ) 1962 — 1978 годов (тт. 1 — 9). Первая, особенно в провинции, была малодоступна по причине изъятия в библиотеках страниц и целых томов, которые пестрили именами врагов народа. КЛЭ, довольно скромный, но по сути единственный источник сведений о мировой, русской и советской литературе вплоть до здравствующих, в том числе и провинциальных, писателей, уже по выходе первых томов была в штыки встречена теми, чьими наследниками стали нынешние литературные коммуно-патриоты. У меня где-то хранится вырезка из журнала «Октябрь» со статьей, кажется, Петра Строкова (или Дымшица?) под характерным заголовком «Кривое зеркало „Краткой литературной энциклопедии”». Так что готовься, Сергей Иванович!

В том же интервью Чупринин сообщил, что в библиотеки попала лишь меньшая часть тиража предыдущих его проектов. Это досадно и удивительно, и остается надеяться, что Федеральное агентство по печати, при поддержке которого осуществлено издание МЛЭ, поспособствует тому, чтобы Минкультуры озаботилось направлением в библиотеки страны справочного издания, которое, несомненно, станет для многих окном в современную русскую литературу.

P.S. Когда эта рецензия была уже написана, в том же издательстве «Время» вышла новая книга Чупринина — «Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета».

Процитирую авторское предисловие.

«Эта книга вызывающе антифилологична.

Ведь для филолога что главное?

Слова на бумаге. Произведение. Текст.

И еще раз: текст.

Все остальное — жизнь писателя, его миропонимание и свойства личности, обстоятельства времени и места — филологу интересно лишь в той степени, в какой они проявились в тексте и что-то в нем объясняют.

А мне интересны прежде всего сами писатели. И литература предстает для меня не миром произведений, но миром писателей. Их расхождений и сближений, их увлечений и причуд, их предрассудков и фобий. Их характеров.

На вопрос, что же самое важное за шестьдесят с лишним лет узнал я о жизни, я обычно отвечаю: то, что люди — очень разные.

И писатели тоже.

Литературное произведение при таком взгляде открывается не как самоценный перл творения, но как всего лишь одно из проявлений суверенной и неповторимой личности автора, как производное от вот именно что обстоятельств времени и места».

Мне очень близок (кто меня читал, знает) этот «антифилологический», по выражению Чупринина, подход к литературе.

Будем читать и «Признательные показания».

Сергей БОРОВИКОВ

Саратов

[12] Выше моих сил удержаться от перечня всего литроссийского золота, о котором сообщает МЛЭ: «Золотая нива Алтая», «Золотая Ока», «Золотая пчела», «Золотая строфа», «Золотая тыква», «Золотая цепь», «Золотое перо», «Золотое перо границы», «Золотое перо Московии», «Золотое перо России», «Золотое перо Руси», «Золотое перышко», «Золотое сердце России», «Золотой венец Победы», «Золотой витязь», «Золотой крокодил», «Золотой листопад» и, наконец, «Золотой теленок», который изо всех, кажется, единственный адресуется не к золоту, а к названию классического текста. Это тем удивительнее, что в традициях русской литературы, которым на словах то и дело присягают большинство устроителей и лауреатов перечисленных премий, золото было презренным металлом.

[13] О ней я уже писал, см. «Знамя», 2007, № 12, так что повторяться не буду.

[14] <http://www.kultura-portal.ru/tree_new/cultpaper> .

КНИЖНАЯ ПОЛКА АРКАДИЯ ШТЫПЕЛЯ

В л а д и м и р  Г а н д е л ь с м а н. Читающий расписание ( Жизнь собственного сочинения ). Книга стихотворений. СПб., «Пушкинский фонд», 2012, 48 стр.

В л а д и м и р  Г а н д е л ь с м а н. Видение. Книга новых стихотворений. СПб., «Пушкинский фонд», 2012, 48 стр.

Какое слово в подзаголовке первой книги главное? «Собственный» или «сочинение»? Такой вопрос не может не прийти в голову читателю; подзаголовок на это явно провоцирует, но самой своей двусмысленностью указывает, что вопрос, в общем-то, праздный (журнальные подборки — «Октябрь», 2010, № 5; «Знамя», 2011, № 4; «Новый берег», 2011, № 32 — со стихами из книги назывались «Жизнь моего соседа»). Жизнь, явленная в узлах трех с небольшим десятков стихотворений, — это просто такая жизнь или, если хотите, такая поэзия. Стоящие стихи уникальней, значительней любой биографии. (Звучит цинично, но мало ли дуэлей со смертельным исходом состоялось в России в позапрошлом веке? Мы помним лишь те две, за которыми — стихи.) Поэма Владимира Гандельсмана (а это именно своего рода поэма; пусть и пунктиром намеченное, но целостное от первого лица повествование, и в нем любое отдельно взятое стихотворение, как бы оно ни было замечательно само по себе, вне целого многое теряет) поэтизирует усталую жизнь усталых мужа и жены, устало несущих свой крест, устало тянущих свою лямку. Да-да, именно поэтизирует, обходясь при этом без малейшего пафоса, без малейшего намека на какие либо утешительные или умильные благопошлости.

Не люблю выставлять напоказ «ударные» строчки или строфы («Над газоном вспыхивают светлячки, / выше, ниже, наобум, / как шахтеры вылезли и на крючки / лампы вешают, забыв свой ум. / Вот вечерняя какая воркута / разворачивается в караганде, / я смотрю, смотрю в окно, смотрю туда — / где меня нигде») — лучше приведу одно какое-нибудь стихотворение полностью.

С понедельника целиком забиваюсь я в тишину,

становясь опять перебежчиком от одних

выходных к другим: молчаливо жну,

что посеял, сею опять, заготовляю жмых.

А жена забирается в свой за стеной отсек,

что-то мелет, просеивает, варит, ткет.

И соседи, стекольщик, молотобоец и дровосек,

не покладая рук работают, эти два и тот.

Нас с женою держит мысль на плаву,

что пойдем в воскресенье кормить в пруду

черепаху, — она из панцирной книги своей главу

выдлиняет морщинисто, просит дать еду.

Мы с женой не очень-то меж собой говорим,

только держимся за руки иногда,

а свободными — бросаем еду и так стоим

и слегка краснеем, если кто видит нас, от стыда.

Не буду разбирать здесь «тонкий механизм» этого стихотворения, но стоит обратить внимание на концевые «у» в первой и предпоследней строфах, а затем бросить взгляд на последнюю строфу предыдущего стихотворения, напечатанного на том же развороте: «Она садится на пристани в белую лодку, / в пять десять отчаливает, пока я сплю. / Я поздно лег, я жалел жену-идиотку. / Я сам не знаю, как эту жизнь дотерплю». Такие перезвучия вряд ли делаются сознательно, но, полагаю, не бывают случайными — это такая, я бы сказал, смыслопорождающая фоника. Как не случайна, хотя и вряд ли выбрана сознательно, вот эта интонация в одном из начальных стихотворений книги: «Мне жизнь припомнилась отчетливо, / я вдруг увидел кухню в яркости, / где мать с отцом неповоротливо / готовят скромный ужин старости: / пугливым круговым движением / обнесена конфорка спичкою…» То есть в каком-то смысле «Читающего расписание» мог бы сочинить Юрий Андреевич Живаго, родись тот в 1948 году. Не Борис Леонидович — Юрий Андреевич.