Лето бородатых пионеров (сборник) - Игорь Дьяков

А сложней… Это кампании посерьезней. Например, реабилитация самодержавия как политической системы, – но – категорически! – без учета его религиозного смысла. Для чего это может делаться? Как вы, читатель, мыслите? Или. Бичевание Сталина, доходящее до абсурда, такого абсурда, что живой человек сначала превращается в сказочного злодея, а потом – в сознании иных – в мученика, с чертами идеала, по которому начинают вздыхать. Тут невольно вспомнишь о чучелах на японских предприятиях – чучелах директоров, предназначенных для битья. Но и глобальней можно вопрос поставить, вкупе с первым: уж не диктатора-самодержца ли должно востребовать замороченное общество, по расчетам… чьим, неизвестно?

Нельзя попасть в бездну порока, не пройдя последовательно ряд «соступательных» этапов. И, по закону аналогий и сохранения энергии, есть основания предположить, что, если в далекой древности христианством было создано учение о строгой последовательности борьбы с пороками во имя спасения души, то враги христианства не могли не выработать нечто обратно-последовательное, с противоположной целью. Кто, где и чего достиг к настоящему моменту мировой истории в этом противоборстве – судить не нам… Впрочем, по состоянию собственной шкуры, как говорится, вполне можно.

Мутный поток бесовщины вливается в опустошенные души. Он зловреден уже тем, что лишает общество перспективы, лишает нас будущего.

В лучшем случае – это потерянные годы, хождение по тупиковым маршрутам, раздраженность на все и вся, очередное «потерянное поколение», озлобленное на «отцов». Это работа скрепя сердца, мириады личных драм и трагедий от нереализованности себя как личности, от горького состояния обманутости. Это – в лучшем случае.

В худшем же – белая ярость, раскаленная злобность, от которой быстро выгорает все внутри, да и то, что «снаружи». Остовы «сгоревших» личностей кучкуются, складываются в некие уродливые общности (порой глумливо называемые растлителями «новыми историческими»), до тех пор, пока на месте возможного цветущего сада гармонии и добра не образуется духовное пепелище. Ублюдочные семьи, «свиные» дружбы с хамским стилем отношений, животные инстинкты являются объектом и субъектом искусства… И вместо людей, созидающих Отечество – множатся «живые овощи» на изувеченной земле.

И в любом варианте выкорчевывается надежда на оздоровление общества: теряется понятие о благородстве, самопожертвовании, долге. Уродуется понятие о человечности – оно заменяется благотворительностью. Уродуется язык, а на нем, кстати, мыслят. На нет сходят достоинство и остатки чести. Нет места подвигу. Совести. Почва, на которой вырастает Мужчина – муж, отец, военачальник, защитник, труженик, исследователь, подвижник духа, воспитатель и Женщина – жена, мать, хранительница очага (в понимании дома-страны), усмиряющая зло, утешающая, врачующая, вдохновляющая на делание добра, – эта почва становится окончательно отравленной.

Женщины держались дольше, ибо по природе более консервативны. Инстинкт, да и исторические обстоятельства, требовали беречь мужчину, дом, детей, страну. Сейчас они более неприкаянны, в большей степени развращены «благами» цивилизации, хотя уже познали первые приступы тоски «всерьез». Но у мужчины она сильнее.

Слишком много сил и нервов властно требует работа впустую, – и потому слишком велико надругательство над природой мужчины.

Но в нас слишком много дикости, детскости, слишком падки мы на игру, доверчивы и преднамеренно бездушны, так что «мыканье» – общее.

Общество делается беззащитным и ранимым. Страна погружается в пучину и хрустит по всем швам под толщей грехов, во мраке духовного одичания, в глубинах порока, где уже не может существовать ничто живое…

А впрочем, автор слишком увлекся живописанием. Все сказано в Апокалипсисе.

Для того, чтобы позволить себе без зазрения совести и многомиллионно-тиражно расчерчивать великую страну на зоны – вроде как на миллиметровке (в «Литгазете»), нужно было еще как следует «подергать цепочку национализмов», чтобы «каждый кулик» за свое болото готов был бросаться на всех куликов с других болот.

Я родился на Украине, в Сумах, детство провел там. В театральное поступал – уловили украинский акцент. Как только слышал говор по радио или «вживе», невольно переходил на «русско-украинский». Теперь доходят слухи – «в Киеве русских переписывают».

Чудовищна и невиданна в истории межславянская рознь, – разве что Петлюра в свое время да немцы в гражданскую и Отечественную дули в эту дуду. Но, даже подозревая заданность всего этого и единство источника, все-таки не верилось, что мы дойдем до такой степени пещерности, до зоологического предела в конце восьмидесятых годов XX века.

Кстати, о пещерности. «Мужик в электричке» считает, что «не надо обижать наших предков сравнениями с нами: они-то твердо знали, что надо поддерживать огонь, добывать пищу, рискуя жизнью, имели необязательную потребность изготовить краски, бизона нарисовать, – а ты посмотри на нашу пьянь и паркету, на митинговые воспаленные толпища, надругательства над трупами в Сумгаите, младенцев на вилах, головы на шестах, погляди на расчлененные тела в Фергане – раздевание дошло до сдирания кожи с ближнего, тут уж пещера – изысканна, как Парфенон. Не обижай предков!..»

В Прибалтику мы с другом собрались сразу после первого курса университета – тянуло, раньше не были. В самом центре Вильнюса просто зашли к незнакомым людям – переночевать. Друг-полиглот до полуночи расспрашивал, «как будет по-литовски», «по-польски»… Сдержанная, величавая красота Риги, спокойствие Даугавы, живая, чисто немецкая, старина Таллина вдохновляли: мы изводили записные книжки и фотопленки, даже стихи слагали по пути.

Вспоминались нам и белые ночи Ленинграда, куда ездили мы «дикарями» еще после девятого класса. Жили в помещении школы № 69, вместе с ребятами из Друскининкая. Когда школа закрывалась, все вместе вылезали «гулять» через наше окно. До сих пор помним их – Ремвитас, Миндоугас, Вальдас, Альвидас, Ионас… И – что-то не верится, чтобы они сейчас, вдруг, начитавшись-наслушавшись, стали бы сожалеть о тех белых ночах, наших общих воспоминаниях юности, пусть даже «эпохи застоя».

Не верится и в то, чтобы друзья по Минску – выросшие, конечно – Вася Примака, который всегда первым в детском саду заканчивал трапезу и гордо садился на освоенное им место «чемпиона», и Коля Мозовко, – чтобы они впали в «анализ крови».

Вряд ли крестьяне чудной Куринки, деревеньки под Пирятином, и жители громадных и обильных сел под Недригайловом, стоящих по берегам Сулы, славные люди, с которыми певали на свадьбах «Как при лужке, при лужке…», со смехом путаясь в русских и украинских вариантах, – вряд ли они поддались на усиленное педалирование «противоречий» между «кацапами» и «хохлами», высосанных из чортова пальца. Да и миллионы, десятки миллионов здоровых, разумных, хороших людей не поддались. И не поддавались.

Сидевшая у руля – условно скажем – Административной системы олигархия (во многом попросту прямо-таки «династическая»), почуяв, что народ пробуждается и задает вопросы круто и все более настоятельно, стала плодить дефициты и сыпать направо-налево «гроздья гнева».

Изувеченная, захламленная экологически вредными производствами, не имеющая средств защиты – своей государственности и полноценной духовной традиции – Россия исподволь подталкивалась на место «врага номер один».

Пока в «расказаченных», полупустых станицах Дона метались по полям остатние механизаторы; пока, сцепив зубы, вгрызались в забои шахтеры Воркуты и Кузбасса, пока усмирял огненных змей металлург на заводе в загазованном Чусовом; пока вырезал свои деревянные цветы под Ростовом Великим школьный учитель Пичугин, светло-радостный несмотря на четверть века лагерей (фашистских и «наших»), пока Россия строила, растила, лечила и беззаветно приходила на помощь всем нуждавшимся, – ее «подталкивали» лукавые пастыри от Аппарата, сидевшие, как это у них принято, не на виду, но у рычагов…

Подталкивали и сеяли раздоры: между отцами и детьми, между рабочими и крестьянами, между разными национальностями и даже между мужчинами и женщинами. Способов этими «пастырями» отработано немало, – они монополизировали главное – знание о них.

Как известно, рабовладельцы древности давали рабам необходимый минимум знаний – это было выгодно дающим и вроде как удовлетворяло принимающих. Наш «минимум» создавался по той же схеме: «История – только с 1917 года, Ленин – гений, впереди – светлое будущее. Лишних вопросов не задавать. Бога нет. Без доклада не входить».

Но вопросы поступают, много, много вопросов. Как звезд на небе. Ну, например:

– почему не поставлен вопрос о создании комиссии по расследованию геноцида против русских, начиная с 1917 года?

– сколько (в долларах) дала РСФСР республикам за годы существования СССР?