Не выходите замуж на спор - Александра Лисина

.

В себя я приходила долго, мучительно и невероятно тяжело. Затягивающая сознание воронка из сменяющих друг друга кошмаров никак не хотела отпускать. Мне постоянно снилось, что я тону в холодном океане боли. То судорожно хватаюсь за чью‑то крепкую руку, то снова срываюсь и насмерть замерзаю во льдах. То зову кого‑то по имени, пытаясь отыскать посреди окружившей меня пустоты хоть кого‑то живого. То задыхаюсь от боли, заживо сгорая в своем собственном огне… затем просыпаюсь в незнакомой комнате, не в силах понять, где сон, а где реальность. Раз за разом пытаюсь встать, но лишь с хриплым стоном падаю на алые, словно пропитанные кровью простыни. Завидев неясное движение, вскидываюсь, чтобы оттолкнуть тянущуюся ко мне из темноты когтистую руку. Беззвучно рычу и проклинаю на все лады свой незаконченный транс. Но чаще всего умираю от жажды, не смея при этом глотать льющуюся сверху воду, каждый миг опасаясь, что вместо нее польется теплая, восхитительно вкусная кровь, которая убьет меня окончательно…

Сколько это длилось, я не знаю. Казалось, кошмары будут терзать меня до бесконечности. По одному и тому же кругу, где один правдоподобный до омерзения сон тут же сменяется другим.

Но в один прекрасный момент я все же очнулась. И, обнаружив себя на смутно знакомом ложе, застеленном алыми шелками, с ужасом убедилась, что череда безумных снов превратилась в не менее кошмарную реальность.

При виде багряно — черных стен и двух проплешин на знакомом до отвращения ковре мне сразу захотелось куда‑нибудь исчезнуть… а еще лучше — снова умереть, лишь бы не видеть это кроваво — красное великолепие и не озираться в панике, одновременно сознавая, что бежать из этой ловушки некуда.

Где‑то на задворках сознания мелькнула и пропала мысль, что это тоже может быть сном… но боль в обгоревших пальцах, неверяще прикоснувшихся к шелку, оказалась настоящей. Как разметавшиеся по плечам, успевшие отрасти почти до ягодиц волосы, мое почти восстановившееся, абсолютно нагое тело и покрытая черными струпьями кожа, которая очищалась прямо на глазах.

Рывком поднявшись с постели, я невольно ухватилась за столбик кровати, чтобы не упасть, и с трудом отдышалась. Живая… как это ни чудовищно звучит, я все‑таки живая. Почти невредимая, если не считать выматывающей слабости. И отлично знающая, кому обязана этим бесполезным чудом.

Нет, я прекрасно помню, что именно и почему сделала, как сознаю причину, по которой удостоилась невероятного доверия от собственного мужа. Но мои мотивы — это мои мотивы: во — первых, я не надеялась выжить; во — вторых, мне представился великолепный шанс отомстить; а в — третьих, "мой" Князь, как ни крути, был на тот момент единственно — верным выбором.

Не серокожего же Светом усиливать?

Но при этом я не верю, что к Асаду супруг явился исключительно ради меня. Князь слишком умен, осмотрителен и рационален, чтобы размякать от мимолетных привязанностей или совершать необдуманные поступки. Какими бы мыслями он тогда ни руководствовался, он в первую очередь, демон. И для него я, увы, всего — навсего добыча. Да, довольно важная, местами интересная… вполне возможно, даже желанная… а после недавнего откровения так вообще бесценная!

Если бы я не изучала его так долго, может, я бы и решила, что он меня спасли, потому что это для Князя что‑то значило. Понадеялась бы, что из наших отношений со временем можно вырастить нечто стоящее, и даже попыталась бы что‑то изменить. Но увы — демон есть демон. Все, что он делает, он делает исключительно ради себя. И лишь тогда, когда это приносит ощутимую пользу: лично для него, для домена, для какого‑то дела. Все остальное — мишура, маска, не более чем удобная ипостась, которая иногда бывает очень похожа на человеческую.

Князь сказал — я принадлежу ему — и, к сожалению, это действительно так. Я для него — просто собственность, у которой нет права голоса, которая не должна возражать и которая обязана подчиняться всегда и во всем. Да, ему приятно на меня смотреть. Ему безумно нравится мой запах. Он обожает ко мне прикасаться… как любит это делать истинный ценитель, в руки которого попала по — настоящему редкая и необычная вещь. Какое‑то время он будет беречь эту вещь, как берегут неожиданно дорогой подарок. Любоваться, когда никто не видит, рассеянно поглаживать и даже защищать, если кто‑то надумает посягнуть на святое… но это будет длиться лишь до тех пор, пока ему не надоест.

Когда же у Князя возникнут дела, он совершенно спокойно запрет меня в камере и так же спокойно уйдет, потому что не должен отчитываться перед вещью. Он не поделится со мной своими мыслями. Не спросит моего мнения. Не расскажет, что его гложет. Он будет приходить лишь тогда, когда ему будет нужно. С удовольствием мною попользуется, а затем запрет снова, не допуская даже мысли о том, что в этом есть что‑то неправильное.

А если однажды любимая вещь перестанет его восхищать, он с легкостью забросит ее в дальний угол и забудет на несколько лет. Потом, возможно, вспомнит, если уронит в ту сторону случайный взгляд, ненадолго достанет, подивившись тому, что когда‑то считал ЭТО важным, а затем или с досадой выкинет, или подарит кому‑то в знак "дружбы и добрых намерений", довольный тем, что удачно сбагрил соседу ставшую ненужной игрушку…

Эх, зря я понадеялась на маменькино проклятие. Если бы я просто померла, проблем бы не возникло. Князь, получив свое, забыл бы обо всем и успокоился. Брачные оковы были бы разрушены. Темное Герцогство бы не пострадало. Я бы благополучно отомстила и покоилась с миром под развалинами чужого замка, знать не зная, насколько быстро муженек сократит поголовье высших демонов в Преисподней…

А теперь что?

Князь осознал мою истинную ценность. Более того, он обязательно захочет, чтобы я прокляла его еще пару — тройку раз. Однако быстро поймет, что это невозможно. Расстроится, само собой. Пожелает убедиться, что это действительно так. В процессе наверняка обнаружит, что я перед ним совершенно беззащитна, и вот тогда я пожалею, что вообще ввязалась в эту затею.

Если мне повезет, и я сумею убедить мужа в своей полезности, то уцелею после первой брачной ночи, которая обещает быть бурной и насыщенной. А затем, возможно, получу в свое распоряжение гостевые покои, окруженные целой сетью охранных заклятий. Свет из меня, само собой, выцедят до капли, чтобы не вздумала использовать не по назначению. А когда Князюшка получит все, что хотел, то примет меры, чтобы любимая игрушка не досталась кому‑то еще.

Разумеется, из покоев меня никуда не выпустят — супруг весьма дорожит собственной жизнью, поэтому ни семьи, ни друзей я больше не увижу. Собственно, я вообще никого и ничего не увижу, кроме того, что позволит мне муж. Целой и невредимой я ему, наверное, не понадоблюсь, но Свет ведь можно накапливать и без крыльев. Так что Князь ничего не потеряет, если немного подправит мой внешний вид, тем более что скоро будет иметь на это полное право.