Змеиный Зуб - Ирина Сергеевна Орлова

– Он не заслуживает такого траура, Валь.

– Почему ты так говоришь? – хныкая в своё запястье, возмутилась она. – Ты же выше этого, Рудольф! Зачем тебе… зачем тебе… ну зачем сейчас пытаться стать лучше него?

– Я лишь хочу справедливости.

– И чем он был так плох? Тем, что он тогда сказанул в Амаранте? Я даже не знаю, что это было!

– И не узнаешь. О мёртвых или хорошо, или не нужно вспоминать вовсе. Он, да и не только он… Весь Змеиный Зуб – это совсем не то, что ты себе представляешь.

Валь перестала рыдать и с недоумением покосилась на собеседника. Тот, уже расположившийся в кресле, сумел расслабиться выпивкой. И в глазах его наконец появилось хоть что-то: это была печаль.

– Что ты хочешь сказать? – недоуменно осведомилась Валь.

Он чуть склонил голову и стал смотреть исподлобья. И мрачно растолковал:

– Понимаешь, ты, твоя семья… вы действительно будто не от мира сего. Все законы предков, все догматы чести, все принципы верности острову; вы, начиная с лорда Вальтера и заканчивая тобой и твоим сыном, храните их не на словах, а на деле. Так тихо, скрытно, будто боясь этим гордиться. Вы воистину живёте, как те люди, которых воспевают рендриты. И самое дивное ваше качество – это видеть во всех таких же, как вы сами. Во всех гнусных, вероломных, безумных в жестокости и жадных до крови и похоти графах, виконтах и баронах. Сейчас мы все объединены ненавистью к врагу, это правда. Но на деле круг высокородных змей ничем не лучше любых других титулованных богатеев с большой земли, о преступлениях которых поют заунывные песни крестьяне. Здесь будто развлекаются, распиная вдов за недостаточно чёрный цвет платья, или юнцов – за слишком короткий рукав; а на деле то, что не публично, поражает воображение. В плохом смысле. Моя семья, знающая многие подробности личной жизни аристократов не по слухам, а по записям в уголовных сборниках, уже давно не питает иллюзий. Мы стоим за Змеиный Зуб. Мы будем рады умереть, сражаясь за него. Но не за этих людей, что составляют высшее общество. В каждой семье есть свой секрет, один или сотня, и, узнай ты хотя бы десятую, ты бы никогда больше не слушала мнение старух о твоей репутации. Они лишь притягивают тебя к себе, будто боясь, что ты действительно непорочна и невинна, будто ты действительно существуешь. Для них это худший страх, ибо тогда, выходит, они не смогут оправдаться перед Рендром тем, что все так делают.

Странное чувство шевельнулось в груди Вальпурги. Барон озвучивал те сомнения, что иногда нет-нет да и приходили ей на ум. Но она не могла до конца с ними согласиться.

– В чём-то ты, может, и прав, – признала она осторожно. – Но это не может касаться абсолютно всех и каждого. Плохие люди, наверное, есть в любых династиях. Но, пока все придерживаются определённых постулатов, это по крайней мере должно… нет, это взаправду отличает нас от разнузданных людей с большой земли. Иначе Рендр давно бы оставил нас. Грешны так или иначе мы все, и я – не меньше, чем многие.

– Чем же грешна ты, душа моя? – иронично полюбопытствовал Рудольф.

– Я… – Валь крепче сжала стакан тонкими пальцами. – Я только тебе могу теперь сказать. Я не была честна с Гленом. В глубине души я всегда любила… – она задержалась, боясь увидеть надежду в его глазах. Но нет, он оставался невозмутим. – …другого мужчину. Короля.

Он вздохнул и как-то умильно улыбнулся.

– И когда я с ним виделась недавно, буквально перед Долгой Ночью, мы обнимались. И я в тот момент пришла в ужас от того, что испытываю от этого такую радость при живом-то муже, которого сама выбрала! Разве неверность может быть у настоящей леди даже в уме, даже в таком виде?

– Удивительное, удивительное создание, – проурчал Рудольф весело и выпил ещё. Валь хотела было разобидеться, но всё же в душе у неё отлегло. Хорошо, что барон не считает её бесчестной женщиной.

– Ты хочешь сказать, я имела на это право?

– Всего лишь хочу, чтобы ты знала, что ты самая непогрешимая леди в этом городе. Я могу тебе в этом поклясться в той степени уверенности, в какой только может пребывать наблюдающий за брендамской преступностью человек. За тебя, Валь.

Он поднял стакан вновь, а она неуверенно кивнула в ответ и поддержала его тоже.

Вскоре обе бутылки кончились, и Валь сперва даже испугалась, осознав, сколько они умудрились выпить. Но Рудольф не смутился ничуть, он предложил купить ещё немного в лавке.

– Право же, мне кажется, это уже неприлично, – бормотала баронесса, но брела вслед за ним, опираясь на его руку. Они вышли с крыльца, и Рудольф запер дверь за собой, а затем увлёк её к рынку.

– Неприлично перед кем? – спросил он с усмешкой.

– Перед самой собой хотя бы!

– Да брось, мы ещё можем ходить, значит, пока что всё в рамках.

Она постеснялась заходить вместе с ним к кависту и потому осталась одна возле платанов, обрамлявших рыночную площадь. Молчал выключенный на зиму фонтан посередине, молчали окна закрывшихся магазинов; но не молчали множество приезжих, которыми кишели теперь портовые районы. Их было хоть отбавляй. И единственными желтоглазыми оказались те, кого Валь меньше всего хотела видеть.

– Миледи, вы омерзительны, – заявила ей леди Нур Одо. Они ехали вместе с лордом Одо на двуколке, и их конь как раз упёрся носом в толпу. Старый врач выглядел бледным, но зато был живым. Весь страх пережитого улетучился из его лица, когда он увидел нетрезвый взгляд баронессы. И потому он добавил:

– Вы позорите нас. Сегодня вы, не скрываясь, проводите время с сэром Рудольфом, а завтра уже пируете за одним столом с эльсами, раскрыв им всё, что можно!

– Особенно декольте! – поддакнула его жена.

Валь хотела провалиться сквозь землю. Щёки загорелись, дыхание пыталось замереть. Она уставилась прямо себе под ноги, но глаза заволок туман. Семья виконта Одо была не самой влиятельной с точки зрения капитала, но всегда славилась на редкость чистой репутацией и тем более – заслугами доблестной врачебной профессии.

«Проезжайте же, проезжайте мимо», – молилась она про себя. Но их тарпан, кажется, встал специально над нею. И тоже глядел сердито.

Ей нечего было ответить, она лишь сжала подол в руках. И тут, что хуже, явился Рудольф. В руках он открыто нёс новую партию горячительного, и, естественно, направлялся прямо к ней.

– Вы поглядите на них, – не унималась леди Нур Одо. – Сэр Рудольф, вам не стыдно? Вот ваш траур? И ваш, и её?

– Мой отец, – драматично ответил Рудольф, – умер у меня на руках. И знаете, что