Ноша - Татьяна Нелюбина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Да, – сказала мамина подруга, – это они, души».
Она подумала и добавила:
«Но вы их потеснили».
– Тут я пас, – сказал наш старший коллега. – Может, и существуют другие миры. Наше восприятие ограничено. Мы не видим того, что видит та же пчела, – он кивнул на мои чёртовы соты. – Мы не слышим того, что слышит кошка. Мы не видим и не слышим того, что, наверное, существует рядом с нами.
– А что твоя дочь? – спросили мы. – Рейн переехала?
– Ой, – он схватил телефон. – Да! Они уже в Шварцвальде. Там повсюду в ландшафтах припрятаны маленькие красивые предприятия, и все, кроме лесозаготовительных, всемирно известные: Schneider (шариковые ручки и писчебумажные принадлежности), Junghaus (часы), TRIGEMA (трикотаж).
– Ой, – спохватилась и я, позвонила маме, как они там, как Маша?
– У нас всё хорошо, гуляли под дождиком, сейчас рисуем.
Говорят (моя бабушка говорила), что внучат любят больше, чем своих детей. Но я знаю, я уверена, что мама любит меня и любит Машу – как моё продолжение. И вопрос, кого из нас мама любит больше, просто не стоит.
Что это, ревность?
– Мам…
– Да, детка?
– Нет, ничего… хотела о чём-то спросить, забыла. Вспомню, позвоню. Ах да, как иллюстрации?
– Вырисовываются.
– Маша тебе не мешает?
– Нет, что ты!
Да, я знаю, я маме тоже никогда не мешала, я тоже вместе с ней рисовала.
Я не хотела после школы поступать в институт. Я была влюблена в Марко, а он хотел поехать со мной во Францию.
– Нет, – сказала мама. – Франция никуда не убежит, а годы улетят.
– Никто сразу после школы не поступает.
– Попробуешь, не поступишь, тогда поверю, что никто.
Я волынила как могла, но мама вынудила меня сделать папку.
Я надеялась, что папку не примут.
Папку приняли, и наступило кошмарное время, когда мама меня «натаскивала». Заставляла делать разные упражнения, об архитектурных стилях рассказывала, которые и выеденного яйца не стоили – в моих глазах, так я была влюблена.
Я решила сама, что буду архитектором, да, но не сразу же…
Перед первым экзаменом меня тошнило со страху. Я сказала, что и стоять не могу.
– А сидеть? – мама запихнула меня в машину, и мы поехали.
Первый экзамен проходил во дворе – нужно было вырисовывать «Человека в природе».
Я села в траву. Сидеть-то я могла. Мама в кустах спряталась. Когда преподаватели уходили, мама выбегала, быстро мне рисовала природу и какую-то отвратительную девчонку, которая, изогнувшись, вымеряла натуру карандашом. Отставляла этот карандаш, зажатый в правой руке, то вертикально, то горизонтально и высчитывала соотношения.
Постепенно все расслабились, мама перестала прятаться в кустах, потому что среди абитуры были гораздо более пожилые дамы, чем мама. В общем, маму приняли за поступающую.
«Человека в природе» я закончила, сдала, а после перерыва мы должны были рисовать велосипед в помещении. Лежащий. Это значит, что вместо колёс – два эллипса. Со спицами.
Мама спряталась в туалете. Я справилась с эллипсами, пошла к маме, показала, она одобрила, только ещё что-то там подрисовала, что-то усиливающее. И заверила:
– Если бы ты не заболела, хорошо себя чувствовала, тебе моя помощь не понадобилась бы.
На следующий день по дороге в институт мама гадала, какие нам могут дать темы.
– Если будет «Охрана природы», что ты нарисуешь?
Я не знала. Голова у меня не работала.
– Ну давай подумаем!
Мы думали, думали, и придумали нарисовать сухое дерево, к нему листья на щепках подвешены, на ветках заводные птицы поют. Как это ни странно, но тему мама правильно предугадала.
Я разрисовала дерево.
Мама уже больше не пряталась – сидела во дворе на скамейке.
К ней подошел профессор, председатель комиссии:
– Что вы здесь делаете?
– Сижу.
– А вы знаете, что посторонним здесь сидеть запрещено?
– Ой, нет, я не знала!
– Ваша дочь – талантливая, она и без вас справится.
(Мне было приятно слышать об этом, когда мама в лицах мне всё пересказывала).
Короче, мама ушла и два часа ходила вокруг академии, веря, что я справлюсь со следующим заданием: «Лестница». Она умоляла меня:
– Получишь задание, не паникуй, что нет ни одной мысли. Сядь и сиди, жди. Мысли появятся.
Я сидела и ждала. Лестница. Казалось бы, просто. Ступени.
Пролёты. Винтовая лестница. Что тут можно придумать?!
Я придумала!
Мама мне потом сказала:
– Отлично! Я бы ни за что до этого не додумалась.
Через неделю вывесили результаты.
Мама шла к ним на нетвёрдых ногах.
Мои чувства раздвоились. Я хотела поступить. Но одновременно так же сильно хотела, чтобы мама убедилась, что никто сразу после школы не поступает. И зря она не отпустила меня во Францию.
А Марко с друзьями уехал!
Я нашла себя в списках.
Мама стала меня обнимать, целовать, расхваливать:
– Молодец! Здорово!
Моя радость удвоилась. А потом удесятерилась, когда все принялись названивать и меня поздравлять. Только бабушка просто сказала:
– А я ничего другого от своей внучки и не ожидала.
Ну и я начала думать, что ничего другого быть не могло.
Нет, у меня не было желания «наследить», что-то такое после себя оставить, близкое к вечности. Что-то такое создать.
Семью разве создать, так, между делом?
Так, между делом, подойти к нему и спросить:
– А сколько, ты говоришь, у нас будет детей?
Он съёжится.
Заговорит про какой-нибудь архитектурный объект, а я ему расскажу, как люблю прекрасные «клювы» оперного театра в Сиднее.
Я проехала мимо своего будущего места работы. Красивое здание. В центре. Всё рядом. Потсдамская площадь, Бранденбургские ворота, парламент.
Из окна что только ни видно. Гляди, не хочу.
Мы не знали, куда пойти пообедать. Везде уже побывали, всё надоело. Даже ножки перепёлки на листьях салата.
– Бройлер возьмём и в бюро на кухне сжуём?
Взяли бройлер и булочек, вернулись в бюро, чай заварили.
Мужчины постепенно заговорили на важную тему: как помогать рожающей жене? Один сказал, что ему было так плохо, он вообще ничего не помнит, его едва в чувство привели.
– Эх ты, не пережил весь ужас, который я пережил, крепко держа руку жены, чтобы не упасть.
– А я всё сфотографировал.
– Весь процесс? Сфотографировал?!
– Мы живём в такое время. Меня семилетний сын спросил: «А где фильм, как я рождался?» Я руками развёл.
– Главное, ровно дышать.
– Если кто-то
