Энн из Зелёных Крыш - Люси Мод Монтгомери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Без нашего соревнования жизнь была бы совсем скучной, – думала она. – Видно, что Гилберт настроен по-боевому. Наверное, хочет заполучить медаль. А у него красивый подбородок! Почему я раньше этого не замечала? Как бы я хотела, чтобы Джейн и Руби тоже учились на нашем курсе. Впрочем, когда я с кем-то познакомлюсь, то перестану чувствовать себя одинокой. Интересно, кто из девочек станет моей подругой? Здесь есть над чем подумать. Я обещала Диане, что ни одна из девушек в Королевской академии, как бы она мне ни понравилась, никогда ее не заменит. Но у меня могут быть просто подруги – не закадычные. Мне нравится, как выглядит девушка с карими глазами в малиновом платье. Она живая, и щеки у нее румяные, как спелые яблоки. И еще нравится та, белокурая, с бледным лицом, которая смотрит в окно. У нее чудесные волосы, и, похоже, она умеет мечтать. Мне хочется познакомиться с обеими, хорошо их узнать, гулять, обнимая друг друга за талию, и называть уменьшительными именами. Но пока я с ними не знакома, а они, возможно, и не стремятся завести новые знакомства. Как же мне одиноко!»
Энн почувствовала себя еще более одинокой, когда тем же вечером осталась одна в спальне. Она не снимала жилье с другими девушками, тех приютили у себя городские родственники. Мисс Жозефина с радостью приняла бы ее, но «Бичвуд» расположен далеко от академии, и этот вопрос даже не рассматривался. Мисс Барри подыскала для Энн подходящий пансионат, заверив Мэтью и Мариллу, что ей будет там хорошо.
– Содержит пансионат одна обедневшая дама, – объяснила мисс Барри. – Ее муж был британским офицером, и она очень щепетильна в выборе постояльцев. В ее доме Энн не грозит встретиться с сомнительными личностями. Там хорошо кормят, и сам пансионат расположен в тихом районе, по соседству с академией.
Все это могло быть правдой и, как оказалось, так оно и было, но это не помогло Энн справиться с тоской по дому. Она уныло озирала узкую комнатку с тусклыми обоями, голыми стенами без картин, железной кроватью, пустым книжным шкафом, и в горле у нее стоял ком. Ей вспомнилась белая комната в Зеленых Крышах, где за окном раскинулся большой зеленый мир, рос душистый горошек, лунный свет заливал сад, внизу бежал веселый ручей, еловые ветви покачивались от ночного ветра, огромное небо усыпали звезды, и сквозь заросли было видно, как в окошке Дианы горит свет.
Здесь ничего такого не было. Энн знала, что за окном мощеная улица и сеть телефонных проводов, закрывающих небо, звук чужих шагов и чужие лица, освещенные тысячами огней. Она чувствовала, что вот-вот заплачет и, как могла, сопротивлялась этому.
– Я не буду плакать. Это глупо… это слабость… Ну вот, уже третья слеза стекает по носу. И другие подступают! Нужно вспомнить что-то смешное, чтобы остановить слезы. Но все веселое и смешное связано с Эйвонли, и от этих воспоминаний становится только хуже… четвертая слеза, пятая. В следующую пятницу я поеду домой, но, кажется, до пятницы еще сто лет ждать. Сейчас Мэтью уже возвращается домой… Марилла высматривает его на тропе… шестая… седьмая… восьмая… Что толку считать слезы! Они уже льются потоком. Я не могу развеселиться. И не хочу этого. Лучше уж быть несчастной!
Без всякого сомнения, поток слез не остановился бы, если б в этот момент не появилась Джози Пай. От радости, что перед ней знакомое лицо, Энн забыла, что между ней и Джози никогда не было особой любви. Джози была частью Эйвонли, и потому даже ее было приятно видеть.
– Я так рада, что ты зашла, – сказала Энн, и слова ее прозвучали искренно.
– Вижу, ты льешь слезы, – отметила Джози с коробящей жалостью. – Полагаю, ты скучаешь по дому. Некоторые люди не могут себя контролировать. Признаюсь, я не намерена тосковать по дому. В городе веселая жизнь – не то что в скучном старом Эйвонли. Удивляюсь, как только я там жила. Не плачь, Энн, тебе это не идет – нос и глаза становятся красными, потом и все лицо. Сегодня в академии у меня был прекрасный день. Наш преподаватель французского – милейший человек. Одни его усы чего стоят! Скажи, Энн, есть у тебя чего пожевать? Я буквально умираю с голода. Не сомневаюсь, Марилла не отпустила тебя без пирогов. Поэтому я и заглянула к тебе. Иначе пошла бы в парк с Фрэнком Стокли послушать музыку. Он живет там, где и я, и он то что надо. Он обратил на тебя внимание сегодня и спросил, кто такая эта рыжеволосая девушка. «Эту сиротку взяли из приюта Катберты, – сказала я, – и никто толком не знает, что с ней было раньше».
Энн подумала, что, наверно, лучше б ей в одиночку поплакать, чем выносить общество Джози Пай, но тут пришли Джейн и Руби, у каждой к пальто были приколоты цвета академии – лилово-алые ленточки. Так как Джози в этот период «не разговаривала» с Джейн, ей пришлось замолчать и стать на время относительно безвредной.
– Мне кажется, – сказала Джейн со вздохом, – что этот день тянется бесконечно. Сейчас я должна быть дома и корпеть над Вергилием – безжалостный старый профессор задал на завтра выучить двадцать строк. Но я просто не смогла заставить себя сесть за книгу. Энн, я вижу на твоем лице следы слез. Если ты плакала, признайся. Это восстановит мое самоуважение – ведь до прихода Руби я сама лила слезы. Я готова прослыть плаксой, если другой тоже претендует на это звание. Это что, пирог? Дашь мне кусочек? Спасибо. Только в Эйвонли умеют так печь пироги.
Руби, увидев на столе расписание занятий в академии, спросила, не собирается ли Энн идти на золотую медаль.
Энн покраснела и сказала, что у нее есть такие планы.
– Кстати, я вспомнила, – сказала Джози, – в академии все-таки выделили одну стипендию Эйвери. Новость пришла сегодня. Я узнала об этом от Фрэнка Стокли: его дядя – член Совета директоров. Завтра это объявят в академии.
Стипендия Эйвери! Сердце Энн забилось сильнее, и горизонт ее амбиций мгновенно расширился, как по волшебству. До принесенного Джози известия все, о чем мечтала Энн, сводилось к получению лицензии учителя первой категории в конце курса
