Перекрёстки Эгредеума - Эмпирика Аттонита

— Разве кровное родство когда-то тебя останавливало?

* * *

— Эмпирика, слышишь меня? Ты в порядке? Постарайся не отключаться больше. Похоже, я никогда к этому не привыкну…

Она поморгала, стряхивая с ресниц последние капли наваждения, огляделась в лестничном полумраке, поблагодарила Хранителя, по чьей милости, споткнувшись, так и не грохнулась на ступени.

Вверху виднелся последний пролёт, а за ним — далёкие завывания потустороннего ветра в густой темноте: беззвёздной, нездешней. Терпеливо считающей вечности вместо секунд. Молчаливо выжидающей. Безмолвно зовущей.

— Знаешь, Ингвар, — Эмпирика схватила его за плечо, удерживая от последних шагов, — знаешь ли ты, что всё это — моя вина?

— Знаю, конечно, — вздохнул тот с усмешкой, — ты в каждой жизни об этом твердишь.

— Нет, в самом деле!

Дойдёт до него когда-нибудь или нет?!

То, в чём она боялась признаться себе всё это время, то, что бередило её истерзанную душу непонятной, но безутешной тоской, вмиг нахлынуло вязким потоком смолянистой горечи. Ведь это она вошла тогда в чёрную башню, и вспыхнули знаки на стенах, и призраки Старого мира обрели силу разрушить мир настоящий!

Это с ней говорил Ир-Птак на пороге сна, это её тело пронзил Отверзатель Путей в ужасном видении, оказавшемся явью!

И несчастный Белтейн, и феоссары, унесённые штормовыми волнами, — это ведь она, только она повинна в их гибели!

В гибели всего мира. В гибели своей семьи.

Господи, Ингвар, позволишь ты себе поверить, наконец?

Быть может, и король Ингрид совсем не о её защите молил перед смертью?.. Быть может, в смертный час ему открылась истина?..

— Ты, конечно, нашла время, — буркнул Хранитель, переступая порог Зала Потерянных Душ.

— Но что, если я и Ир-Птак — одно и то же?! Лагнария…

Воин закатил глаза с усталым вздохом. Предвечный Свет, только не сейчас…

— Лагнария — сумасшедшая ведьма, нашла кого слушать. А те заклятья, — он возвысил голос, не позволяя спутнице вставить слово, — те заклятья произнёс Ир-Седек! Теотекри в последней ипостаси говорил что-то о соприкосновении сознаний, невольном чтении мыслей… Лютый бред, но я сам это видел, когда Дэйджен перед смертью узрел рат-уббианский мятеж глазами умирающего брата! Видимо, в проклятой башне с тобой произошло то же самое: ты почувствовала колдовство Ир-Седека, сотворённое на другом конце мира! Тем более что все башни как одна… И на корабле это повторилось.

Ты связана с Ир-Птаком, я знаю, но в том нет твоей вины. Ты не причастна к его злодеяниям!

Хранитель мягко взял смущённую принцессу за плечи и добавил тихо:

— Ты была невольной свидетельницей чёрных ритуалов, но ничего не могла сделать.

Ты ни в чём не виновата.

Слёзы выступили на её глазах. Она закрыла рот руками, сдерживая всхлипы. Неужели всё это время она винила себя напрасно? Протяжный стон сорвался с её губ — от невероятного облегчения, — и она спрятала лицо, чтобы не разрыдаться.

Хранитель, добрый, родной, прекрасный Хранитель! В который раз её захлестнуло чувство невыразимой благодарности, и она сама прильнула к его груди, тихо выдохнув:

— Спасибо.

Бремя чудовищной вины, пронесённое через бесчисленные жизни, — теперь оно разом рухнуло с её плеч и рассыпалось в прах.

Свободна. Она впервые была совершенно свободна от вечного раскаяния за ужасное преступление, которое не могла вспомнить, и, как теперь выяснилось, вовсе не совершала!

— Спасибо! О Предвечный Свет! Ингвар, спасибо! — шептала она, всё крепче обнимая своего вечного защитника, связанного с ней нерасторжимыми узами, которые были больше любых клятв, больше дружбы, любви, больше сплочённости тяготами и горестями — которые были самой верностью.

И он тихо гладил её волосы, по обыкновению шепча что-то успокаивающее.

— Это не совсем так, — бархатный голос показался оглушительным, разрушив умиротворение их объятий.

— Ир-Птак, — процедил Хранитель, выхватывая меч.

Фигура в чёрном плаще неспешно плыла к ним через зал из густой темноты, клубившейся над пропастью.

— Оставь, это уже ни к чему, — послышался мягкий вздох. — Меч не повредит мне. Ничто не повредит.

Хранитель выставил оружие перед собой, привычно закрывая спиной Эмпирику.

Ир-Птак остановился.

— Ты ведь хотела узнать истину, — молвил он с какой-то затаённой скорбью.

— Теперь я знаю, — резко оборвала Эмпирика, шагнув вперёд. — Ты всему виной. Ты создал эти мыслеформы. Создал Игнавию. Создал Ив. И отчасти — меня. Но я не повинна в твоих преступлениях. Я никогда не была тобой. Я никогда тебе не подчинялась — и никогда не стану!

Протяжный вздох был полон печали.

— Ты забываешь о Чиатуме. Я сделал всё это, чтобы освободить её.

— Да! — воскликнула она, заходясь в гневе. — Чтобы заполучить её силу, стать повелителем мира — или даже не только этого, но и других. Чтобы сеять разрушение, обращая мир в то, что ты считал истинной реальностью. Ради тщеславия, непомерной жажды безграничного могущества под благородной маской стремления к познанию. А может, ради чего другого — не суть. И не пытайся притворяться, что делал это не по собственной воле — уж кому-кому, а мне хорошо известно, как ведут себя безумцы, объятые чуждой силой.

Злость кипела в ней, она задыхалась от ярости и теперь замолчала, переводя дыхание.

— Я делал это по собственной воле, — с прежней печалью ответил Ир-Птак. — И мне нет оправдания. Но я делал это ради тебя.

Эмпирика не ответила. Возмущение её было столь велико, что, казалось, вот-вот — и она взорвётся. Слова ненавистного врага стали последней каплей.

— Что ты несёшь? — с досадой бросил Хранитель, не отводя меча.

Не обращая внимания, Ир-Птак двинулся вперёд.

— Ни шагу больше! Отверзатель смертелен даже для тебя!

— Я всё это делал ради тебя, Эмпирика, — повторил Ир-Птак, подходя опасно близко.

— Стой!

— Только ради тебя.

Чернота его существа с тонким звоном рассыпалась под ударом светящегося меча на мириады осколков, медленно растворяющихся в воздухе.

Несколько мгновений то, что осталось от Ир-Птака, сохраняло форму высокой фигуры в чёрном плаще, точно мозаичный рисунок, фрагменты которого уже отделились друг от друга, но пока не разлетелись. И последним, что он сказал, было:

— Чиатума — это ты.

* * *

Со смертью Ир-Птака всё переменилось вмиг. Не так, как что-то внутри надломилось, когда Хранитель погиб на её глазах, не так, как душа рвалась на части, когда она узнала о смерти Ингрида.

Нет, это было страшнее. И совершенно непоправимо.

Ей хотелось броситься туда, на каменный пол, где ещё таяли последние остатки его существа, падали пеплом и исчезали. Хотелось биться в исступлении, хватая тлеющие призрачные обрывки чёрного плаща, посыпать голову прахом и рвать на себе волосы. Хотелось кричать — так громко, чтобы треснули стены.

Но этого не