Вуаль лжи - Джери Уэстерсон

— Утром, — негромко сказал Криспин, — я проверю, как дела у Филиппы. Надеюсь, ты доставил ее мастеру Кларенсу в целости и сохранности?

— О да, хозяин. Взгляните, уже светает. — Мальчишка встал и, приоткрыв ставни, выглянул в туманную зарю.

Поежившись, от тут же закрыл окно и вернулся к очагу.

— А что сталось с тканью? У кого она теперь?

— У Владыки нашего. Принесена в жертву на огне, — улыбнулся Криспин. — Понимаешь? Я сжег ее, своими руками.

Джек перестал тереть колени и уставился на Криспина.

— Ого! Хозяин, что за муха вас укусила?!

Криспин сидел, уставившись в пустую чашу. Мокрое дерево поблескивало, словно просило добавки.

— Ты ведь знаешь, Джек, что я не верю в такие вещи. — Криспин, содрогнувшись, припомнил часы, проведенные в камере. Он отогнал от себя мрачные мысли и уставился на пламя. — Столь многие погибли, пытаясь завладеть мандилионом. Эта реликвия очень опасна. — Криспин надел чашу на кончик пальца и принялся крутить ее, как юлу. — Кроме того, если в мандилионе действительно имелась хоть какая-то толика силы, я не мог позволить, чтобы он попал в руки людей, жаждущих им обладать.

— Разве нет ни одного священника, которому вы бы верили? Скажем, Вестминстерский аббат? Или архиепископ Кентерберийский?

— Нет, даже им я не верю. Власть развращает. «Меньшее зло по отношению к большему злу почитается благом…». Так говорил Аристотель. Я сделал свой выбор. И держусь его.

Джек забрал чашу Криспина и наполнил ее вином. Покачал головой:

— Пожалуй, есть все-таки разница между такими, как вы и я, хозяин. Я бы никогда не взял на себя такую ответственность.

Криспин принял чашу и пригубил.

— Ты забываешь: меня много лет готовили начальствовать. В конце концов, я водил людей в битвы. К тому же сам управлял своим хозяйством, да и наблюдал интересы Ланкастера.

— Да, сэр. Вы совсем другая птица, это уж точно. Лорды и челядь. Между ними пропасть.

Криспин задумался и принялся пить, вдыхая пряный аромат вина.

Стук в дверь заставил обоих обернуться. Джек поднялся, оправил свою ветхую тунику и открыл дверь.

На пороге, придерживая капюшон, стояла Филиппа.

Криспин немедленно соскочил с кресла и подтянул рубашку, прикрывая перебинтованное плечо. Он чувствовал себя несколько неуверенно в одних чулках и без башмаков.

— Можно войти? — хрипловатым голосом спросила она.

Джек посмотрел на своего хозяина, и тот кивнул. Тогда парнишка знаком показал ей в глубь комнаты и бесшумно выскользнул из комнаты, тихо прикрывая за собой дверь, но Криспин все же успел заметить его ухмылку в щели между косяком и створкой.

Криспин не мог отвести глаз от Филиппы. В ее золотистых волосах сверкали пряди медно-ржавого цвета. Очаровательный завиток колыхался возле основания шеи, где расходились пряди. Криспину захотелось прижаться к этому месту губами.

Девушка смотрела на огонь. В памяти всплыла их последняя, неуклюжая встреча в «Кабаньем клыке», и Криспина передернуло от досады.

— Филиппа, почему ты здесь? Разве мастер Кларенс выгнал тебя?

— Нет. Нет-нет. Он очень добр ко мне.

Криспин ступил на шаг ближе. Ее искренность словно опалила жаром его лицо.

— Тогда что случилось?

— Я должна была прийти как можно скорее. Весь дом перевернулся, когда Лайонела забрали. Мод устроила дикую истерику. — Последние слова она произнесла с ноткой удовлетворения. — Кларенс вот-вот даст ей пинка.

— Понятно. Я смотрю, здесь у нас куда тише. Мирный квартал.

Она обернулась. Ее лицо было серьезным, взгляд потерял томность.

— Твое жилище нельзя назвать мирным.

Криспин приблизился, чтобы встать у огня, поближе к Филиппе. Из очага выкатился клуб дыма и обвил ему бедра. Он ощутил запах сгоревшей мечты.

— Зачем ты пришла? Я сам собирался зайти к тебе утром.

— Боюсь, это не может ждать. — Филиппа посмотрела Криспину в глаза. — Понимаешь, Кларенс сделал мне предложение.

Ему почудилось, будто мимо что-то пронеслось. Он так и не смог дать ему определения. Словно вихрь ледяных кристаллов ударил в лицо… или женская рука нанесла пощечину.

— Весьма… неожиданная новость.

— Понимаешь, он унаследует все фамильное богатство. И… и… ну, он говорит, что доверит мне вести домашнее хозяйство и торговое дело, раз уж я с этим так хорошо справлялась раньше. И еще мне кажется, что я ему нравлюсь.

— Ясно. Н-да, это разумно. — Его грудь словно обручем стянуло. Криспину стало трудно дышать. — И практично. Ты сохраняешь все прежнее богатство и свой дом. Хотя выше Кларенса Уолкота тебе не подняться.

Она взглянула ему в глаза.

— Других предложений мне не поступало.

Криспин взглянул на Филиппу. Она была серьезна. Должно быть, сказались неурядицы последних дней. Она нахмурилась и резко спросила:

— Почему ты не запрещаешь мне выходить за Кларенса?

— С какой стати я должен это запрещать?

— Мог бы и сам сделать мне предложение.

Он отвернулся.

— Ты совсем ко мне ничего не питаешь?

Криспин почувствовал обжигающий взгляд на щеке. Он чопорно выпрямился.

— Тебе недостаточно, что я признался в своей любви?

Она потрясла головой.

— Это тебя мандилион заставил.

— Женщины… — пробурчал он себе под нос. — Подавай им все, да еще на их же условиях…

— А что, могут быть какие-то другие условия? — Она на миг улыбнулась. — Например, почему ты не поцеловал меня, когда я вошла?

Криспин промолчал. Филиппа повернулась спиной к очагу и в упор посмотрела на Криспина.

— Разумеется, — затем сказала она, беря себя в руки, — правда в том, что ты не можешь сделать мне предложение, так как рыцари не женятся на горничных. Разве не так?

— Я не рыцарь.

— Ты ошибаешься. Вот здесь, — она постучала себя по груди, — всегда. Твое истинное «я», и ты не можешь его сбросить. Это я поняла, когда ты отвел меня в «Кабаний клык». Помнишь? Не мог допустить, чтобы кто-то увидел, как мы обнимаемся. Действительно: «Ах, что скажут люди?!»

–. Не так все это было…

— Вон ты зовешь Гилберта Ланггона своим другом, а сам едва терпишь то место. Да нет, там вполне можно посидеть и выпить, коль скоро сам его кабачок для того и создан. Но ходишь ты туда вовсе не из-за мастера Гилберта. А из-за того, что можешь там спрятаться.

Криспин бросил на нее убийственный взгляд.

— Закончила?

— Я думала, что моя жизнь пошла прахом. Но у тебя, я смотрю, дела идут еще хуже. Ты сам выбрал одиночество, Криспин.

Он нахмурился еще сильнее.

— Этого я не выбирал.

— Вот уж сомневаюсь.