Жанна дАрк - Марк Твен

– Именем Пресвятой Марии!..

И, сдержав свое нетерпение, она договорила спокойно:

– Если и был ангел, то я его не видела.

– Был ли свет?

– Там было более трехсот солдат и пятьсот факелов, не считая света духовного.

– Что заставило короля поверить тем Откровениям, которые ты сообщила ему?

– Ему были знамения; кроме того, он посоветовался с духовенством.

– Какие Откровения получил король?

– В нынешнем году вы этого от меня не узнаете.

Затем она добавила:

– Меня в течение трех недель допрашивало духовенство в Шиноне и в Пуатье. Король получил знамение, прежде чем уверовал, а духовенство пришло к заключению, что в моих поступках заключено добро, а не зло.

На время оставили эту тему, и Бопэр занялся чудотворным мечом из Фьербуа; он надеялся хоть этим способом навлечь на Жанну подозрение в колдовстве.

– Как ты узнала, что зарыт в земле старинный меч – за алтарем церкви Святой Екатерины в Фьербуа?

Жанна не стала этого скрывать:

– Я знала, что там лежит меч, потому что мне сказали Голоса; и я попросила прислать мне его, чтобы я могла носить его на войне. Мне казалось, что меч зарыт в землю неглубоко. Причт церкви отдал распоряжение отыскать его и откопать; они вычистили меч, и ржавчина легко отстала.

– Был ли он при тебе во время битвы при Компьене?

– Нет. Но я всегда носила его, вплоть до моего ухода из Сен-Дени, после нападения на Париж.

Существовало подозрение, что этот меч, найденный при столь таинственных обстоятельствах и столь неизменно приносивший победу, был храним колдовскими чарами.

– Благословили ли этот меч? И какое именно благословие было призвано на него?

– Никакое. Я любила его только потому, что он был найден в церкви Святой Екатерины: я очень любила эту церковь.

А церковь эту она любила за то, что она была воздвигнута в честь одной из являвшихся к ней святых.

– Не клала ли ты его на алтарь для того, чтобы он принес тебе счастье (он говорил об алтаре в Сен-Дени)?

– Нет.

– Не молилась ли ты о том, чтобы меч твой был счастлив?

– Поистине, нет ничего преступного в пожелании счастья своим доспехам.

– Так не этот ли меч был у тебя во время битвы при Компьене? Какой же был тогда при тебе?

– Меч бургундца, Франкэ д'Арраса, которого я взяла в плен в битве при Ланьи. Я взяла его себе, потому что то был хороший булатный меч; им хорошо было рубить и наносить удары.

Эти слова были произнесены простодушно; и разительное несоответствие между ее маленькой, хрупкой фигуркой и воинственно-суровой речью, столь непринужденно сорвавшейся у нее с языка, заставило многих зрителей улыбнуться.

– Что сталось с другим мечом? Где он теперь?

– Говорится ли об этом в procès verbal?

Бопэр промолчал.

– Что ты любишь больше: твое знамя или меч?

При упоминании о знамени глаза ее радостно вспыхнули, и она воскликнула:

– Мое знамя мне дороже… о, в сорок раз дороже, чем меч! Иногда, нападая на врага, я сама несла его, чтобы никого не убить. – И она наивно добавила, снова проявляя забавную противоположность между своей почти детской внешностью и воинственной речью: – Я не убила ни одного человека.

У многих это опять вызвало улыбку; и вполне понятно почему: подумайте, какая она была нежная и невинная девочка с виду. Не верилось даже, что она когда-либо видела, как убивают друг друга люди: слишком не соответствовала этому ее внешность.

– Во время последнего сражения при Орлеане не говорила ли ты солдатам, что стрелы врагов, камни, пущенные из их катапульт, и ядра их пушек ни в кого не попадут, кроме тебя?

– Нет. И вот доказательство: больше сотни моих солдат были ранены. Я сказала им, чтоб они не боялись и не сомневались, что нам удастся снять осаду. Я была ранена стрелой в шею, во время взятия той бастилии, которая охраняла мост, но святая Екатерина утешила меня, и я исцелилась в пятнадцать дней; мне не пришлось даже покинуть седло и прервать работу.

– Знала ли ты накануне, что ты будешь ранена?

– Да; и я еще задолго сказала о том королю. Я узнала от Голосов.

– Когда ты взяла Жаржо, то почему не потребовала выкупа за военачальника крепости?

– Я предложила ему беспрепятственно уйти вместе со всем гарнизоном, грозя, что в противном случае я возьму крепость приступом.

– И ты, конечно, так и сделала?

– Да.

– Не получала ли ты от Голосов указаний насчет взятия крепости приступом?

– Не помню.

На этом закончилось утомительное, долгое и бесплодное заседание. Были испытаны все средства, чтобы уличить Жанну в злоумышлении, в злодеянии, в неповиновении Церкви, детских или недавних прегрешениях, но – совершенно безуспешно. Она выдержала искус безупречно.

Пришел ли суд в уныние? Ничуть. Само собой, судьи были весьма удивлены и поражены, когда увидели, что работа, которая казалась им крайне простой и легкой, встречает на своем пути столько сложных затруднений. Однако у них были могущественные союзники: голод, холод, усталость, травля, обман, предательство; и направлено все это было против беззащитной и простенькой девушки, которая должна же наконец будет уступить духовному и телесному утомлению или угодить в одну из тысячи расставленных ей ловушек.

Но достиг ли суд каких-нибудь успехов в течение этих якобы бесплодных заседаний? Достиг. Он ощупью отыскивал себе дорогу, присматривался и наконец нашел кое-какие следы, по которым можно было бы мало-помалу добраться до желаемой цели. Например, мужской наряд, видения, Голоса. Никто, конечно, не сомневался, что она видела сверхъестественные существа, говорила с ними и получала от них указания. Никто также не сомневался, что с помощью сверхъестественных сил Жанна свершала чудеса; так, она узнала в толпе короля, которого ни разу не видела раньше, она отыскала меч, зарытый под алтарем. Безрассудно было бы отрицать такие вещи: ведь мы все знаем, что в воздухе витают бесы и ангелы, которые видимы, с одной стороны, чернокнижникам, с другой – людям безупречной святости. Но вот в чем сомневались многие, а быть может – большинство: действительно ли видения, Голоса и чудеса Жанны были от Бога? Судьи надеялись, что со временем им удастся доказать, что источником этих явлений был Сатана. А потому вы поймете, что упорство, с которым судьи то и дело возвращались к этому вопросу, кружили вокруг него и допытывались, – вовсе не было праздным занятием, но – стремлением к строго определенной цели.

Глава IX

Следующее заседание происходило в четверг, 1 марта. Присутствовало пятьдесят восемь судей – остальные отдыхали.

По обыкновению, от Жанны потребовали снова, чтобы она дала клятву говорить правду, ничего не скрывая. Она не выказала раздражения на этот раз. Она чувствовала себя достаточно защищенной тем соглашением относительно procès verbal, от которого так старательно уклонялся Кошон; поэтому она просто отказалась, ясно и решительно; и добавила с искренностью и прямодушием:

– Но что касается тех вопросов, которые упомянуты в procès verbal, я буду отвечать на них свободно, ничего не скрывая, – да, ничего не скрывая, как если бы я стояла перед самим Папой.

Здесь был удобный случай для судей! У нас было три Папы тогда; конечно, только один из них мог быть настоящим Папой. Каждый благоразумно уклонялся от разрешения вопроса, который из Пап был настоящим, потому что вмешательство в такие дела было очень опасно. Но здесь представлялся удобный случай завлечь в западню беззащитную девушку, и бесчестный судья не преминул воспользоваться этим. Он спросил притворно беспечным и рассеянным тоном:

– Которого из них ты считаешь настоящим Папой?

Все судьи в глубоком молчании ждали ответа, который должен был привести жертву в западню. Но когда раздался ответ, он поверг судей в смущение, и можно было видеть, что многие из присутствующих тайком усмехались. Ибо Жанна спросила тоном, почти обманувшим даже меня, – до того он был невинен:

– Разве их два?

Один из попов, способнейший среди них и отчаянный богохульник, сказал настолько громко, что почти все слышали:

– Клянусь Богом, это был мастерский удар!

Как только судья оправился от смущения, он снова принялся за допрос, благоразумно оставив слова Жанны без ответа.

– Правда ли, что граф д'Арманьяк прислал тебе письмо, спрашивая у тебя, которого из трех Пап он должен признавать?

– Да, и я ответила ему.

Копии обоих писем были представлены и прочитаны перед судом. Жанна заявила, что копия с ее письма была не совсем точна. Она сказала, что получила письмо графа в тот момент, когда садилась на лошадь, и прибавила:

– Я продиктовала несколько слов, говоря, что на его вопрос постараюсь ответить из Парижа или из какого-нибудь другого места, где остановлюсь на отдых.

Ее снова спросили, которого из Пап она считала настоящим.

– Я не могла сказать графу д'Арманьяку, которому из Пап он должен повиноваться, – и затем добавила с полным бесстрашием, представлявшим особенно яркий контраст с этим скопищем двуличных плутов: – Но что касается меня, то я думаю, что мы должны признавать только нашего Святейшего Папу, который находится в Риме. Этот вопрос был оставлен. Была прочитана копия первого воззвания Жанны – воззвания, которым она убеждала англичан прекратить осаду Орлеана и покинуть Францию – поистине великое произведение для неопытной семнадцатилетней девушки.