Планета матери моей (Трилогия) - Джамиль Алибеков

У Галалы на лбу вспухла жилка. В последнем усилии переломить ход собрания он закричал:

— Опять заносишься, товарищ Икрамов!

— Говорю, что велит долг партийца.

— Один человек еще не партия.

— Вся партия — единое сердце и единый ум!

— Попадаются такие, кто примазывается к партии. На нашей базе вы не единственный коммунист, учтите! — Галалы выпаливал без запинки, сохраняя многозначительный вид, мысленно прикидывая, как можно будет использовать свои «обличения» в дальнейшем. — Не считай всех оболтусами. Ты, как немытая ложка, суешься в самую середину кастрюли: мол, вот он — я! Хоть низенькую горушку, а спешишь насыпать, чтобы залезть наверх. Как это называется? Карьеризм — вот как!

Икрамов смотрел на него в немой ярости, но не спешил ответить. Он понимал, что расчет Галалы именно и строился на ответной горячности, на каких-нибудь опрометчивых словах с его стороны.

— Не уводи нас, товарищ Галалы, в ненужный спор, — сказал он почти спокойно. — Речь идет не обо мне лично, а о решении месткома. Я свое место знаю. Выскажешься, когда на повестке будет стоять мое персональное дело. Правильно я говорю, товарищ Сохбатзаде?

Тот сидел, облокотившись на стол, пряча взгляд одинаково и от Икрамова, и от сощурившегося в бессильной злобе Галалы. На прямой вопрос не отозвался ни звуком, лишь опустил тяжелые веки, не то в знак согласия не то думая что-то свое.

23

Ранним утром караван машин потянулся на беюкшорскую дорогу.

Я не успел миновать ворот автобазы, как из динамика диспетчера громогласно раздалось:

«АЗМ 19—27! Вагабзаде, зайдите к начальнику!»

Выскакивая из кабины, махнул рукой ближайшему водителю из своей бригады, чтобы двигались дальше.

Сознаюсь, неожиданный вызов поселил в душе некоторую тревогу. Вместо того чтобы бегом пересечь двор, я шел неохотно и медленно, нога за ногу. То и дело приходилось сторониться: машины выезжали за ворота одна за другой, и каждый шофер, высовываясь, кричал мне что-нибудь ободряющее или же просто приветственно нажимал на клаксон. Они не были моими приятелями, не с каждым из них я сидел в чайхане за самоваром, но вся база поголовно знала о тех новшествах, за которые боролся Икрамов, и о моей причастности к его усилиям. Группка Галалы отнюдь еще не была рассеяна; как и прежде, она пыталась заткнуть слабым рты, беспардонно вмешивалась в дела месткома, пытаясь сохранить в своих руках власть «второй дирекции». В ход шли любые средства: нашептывание за углом и открытая склока. («Здорово тебе задурили мозги!», «Считаешь Икрамова другом? А знаешь, что он говорил про тебя?..», «Создаете нездоровую обстановку в коллективе, товарищ Икрамов!»)

Я ничего не отвечал на ползучую клевету, но Икрамов умел отбрить очень ловко; его остроумные ответы повторялись потом по всем закоулкам. Работники автобазы относились к нему все с большим дружелюбием и доверием.

Сколь ни увертлив был Галалы, но его прищуренные бегающие как ртуть глаза все чаще выдавали тайные мысли, пока язык источал мед. Мы с ним держались очень вежливо, хотя отлично понимали, что у каждого за душой. Иногда он говорил с такой откровенностью, что я начинал ему верить.

Вскоре после истории с анонимным письмом, когда он отрицал, что я сдал в кассу деньги, Галалы подстерег меня на автобусной остановке, мы вместе проехали половину дороги, и он уговорил сойти по пути.

Углубившись в пустой переулок, он остановился под фонарем и с дрожью в голосе, поклявшись здоровьем своих детей, стал уверять в своей полной непричастности к анонимке. Как великую тайну поведал, что ему удалось приметить почтовый штемпель на конверте.

— Письмо из твоего района. Ищи врага среди односельчан.

Я довольно равнодушно отозвался:

— Знаю, это написал сын нашей соседки, мой бывший одноклассник. Не то чтобы он очень дурной человек, а так, балаболка.

Моя осведомленность разочаровала Галалы, но он не упал духом и не упустил нить разговора:

— Был я сегодня в бане. Совершил омовение. Все-таки мы мусульмане! И Коран с собою взял. Вот он, в нагрудном кармане. Кладу на него руку и говорю тебе чистую правду: когда меня спросили об этих деньгах, я растерялся. Думал, обвинят, что взял у тебя взятку. Потому и отрицал, что видел эти распроклятые три сотенные. С перепугу сказал, клянусь могилой матери! Нехорошо поступил, не по-мужски, уж прости…

Говоря это, Галалы совал руку в один карман, шарил в другом, и все это корчась и извиваясь, будто ему за пазуху сыпанули горячей золы. Наконец достал небольшой сверток в газетной бумаге и нерешительно протянул мне. Я подумал, что это Коран и таким странным образом, передавая книгу мне, он символически снимает с души тяжесть…

— В аллаха веруешь? — спросил Галалы скороговоркой.

— Человеку надо прежде всего верить в себя.

— Ну, как знаешь, — он беспомощно покачал головой. — Только пообещай, что будешь молчать о нашем разговоре. Обещаешь? Все равно ведь никто не поверил, что ты возил камень для школы ради наживы. Так какой резон мне теперь идти и каяться? Что подумают обо мне родные дети? Пожалей их, Замин. Возьми свои триста рублей, и забудем про все.

Я решительно отвел его руку:

— Деньги не мои. Они предназначались государству. Вот и сдайте их в кассу нашей конторы.

Круто повернувшись, я зашагал прочь и, лишь заворачивая за угол, бросил взгляд через плечо. Галалы все еще стоял под фонарем, и укороченная тень от его щуплой фигуры шевелилась на мостовой, как маленький распластанный человечек.

Разыскав автобусную остановку, я с удивлением заметил на противоположной стороне улицы знакомую фигуру. Медведь-Гуси! Да не один, а в сопровождении своей прежней ватаги. Их тени уличные фонари вытянули, увеличив до гигантских размеров, и они издали напоминали «тени от казанов» — так в селении при похоронах выставляются за порог большие и малые горшки. Ватага все теснее обступала Гуси, а он что-то горячо доказывал, размахивая руками.

Интересно, почему они очутились здесь? Случайно? Очень сомнительно. А что, если по сговору с Галалы? Может быть, старый хорек ожидал, что я его ударю в пустынном переулке, и запасся свидетелями?

Первым моим желанием было подкрасться к блатной ватаге по темной стороне улицы и сказать внезапно: «Хотите выяснить со мною отношения? Валяйте». Но благоразумие взяло верх. Кому доказывать храбрость? Они не постыдятся накинуться на одного всей гоп-компанией.

Нет уж, хватит быть доверчивым лопухом. Если в следующий раз Галалы снова затянет жалобную песню о своих детях, я скажу, что им лучше расти без такого папаши. Иначе липкий след, как от ядовитого слизняка, будет тянуться еще полвека. Привычка заглатывать неправедный кусок въедлива; детей надо смолоду приучать честно зарабатывать хлеб, а не перенимать жульнические повадки отца. Я кипел гневом и не мог думать иначе…

Сохбатзаде понурившись сидел в кабинете один возле газовой печки. Было слышно легкое шипение горелки.

Волнение мое внезапно улеглось. Начальник поднял голову.

— Опять у нас Боздаг, — проронил он с тяжелым вздохом.

Я почти обрадовался: значит, никаких новых неприятностей не ожидалось! Бодро отозвался:

— Отправимся в том же составе. Бригадой. Дело привычное.

Начальник повеселел; должно быть, он не ожидал быстрого согласия на трудный рейс. Последнее время, учуяв его слабость, приспешники Галалы и ватага Медведя держали себя все более нагло. Не было дня, чтобы диспетчер не докладывал от отказавшихся под разными предлогами от невыгодных поездок. Он пробовал вызывать их поодиночке, усовещевать. Никакого впечатления!

А стоило повысить голос, как водитель с кривой ухмылкой лез в карман: «Прошу подписать заявление. Увольняюсь».

Обеспокоенный Галалы пытался восстановить престиж начальника. Однако шоферская вольница вырвалась уже из узды. Он сам допустил просчет, обругав за глаза начальника «тряпкой». Потеряв терпение, Галалы кричал, что, будь он на месте Сохбатзаде, засадил бы парочку крикунов в кутузку за оскорбление личности, а уж в трудовую книжку влепил такое пятно, что всей жизнью его не отмыть. Открытые угрозы только больше отдаляли от него недавних подпевал. Галалы старался вышагивать тощими ногами как можно величественнее, независимо размахивал руками, но каждое его появление встречалось теперь почти открытой издевкой. Он стал мишенью для далеко не безобидных стрел.

Дошло до того, что «ватага» Медведя несла караул перед кабинетом начальника, готовая в любой момент прийти на помощь. Гуси сам частенько околачивался в «предбаннике».

Икрамов решил, что пора нанести удар и по «группе охраны». Он составил поименный список праздношатающихся, вынес его на обсуждение месткома и официально предложил начальнику издать приказ об удержании из зарплаты суммы ущерба, нанесенного прогулами. «Ватага» сразу раскололась, каждый стал доказывать с жаром, что от рейсов их отстранил сам Галалы. И как ни вертелся хитроумный хорь, ему пришлось-таки взять вину на себя, по возможности обелив патрона.