Неукротимая Сюзи - Башельери Луиза

– И что это был за человек?

– Клод Ле Кам, марсовый на «Шутнице». Я рассказывала тебе много раз, как эта женщина-матрос догадалась о том, что я тоже женщина. Именно она дала мне прозвище Сюзон Щелкни Зубками…

– Ты ее видела? В Версале?

– Да. Она была одета как нищенка и стояла возле ограды дворца. Когда мы проезжали мимо, она протянула руку в мою сторону и выкрикнула в мой адрес насмешливые слова…

– А может, это новый соглядатай, которого отправили за тобой следить и который теперь будет, как назойливая муха, все время кружиться вокруг тебя?

– Нет, вовсе нет. Однако женщина, которую отвергли и которая воспылала ревностью, сумеет придумать, как отомстить… Мы скоро уедем из Парижа!

– И куда же мы уедем? – встревожилась Кимба. – К твоей подруге Эдерне в Сен-Мало?

– Почему бы и нет? Там мы могли бы сесть на какое-нибудь судно, которое отправляется в Новый Орлеан… Я не забыла о своем обещании когда-нибудь выкупить твоего возлюбленного! Возможно, как раз сейчас и пришло время выполнить это обещание.

Однако судьба распорядилась совсем по-другому.

Четырнадцатого октября в дом Сюзанны на улице Сен-Мерри постучался рассыльный. Он принес письмо, адресованное «мадемуазель Кимбе». Это очень удивило обеих женщин. Сюзи, увидев перед дверью посыльного, поначалу заподозрила, что это письмо от одного из назойливых поклонников Антуана де Реле. Но нет, адресатом письма была не она, а Кимба. Негритянка поспешно взломала восковую печать и, раскрыв письмо, посмотрела на подпись внизу.

То была подпись Мари де Виши-Шамрон, маркизы дю Деффан. Сюзанна и Кимба жили в Париже на протяжении вот уже четырех лет, а потому они, конечно же, знали, что эта дама в настоящее время является содержательницей самого знаменитого в Париже светского салона и что в ее доме собираются все самые выдающиеся придворные, священники, философы и литераторы. Что могла хотеть такая женщина от бывшей рабыни?

Кимба прочла письмо еле слышным шепотом. Сюзанна позволила себе, глядя через ее плечо, тоже прочесть это письмо, написанное очень красивым почерком.

Мадемуазель!

Простите мне ту вольность, с которой я позволяю себе к Вам так бесцеремонно обращаться. Я не имею чести и счастья быть с Вами знакомой – ни с Вами, ни с Вашим знаменитым другом (другом ли?) Антуаном Трюшо де Реле, книгу которого я, как и все в Париже, с удовольствием прочла. У меня нет привычки посягать на свободу литераторов: не я их приглашаю, а они просят меня принять их у себя. Господин де Реле этого еще не делал, но я на него не сержусь, потому что горю нетерпением встретиться прежде всего с Вами. Да, Вы поняли предыдущее предложение правильно: именно с Вами мне хотелось бы обменяться мнениями и точками зрения. Мне рассказали, что в Версале Вы покорили аудиторию, состоящую из невежественных придворных и интриганов. Это не могло убедить меня в том, что Вы талантливы. Однако и один из моих очень близких друзей, с которым я имею удовольствие вести беседы, тоже Вас всячески расхваливает. Он говорит, что обнаружил в Вас удивительно глубокий ум и что Вы сами по себе являетесь убедительным аргументом против заявлений тех, кто считает представителей Вашей расы не более чем животными. Этого моего друга зовут Элуан де Бонабан де ла Гуэньер. Он с гордостью утверждает, что является также другом и господина де Реле. Вам лучше знать, насколько он искренен. К своим похвалам в Ваш адрес он добавляет свое восхищение Вашим голосом и той манерой, в которой Вы читаете вслух перед аудиторией.

Я сгораю от любопытства и предчувствую, что встреча с Вами принесет мне невыразимое удовольствие. Если я Вас все еще не убедила, то добавлю, что мой дом всегда полон людей выдающегося ума, беседа с которыми Вам наверняка понравится. Общение с ними обеспечит Вашему пребыванию в Париже легальность, которой ему, возможно, не хватает.

Мы ждем Вас, мадемуазель, – как вместе с Вашим знаменитым шевалье, так и без него.

Кимба не знала, как ей отнестись к этим заявлениям и этому приглашению. Сюзанну данное письмо встревожило.

– Эта маркиза обладает блестящим умом, но, чтобы добиться того, чего ей хочется, она не гнушается прибегнуть к скрытой угрозе, от которой мне становится не по себе!

– Угрозе? – удивилась Кимба. – Какой еще угрозе?

– А как ты понимаешь смысл вот этих ее слов: «Общение с ними обеспечит вашему пребыванию в Париже легальность, которой ему, возможно, не хватает»?

– Ну… даже не знаю…

– С каждым годом возрастает число рабов, которым удается удрать из наших колоний, спрятавшись на судах, возвращающихся во Францию. Эти бывшие рабы оседают в Бордо, Гавре, Нанте и – с недавних пор – в Париже… Король издал указ, требующий, чтобы они были поставлены на учет, легализованы, чтобы их крестили и чтобы за ними… следили. Они должны доказывать, что у них есть работа и жилье и что они не нарушают статьи «Черного кодекса»…

– Ну и что? Разве я не крещеная? Разве у меня нет жилья и всего, что нужно для того, чтобы жить здесь на законных основаниях?

– У тебя на плече – клеймо, которое свидетельствует о том, что ты либо беглая рабыня, либо была уличена в богохульстве, либо даже занималась проституцией…

– Это все неправда, и ты это прекрасно знаешь!

– Но на тебе все-таки есть это клеймо, и удалить его невозможно! Покровительство со стороны маркизы и ее влиятельных знакомых будет для тебя не лишним!

– Так что же ты мне посоветуешь?

– Отправить ей восторженный ответ, в котором с благодарностью принять это неожиданное предложение… А затем отправиться к этой даме и вести себя так, чтобы она осталась тобой довольна.

– Это как?

– Будь тем, кем она хочет тебя видеть, делай то, что она хочет, говори то, что она хочет услышать из твоих уст!

– Ты советуешь мне согласиться на рабство, от которого ты меня в свое время избавила?

– Нет. Я думаю, что в салоне мадам дю Деффан ты будешь блистать поярче любой из тех «белых жемчужин», которых она там выставляет напоказ. Благодаря этому ты завоюешь свободу и даже косвенно посодействуешь освобождению своих собратьев. Прогрессивным философам нужно чем-то подкреплять свои идеи: если господину де Монтескье волею случая доведется увидеть и услышать тебя, то ты станешь его аргументом против порабощения негров, с которым он, похоже, начал вести борьбу.

– А ты со мной туда поедешь?

– Нет. Как тебе известно, меня пугает широкая известность.

– А как мне объяснить твое отсутствие?

– Скажи, что господин де Реле решил снова отправиться в морское путешествие.

– Ты отправишься в плавание? И без меня?

– Ты что, забыла Мо? И забыла о том, что я обещала тебе его разыскать и вызволить из рабства?

– Конечно, нет, но меня пугает, что я уже совсем не такая, какой он меня когда-то знал и любил… Как он отнесется ко мне теперь? О чем мы с ним могли бы теперь поговорить?

– Язык любви не забывается.

– Сюзанна, все то, чему ты меня научила, и все то, на что ты раскрыла мне глаза, создало непреодолимую пропасть между мной и моими соплеменниками. И я с этим уже не смогу ничего поделать…

Благоразумие Кимбы и ее искренность заставили Сюзанну глубоко задуматься. Ее стали одолевать сомнения: по какому праву она так круто изменила судьбу этой чернокожей девушки? Живется ли ей здесь, в Париже, лучше, чем ей жилось бы, если бы она осталась служанкой господина де Бенвиля в Новом Орлеане? Сюзанне подумалось, что знания не обязательно приносят счастье, но зато способствуют развитию сознания. Кимба стала тем, кем и должна была стать, – женщиной мыслящей и свободной в своих размышлениях. Что же касается свободы действий, то… «Черный кодекс», измененный в духе времени, все еще связывал ее по рукам и ногам.

Но разве могла и сама она, Сюзи, считать себя свободной и наслаждаться своей свободой? Ведь, чтобы избавиться от различных беспокойств и неудобств, ей вот уже целое десятилетие приходилось выдавать себя за мужчину. Страх быть разоблаченной все еще не позволял ей вести себя так, как ей хотелось бы!