Поединок. Выпуск 8 - Анатолий Ромов

В толпе захохотали. Стоящий рядом с Гуляевым парень с винтовкой за плечом сплюнул и пробормотал:

— Опозорила, дура горластая!

Гуляев тронул его за плечо:

— Здорово, Иван!

— Здорово, Гуляев! — радостно обернулся парень. — Как живешь-можешь?

— Потом поговорим, — остановил его Гуляев и стал пробираться к Бубничу. Верка заканчивала.

— Вам, товарищи, глаза себе тряпочкой повязывать незачем и плакаться друг другу в жилетку, что хлеба нет, и сахарина нет, и детишки раздеты-разуты — как тут Грищенко плакался, — ни к чему. Ежели допустим, что придет Клещ, он вам такую малиновую жизнь устроит, что, кто сегодня не очень красный был, весь покраснеет. От крови все покраснеют! Они, бандюки, миловать не умеют, а рабочего — с чего им миловать?

— А ты ихнюю программу читала? — крикнул кто-то из-за угла. Толпа задвигалась, заговорила.

— Ихняя программа — бей коммунистов, режь рабочего! — кричала своим громким голосом Верка. — И ты это не хуже других знаешь, Грищенко! А на твои предательские возгласы отвечу только одно: я бы таких, как ты, тут же к стенке ставила.

Теперь все вокруг загомонили, и Гуляев, пробившийся в первые ряды, увидел, как Бубнич что-то сказал Верке и она, вся багровая, распаренная от ярости и усилия, которое вызвала у нее речь, отошла в сторону, а сам Бубнич стал на ее место.

— Товарищи! — он поднял руку. — Попрошу тишины.

Толпа, разбившись на кучки, горячо обсуждала свое.

— Хлеб! Сахар! Мануфактура! — громко сказал Бубнич, и все сразу смолкли и подались вперед. — Все это революция и наша партия гарантируют вам, товарищи! Но разве нам до этого сейчас? Если бандиты захватят город, то не будет пощады ни старому, ни малому! У нас есть силы, и мы выстоим! Надо отмобилизовать все силы — Клещ будет разгромлен, и в город снова доставят хлеб и другие продукты! Только рвач и обыватель, — повысил голос Бубнич, — в такие дни думает о своей шкуре! А вы рабочий класс! Пролетарий! Я призываю вас под ружье!.. — Он замолчал и оглядел серые суровые лица вокруг. — Революция в опасности! В опасности наш город, важен каждый штык! Все, кто понимает это, должны записаться в отряд! Запись объявляю немедленно. Сознательные, вноси свои фамилии.

Толпа задвигалась. Вперед вышел худенький парнишка и подошел к столу. В общей тишине он прозвенел простуженным дискантом:

— Пиши. Фамилие мое Корнев.

И сразу за ним начала выстраиваться очередь.

А тем временем Бубнич подозвал Гуляева к столу президиума:

— Вот что, Гуляев. Информирую. Поскольку вестей никаких нет, наши товарищи, засланные к Клещу, наверное, провалились. Судя по всему, Клещ знает о нас многое. В городе действует контрреволюционное подполье, готовое в любую минуту помогать Клещу атаковать город. Надо быть готовыми к обороне. Собрать силы. Все коммунисты, чоновцы, уже на казарменном положений. На заводе пятьдесят человек получат оружие и будут пока оставаться в цехах. У нас шесть пулеметов, караульная рота, эскадрон Сякина. Сякин, к сожалению, дисциплины не признает. Нападение на город произойдет вот-вот. У монастыря наши обстреляли клещевский разъезд. Один из раненых сообщил, что со дня на день Клещ пойдет на город. Я сейчас организую все силы наших работников на проникновение в контрреволюционное подполье. Милиция в последнее время опередила нас и шла по следу, теперь след прервался. Надо его отыскать, Гуляев. — Бубнич жестко взглянул на Гуляева и опустил глаза. — Не знаю, как это сделать, знаю одно: дьякон нам нужен и нужен в ближайшие часы. Тут тоже очень многое скрыто... Сейчас судьба Советской власти в городе зависит от того, насколько у нас будет крепок тыл. Надо не дать вражеским элементам поддержать Клеща.

Иншаков встал.

— Слыхал? — спросил он Гуляева. — Хоть из-под земли, но добудь дьякона. Это тебе приказ. Не найдешь, пеняй на себя.

Гуляев вошел в пролом забора и зашагал между плодовых деревьев. У самого дома какой-то скрип насторожил его. По приставленной к дому лестнице карабкался Полуэктов.

Гуляев смотрел с любопытством. Что это задумал его хозяин? Откуда вдруг такая активность: подновленная дверь, посещение чердака?

Через несколько минут голова Полуэктова в картузе показалась в чердачной двери, он окинул сад взглядом и вдруг увидел Гуляева. С минуту они не отрывали глаз друг от друга.

— Смотрю, Онуфрий Никитич, ожили вы, — сказал Гуляев, — делом занялись.

Купец трудно протиснул в дверцу свое тело, повернулся задом к Гуляеву, медленно спустился.

Гуляев подошел. Полуэктов, далеко запрятав медвежьи узкие глаза, поздоровался, затоптался на месте.

— Скажите, Онуфрий Никитич, — вдруг вспомнил Гуляев, — вы в свою лавку, что напротив нынешней кооперации, кого-нибудь пускали?

У Полуэктова глаза полезли на лоб:

— Какая лавка, кого пускал? Избави господи от напастей!

— Да вот лавка у вас была... Напротив склада кооператоров.

— Так тот... склад, он опять же моей лавкой был. Так я что... Я не в претензиях... Новая власть, новые порядки.

— И Фитиля не пускали? Ключи-то от этой лавки у вас есть?

Полуэктов уставился в землю.

— Какой Фитиль? Какие ключи? — заморгал он. — Конфисковали у меня лавки-то эти, какие ключи тут?

— Значит, нет ключей?

— Нету, нету, — пробормотал Полуэктов и, вдруг повернувшись, резво ударился рысцой к дверям дома.

Гуляев поднялся к себе. «Странно, — думал он. — От одного вопроса пришел в неистовство».

И вдруг он понял: паника! Полуэктов был охвачен паникой, и причиной тому был он, Гуляев!

Пробраться в город оказалось легко. Лазутчики Клеща давно освоили один путь, который красные патрули не могли перекрыть. Это был путь через лабиринт оврагов.

На рассвете, прячась в садах, они нашли адрес, данный Клешкову Князевым. Несколько раз Клешков под разными предлогами пробовал оставить Семку в каком-нибудь саду, удрать от него, но у Семки, видно, были свои причины не покидать Клешкова, и он на все предложения разделиться безоговорочно отказывал.

Они постучались условным стуком в ставню. В домике началось движение, потом дверь приоткрылась на ширину цепочки.

— Кто такие? — спросил старушечий голос.

— От Герасима вам привет и пожеланье здоровья, — зашептал Клешков.

— Спаси Христос, давно весточки ждем! — голос у старухи дрожал. Пристально вглядевшись в Клешкова, она отворила дверь. — Проходите.

Через узкие сенцы они прошли в комнату. Там было жарко натоплено.

— Вы, соколики, тут пока погрейтесь, — говорила старуха, поспешно накидывая потертую плюшевую кацавейку и платок, — а я побегла за самим.

Она исчезла. Семка сидел на скамье, вытянув длинные ноги, и скучливо оглядывал комнату. Клешков тоже сел, прижавшись спиной к печке. Его темное пальто почти не грело, и он изрядно намерзся.