Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006) - Валентина Полухина

Служил ли Бродский стимулом каких-то ваших стихов? Да. Мне хотелось подражать Бродскому, не его характерной интонации, конечно, не его манере письма, поскольку я вовсе другой человек, другого пола, возраста, опыта. Но его отношение к языку, к рифме, дисциплину слуха я старалась перенять. Стимулом прежде всего было обращение Бродского с жизнью. Я считаю его демиургом, пророком, философом, представителем Христа, абсолютно бесстрашным, но безукоризненно ответственным. Даже страх Божий у Бродского был не страхом, а служением. Демиургов в истории нашей эры было всего несколько.

Вы хотите сказать, что для вас Бродский не иудей, а христианин?

Вы же знаете, что он писал стихотворение к каждому Рождеству и призывал праздновать день рождения Христа так же, как свой собственный. В чем подарок Христа? Каждый человек — им был и сам Иисус — одновременно и человек, и Бог. Это то, что должно было в принципе проникнуть в каждого, стать человеческой нормой. Именно этим человек отличается от остальных, от растений и животных, а не тем, что он мыслит, они тоже мыслят и даже умеют строить себе жилища. Но они не творят, не изменяют ежедневно мир, они сохраняют то, что есть. Человеку же дано творить, стать последователем Творца, но редко кто этот дар принимает и еще реже кто тренирует, развивает его. Как Творец сотворил по образу и подобию, и мы тоже можем творить. Но этим пользуются немногие. В иудаизме есть свод законов, которые человек должен выполнять вне зависимости от того, согласен он или не согласен, понимает их или нет. Ты по сравнению с Творцом — никто. А в христианстве законы те же, но важно, чтоб человек сам, на своем опыте, понял, что есть жизнь, истина, как он должен или не должен поступать. Потому в христианстве и появился индивидуализм и именно эта цивилизация, к которой мы принадлежим. Если человек пропитан Словом ("Сейчас должно написанное сбыться. Так пусть же сбудется оно. Аминь"), он становится частью мироздания и о собственной миссии догадывается, у него есть язык для того, чтобы разговаривать с Богом. То, что Бродский пишет, и есть посредничество между человеком и Богом. Это бывает и бессознательным процессом (признание себя атеистом — чаще всего просто неприятие церкви), но мне думается, что Бродский осознанно шел по этому пути. Это не "дар напрасный, дар случайный", он посвятил этому жизнь, он над этим трудился. Возможно, это создавало впечатление, согласно которому его окрестили "рациональным" поэтом.

Не отсюда ли проистекает его авторитетность, не толь- ко авторитетность тона, но и моральная авторитетность?

Тут опять можно вернуться к иудаизму. Некоторым это казалось чертой еврейского мудреца, толкователя высшего знания, потому авторитета. Многих это раздражало, его считали высокомерным и авторитарным. А в демократической стадии нашей цивилизации принято равенство. У каждого свое мнение, одинаковое со всеми право его высказывать. Но это лишь на уровне политкорректности. Социальное неравенство общество признает, право авторитарного поведения политика, чиновника, миллиардера — признает, а "возомнивший о себе" поэт раздражает. Помню, как в Америке в 1990-м, в компании славистов заговорили о возмутительном (то есть высокомерном) поведении Бродского. "Что он себе позволяет! Был бы нефтяной магнат — можно было бы понять, но он всего лишь поэт, пусть и Нобелевский лауреат". Мне тон Бродского казался естественным; если он и поучал, то у него действительно стоило бы поучиться.

Я знаю, что вы навещали родителей Иосифа. Расскажите, пожалуйста, о тех визитах к ним, что вам помнятся. Кто вас познакомил с ними?

Рейн. Я в Питер ездила почти каждый год, попросила у Жени телефон, или он сам предложил, не помню, но я к ним всегда приходила, когда приезжала туда. Они меня сразу радушно приняли, показали квартиру, какие-то остались вещи Иосифа Александровича, мы сидели обедали… Он похож был очень на отца; смотря на родителей, я как бы видела и его. Я ведь его никогда не видела, только фотографии. Тот же Рейн подарил мне фотографию периода ссылки, которая до сих пор висит у меня дома. Естественно, я спрашивала их об Иосифе. Они с ним разговаривали по телефону и переписывались. Я навещала их до самой смерти, сначала умерла мать, потом я была еще раз, когда отец остался один.

Расскажите о том, как вы встретили двойника Бродского в Москве.

Еду однажды в троллейбусе к себе домой. Какой-то мужчина пытается ко мне приставать, я отодвигаюсь, но не смотрю на него. Выхожу на своей остановке, он выходит за мной: "Девушка, можно с вами познакомиться?" Тут я на него взглянула и увидела, что это Бродский. Во всяком случае, таким я его представляла по фотографиям. Я схватила его за руку и потащила к себе домой. Он обалдел от неожиданности. Дома был мой тогдашний муж поэт Бердников, который знал Бродского. Я хотела ему показать этого человека, чтоб он оценил сходство (вдруг тайный брат, близнец?). Звоню в дверь. Он спрашивает: "Кому это вы звоните?" — "Мужу". Он совсем перепугался, пытался убежать. А я его удерживаю. Муж открывает дверь и чуть не лишается чувств: "Бродский" (дело было в 1980 году). Мы заходим в квартиру, я расспрашиваю, кто он, что он. Выясняется, что никакого отношения он к Бродскому не имеет и его не знает, а занимается стройматериалами. От смущения он смотрит на стены, потолок и говорит: "Вам нужно срочно делать ремонт". — "Нет, ремонт — это не для меня, — говорю, — сойдет и так". — Он уходит. На следующий день обрушивается потолок, и мне приходится делать ремонт.

А вы когда-нибудь надеялись встретиться с ним?

Да. Мне приснился сон однажды. Бывают редко такие сны, которые, когда просыпаешься, кажутся реальностью и не забываются. Снится мне, что я куда-то приезжаю, в незнакомое пространство: полусельская местность, какие-то домики, покрытые красной черепицей, мельницы, травка зеленая. И там я встречаюсь с Бродским. Такое счастье, как только во сне бывает. Я тут же звоню Рейну и рассказываю ему подробности сна, как я встречалась с Бродским. Он говорит: "Ты сумасшедшая. Ты понимаешь, что никогда в жизни ты с ним встретиться не сможешь, потому что его не пустят в Советский Союз, а тебя не выпустят отсюда. А пейзаж, который ты описываешь, это Голландия. Мельницы есть только в Голландии". Теперь я знаю, что не только в Голландии. Но познакомились мы с Бродским именно в Голландии.

Это было на международном поэтическом фестивале в Роттердаме в 1989 году. Пожалуйста, расскажите об этой вашей первой и единственной встрече с Иосифом.

Это был мой первый выезд на Запад. Меня пригласили организаторы фестиваля, голландцы. Но это было не просто, пришлось вмешаться голландскому посольству, меня не выпускали. Были Ахмадулина, Кушнер, Рейн, Парщиков, Айги и я. Это были годы перестройки, я была популярна, у меня брали интервью западные корреспонденты, я выступала почти ежедневно. В общем, выпустили. Я знала, что там будет Бродский, это волновало меня больше всего. Когда прилетели, Рейн вдруг сказал мне, что не познакомит с Бродским, если я не выполню определенных условий. А без него, мол, никак мне с Бродским не познакомиться. Надо учесть, что к тому времени девять лет мы были дружны. Я обиделась, мы поссорились. С Бродским я познакомилась сама, мы просто шли навстречу друг другу и столкнулись, я его, конечно, узнала, и он меня, кажется, узнал. Мы сели на диванчик и стали разговаривать, голландское телевидение, "RTL", нашу встречу засняло. Они мне дали видеокассету с этой передачей, а потом у меня ее кто-то украл из дома.

О нем вы разговаривали? Он знал о ваших встречах с родителями?

Знал. И стихи мои знал. Мне еще Юра Кублановский говорил, что когда он был в Нью-Йорке, видел у Бродского на столе мои самиздатские книжки. Я не очень хорошо помню, о чем они разговаривали: встреча была для меня шоком. Мы сидели на диване и разговаривали все утро, потом он сказал: "Пойдемте обедать". Мы вместе обедали, собственно, провели вместе все время, что он был в Роттердаме.

А он там был всего сутки.

Да, и вот эти сутки мы провели вместе. Мне трудно описать эту встречу. Ну если бы я встретила Христа, может быть, это произвело бы на меня такое же впечатление… то есть это была не та встреча, когда знакомишься с человеком, которого уважаешь и ценишь, это было почти ирреально (все же я сжилась с мыслью, что только машина времени могла бы свести нас в одном пространстве). Помню картинку, как мы обедаем каким-то вареным мясом с вареной морковкой, местная кухня. Я пытаюсь высказать Бродскому свои восторженные чувства, но он эту тему категорически отвергает. И рассказывает об Одене, Фросте, о том, как он их переводил. В его поведении со мной я не почувствовала высокомерия. Хотя, будучи для меня кумиром, он мог бы красоваться как угодно.

Что-нибудь в Бродском вас разочаровало?