Книга отзывов и предисловий - Лев Владимирович Оборин

надо лбом / по стальной струне, натянутой между башен, / когда снизу кричат только: „упади” / <…> если я отвечу им, я не удержу над бровями факел. / если я отвечу им, я погиб». Этому внешнему давлению соответствует внутреннее: не только работа горя, но и сохранение шага. Может быть, причина сильного неприятия Полозковой поэтическим «цехом» не в том, что она добилась большой популярности, когда другие ее не добились, а в том, что она переизобретает поэтику, казалось бы, консенсусно сданную в утиль, и берет на себя за это ответственность. Издержкой здесь может показаться пафос такой задачи. Зато козыри – гордая самодостаточность и честность говорящей по отношению к себе: это одних раздражает, других заставляет подражать и учить стихи наизусть.

Лариса Йоонас. Пустоши флайтрадара. М.: АРГО-РИСК, 2021

Горький

В предисловии к «Мировому словесному электричеству» – предыдущей книге Ларисы Йоонас – Ольга Балла указывала на интонационное сходство ее поэзии с текстами крупнейшего эстонского поэта Яна Каплинского. Это влияние неудивительно – и в новом сборнике также чувствуется. Каплинский умеет пробудить в окружающем мире потенциал молчаливого диалога со всей вселенной; его письмо медитативно и протяжно, оно идеально подходит для создания пустых или малонаселенных пейзажей, пространств. То же умение («страны салютуют неразличимые между собой яркие как фейерверки / мы будто кроты следуем за тобой по земле / двигая самолет одной нашей любовью по пустоши флайтрадара») есть у Ларисы Йоонас – но если во многих стихах Каплинского не остается никакой надежды на посмертие, то для микроэлегий Йоонас характерна микроскопическая, стоическая надежда. Она, впрочем, никогда не бывает сладка:

Все мы умрем но иные умрут безвозвратноа иные воскреснут им воздастся по вере ихтак мы и будем дальше обитать на этой планетекто-то бессмертен и жив кто-то исчез навсегдакошка воскреснет она верит в людей и любимыхбудет искать меня в папоротниковых и тисовых рощахмяукая или молча со слезами в изумрудных глазах

Оптика Йоонас предполагает иллюзорность человеческого существования («Девочка играющая на скрипке у рейнского водопада / неразличимая в реве голубой и зеленой воды / я подхожу к ней все ближе и ближе / и прохожу сквозь нее и все еще не слышу ни звука») – но и благодарность за это существование, за возможность осознания и называния себя и других. Из тайных имен близких «можно составить словарь благодарности / единственного источника все еще согревающего тела». Свидетелями нашей земной жизни и исчезновения в этих стихах становятся животные, а еще – вещи, также вовлеченные в орбиту заботы и благодарности: «голубокрылый холодильник», «беззвучный телевизор» и другие.

Мне нравилась прежняя стиральная машинкатеперь я не помню даже как она выглядела как называласькакие там были кнопки или ручки как закрывалась дверцано я уверена что если еще раз ее увижу то узнаюедва коснувшись пойму что это онапо теплому дыханию из ее глубин по теплоте переключателейпо ее движению в своем тяжелом трудеблагодарность благодарность и еще раз благодарностьнадеюсь что в мире людей не стыдно бытьблагодарным стиральной машинке.

«Ночью случится большой ветер / и унесет с веревки промокшие вещи» – почти что сценарий для фильма-катастрофы (несчастные вещи «тщетно хлопают крыльями / упираясь уставшим телом в тьму урагана»). Одушевление вещей, очеловечивание животных – прием, работающий подобно биноклю: если посмотреть с другой стороны, привычные дела людей превратятся в миниатюрную диковину, «наше бессмысленное смешное человеческое кино». В этом остранении собратом Йоонас можно назвать Андрея Сен-Сенькова – с той оговоркой, что Йоонас все время помнит о вселенской перспективе, которая над этим смешным кино разворачивается. Важно, что пустоши флайтрадара – это европейские пространства («Ты пролетаешь над Потсдамом / над Гданьском влетаешь в пространство тьмы»), и само письмо живущей в Эстонии Йоонас – подчеркнуто европейское. Читаешь, например: «Что могло мне присниться в этих горах / покрытых курчавой шерстью виноградников / кроме гор и рек и бархатных лугов» – и как будто видишь некую геральдическую ленту, заверяющую принадлежность этих стихов к большой модернистской традиции. Это традиция поиска истинного пространства за миром городов и людей. Неудивительно, что такие пространства часто являются во сне – мотив сновидения для «Пустошей флайтрадара» очень важен.

Сладкое дыхание полуденный сон исчезновение в безмятежностьпутешествие вниз или вверх между воздухом и невидимой водойразрежение чистоты немота как распускающийся бутон какберега рек нагреваемых выцветающим истончающимся пескомлегким венком сновидений стекающих по прозрачному векув сознание уходящее на дно бегущее за самим собойпоследним неверным движением ветра касающееся твоей руки.

Для сновидческого письма, помнящего – может быть, невольно – о миметической задаче, характерно стремление к расплывчатости, к ускользанию. Но в целом «Пустоши флайтрадара» очень внятная книга. В своих медитациях Йоонас почти никогда не прибегает к затемняющей смысл метафорике, редко изменяет найденному и комфортному для говорения ритму – а если такое и происходит, то лишь для усиления внятности. Например, в разделе «Усыновление временем», где вообще нарастает градус личных эмоций, тавтологическая рифма призвана упрочить поэтическую самоидентификацию: «Вот мое время, / тикающее у меня на языке. / Когда я говорю на моем языке, / мои белые лилии, тускло светясь, вырастают на моем языке. / <…> Малые дети молчат на моем языке, / белые трубы извергают тьму на моем языке» и т. д. Несмотря на отмеченные сходства с другими авторами, самость языка Ларисы Йоонас мне кажется несомненной. Есть ощущение, что эта книга закрывает какую-то лакуну – обнаруживаемую лишь постфактум, как бывает с пролетевшими мимо Земли метеоритами или предотвращенными болезнями.

Ростислав Ярцев. Нерасторопный праздник. М: ЛитГОСТ, 2021

Горький

«Нерасторопный праздник» – дебютная книга. Как нередко бывает с дебютами, это демонстрация разносторонних умений – формальных и жанровых. Перед нами поэт, активно экспериментирующий, живо откликающийся на чужие голоса. В послесловии к книге Константин Рубинский приводит слова Ярцева: «Как будто бы это еще не я, как будто бы тот, что надо, я еще впереди, но дойти туда никак не получается».

Слово «нерасторопный» в применении к этому калейдоскопу экспериментов кажется поначалу неверным. В книге есть и составленные из фрагментов полиритмические поэмы («Рафинад», связывающий воспоминания о бабушке поэта с ассоциативным комплексом сахара – от сладости до диабета), и достаточно пространные, можно даже сказать велеречивые стихотворения («Последние стихи 2019 года»), и трагииронические баллады, и совсем небольшие тексты, по которым видно, как важен для Ярцева звук. Моностих «вместо бегства – детство: Бог с ним, поздним» отчетливо раскладывается на четыре отрезка, придающие этому микротексту сюжет. Или, например, примечательное стихотворение, в котором близкое звучание слов скрепляет смысловое единство:

облако близкое низкое вязкоея им почти что брезгуюрезкуюперемену ветра лиждать или с титрамипроливнымисидеть у окнадотемна

В подтексте здесь чувствуется «animula vagula blandula» – как и в строках