Автово - Андрей Портнов

На моё счастье там оказалось мало народу, но и этого на первый раз было достаточно. Рудик же не скрывал своего разочарования — уж он-то мечтал о том, чтобы столовая прямо-таки кишела профилакторцами.

Стараясь сохранять твёрдый шаг, я направился к стойке и протянул молоденькой буфетчице свой талончик.

Ну, и что! Протяни я ей сейчас на подносе живого удава, она бы всё равно ничего не заметила. Позабыв про свои обязанности, она, оперевшись на половник, в тихом ужасе смотрела на меня. Так продолжалось бесконечно. Мне надоело стоять с протянутым в руке талончиком, я опустил его в специальную тарелку и, указав на него, произнёс:

— Вот, талончик возьмите.

От звуков моего голоса повариха очнулась и стала накладывать мне обед. Поскольку она при этом ни на секунду не отрывалась от созерцания моего лица, то оставалось только диву даваться, как она ничего не перепутала и не пролила мимо тарелки.

Покончив с буфетчицей, я взял поднос и направился к свободному столику, отмечая про себя абсолютную тишину, что так не характерно для студенческой столовой. Не смотря на то, что, неся поднос, всегда необходимо смотреть себе под ноги, я не удержался и поднял глаза, обведя присутствующих своим взглядом. Увиденная мною картина поразила меня до глубины души.

Так называемое общество обедающих замерло в самых нетипичных позах: кто-то намертво вцепился руками в тарелку, кто-то замер на полпути, поднося ложку ко рту, у кого ложка, вообще, застряла в зубах. И все молчали. Под их испепеляющие взгляды я еле-еле доплёлся до стола и громыхнул об него поднос. Ничего к счастью не пролилось. Сразу наступила какая-то разрядка, мгновенно отовсюду послышались ехидные шушуканья и показывания пальцами в мою сторону.

Рядом подсел такой же ехидно улыбающийся Рудик.

— Ну, как первые ощущения? — поинтересовался он.

— Ужасно! — ответил я. — Что, разве не видишь, никто не ест, все на меня уставились и смотрят мне в рот.

— Ну, допустим не в рот, — уточнил дотошный Рудик.

— А ещё, — я повернулся в сторону, — вон, буфетчица чуть ли не вся высунулась из-за стойки, да ещё других позвала. Смотрят, суки! Сейчас обязательно кто-нибудь из них в компот упадёт.

Не знаю, как я смог доесть свой обед, но, сделав это, тут же поспешил прочь. Рудик не отставал.

— Неплохо, неплохо для начала, — радовался он.

Я уже немного расслабился, и мы вдвоём обсуждали первую реакцию на мой новый имидж, пока не заметили, что по коридору навстречу нам движутся два парня. Ни о чём не подозревая, они мирно беседовали о странностях жизни, пока не поравнялись с нами. Наступило гробовое молчание, а странности жизни отброшены в неизвестность. Рудик замер в предвкушении чего-то.

Мы уже удалялись в разные стороны друг от друга, но парни так до сих пор не обмолвились ни одним словечком. Оборачиваться я не рисковал, зато с каждым шагом я отчетливо слышал, как бьется моё сердце.

— Что-то не так, — во мне закралось подозрение.

Рудик вертелся из стороны в сторону.

— О, о, поворачиваются, — информировал меня он, — вот один рот разевает, что-то сказать хочет… эх, не получилось… ну… ну… опять ничего.

— Оставь их, — сказал я, — у них временная немота. Кажется, эти симптомы будут у всех, кто меня увидит впервые.

Но я ошибся. Мы прошли ещё несколько метров вперёд, как в абсолютной тишине пустого коридора разнеслось громкое и отчаянное:

— ЕБ..Ь!!!

Это очнулись от забытья наши случайные попутчики, а точнее антипопутчики (ведь шли мы в разных направлениях) и попытались как можно конкретнее выразить свои чувства после встречи со мной. Что и говорить — конкретнее просто некуда!

Эффект был просто потрясающий. Я был ошеломлён. Только сейчас я понял истинную реакцию людей на меня (тех, кто меня абсолютно не знал), и я был потрясён.

— Нет, ты представляешь, представляешь, — сказал я Рудику с отчаянием, когда мы уже свернули в наш коридор, — ведь это единственное, что они могли сказать, увидев меня! Дима! Скажи мне правду! Неужели всё настолько ужасно? Я, конечно, понимаю, что кольца немного большего размера, чем должны быть… но всё же… Я сделал ошибку? Скажи мне!

— Сейчас ты узнаешь мнение наших потомков, — не отвечая на мои вопросы, всё также ехидно улыбаясь, сказал Рудик, указывая рукой вперёд.

На этот раз к нам навстречу шли Славик с Колей. Наверное, в столовую.

— Ну, эти, думаю, покультурнее будут, — неуверенно предположил я.

Первым заметил во мне изменения Славик.

— О!!! — неожиданно остановился он и, вытянув вперёд руку, указал на меня. Лицо его странно вытянулось и будучи, как бы это сказать помягче, не совсем симметричным, теперь стало, вообще, ни на что не похоже.

— Ни х. я себе, ни х. я себе, — затараторил Коля, проследив за рукой Славика. — Ты чего это себе на лицо повесил? Ни х. я себе! И что, так теперь и будет всегда висеть? Ни х. я себе!

Затем, не дождавшись от меня ответа, схватил Славика и повел его за собой. Тот, не опуская руку, и с новым лицом поплёлся, словно находясь в каком-то странном сомнамбулическом состоянии.

— Хи-хи, — злорадствовал Рудик, — «Покультурнее будут»! Ха-ха! Да с тобой теперь никто по-другому и разговаривать-то не сможет!

Я с непоколебимым молчанием дошёл до 215-ой и только там смог свободно вздохнуть.

— Фу-ух! — выдохнул я. — За один этот поход в столовую я растратил столько энергии, сколько хватило бы мне на целый месяц вперёд.

Тут в нашу дверь постучали. Поскольку в данный момент я находился к ней ближе всех, то, не задумываясь, пошёл открывать.

За порогом стоял Юрик с чайником.

— Пацаны, — начал он, — у вас, типа, это… воды не будет?

Его блуждающий взгляд дошёл до меня, и он сразу осекся.

— Ой, мама, — внезапно затараторил он, — я лучше в туалете наберу.

Дверь сама закрылась, а через минуту в неё уже влетел Шашин.

— Где? Где? — высматривал, по всей видимости, меня он.

— Да вон, видишь, — сзади стоял испуганный Юрик с чайником и показывал на меня, — Линда![2]

Шашинская реакция очень походила на реакцию Лёши. Ужасно обрадовавшись, он подбежал ко мне и с неописуемым восторгом стал рассматривать и трогать колечки.

— Ага! — в возбуждении кричал он. — Прямо как у Линды! А чё губу не проколол?

— А есть я как буду? — поинтересовался я.

— А сморкаться ты как будешь? — в свою очередь поинтересовался Шашин.

Я озадачился, но ненадолго.

— Вообще-то, я пробовал, — ответил я, — немного неудобно, но можно.

— Класс! А кто тебе так сделал?

— Ну, вот, пошло-поехало, — подумал я про себя, после чего пришлось ещё раз повторить мою историю.

Довольный Шашин, весело улыбаясь, ушёл к себе.

Время от времени в 215-ую заглядывал Владичка, каждый раз украдкой посматривая на меня. Я делал вид, что не замечаю его поглядываний.

И тут зашла Галя. А я уже начал было удивляться, что это она до сих пор ещё не заходила.

— Ой, маленький шусик! — в умилении произнесла она. — Это кто ж тебя так?

— Да Сони всё!

— Ишь ты, масленица! А больно было?

И опять всё заново.

Пока Галя меня тщательно рассматривала, Рудик смотался в туалет и вернулся оттуда в состоянии крайнего возбуждения.

— Что — получилось? — спросил я.

Полностью игнорируя мой вопрос, тот начал тараторить:

— К нам Паша идёт! Я его в коридоре встретил, он, оказывается, ещё ничего не знает — это я намёками узнал, а я попросил его зайти к нам, мол, покажем что-то интересное!

— Мама! — на этот раз испугался я. — Что, вот сейчас этот эпилептик войдёт к нам? Что, вот прямо сейчас? Да???

— Ага!

— Мама! Зачем ты это сделал? Я с ним в спокойной обстановке разговаривать нормально не могу, а сейчас меня Кондратий хватит. Ты понима…

Я не успел докончить фразу, поскольку в дверь постучали и, не успев притвориться мертвым, я увидел входящего Пашу.

Дальнейшие моменты не поддаются никакому описанию.

Увидев меня, Паша вдруг как-то странно заголосил. Из-за его, то и дело прикрывающих в ужасе рот, рук доносилось множество неопределённых звуков, среди которых наиболее отчетливо слышалось протяжное «А-а-а-а-а-а-а!» на одной монотонной ноте. Я же в свою очередь, увидав мой бич в облике Паши, принялся орать не менее громко. В этот момент 215-ая была похожа на место, где началось светопреставление. У самого порога благим матом орал Паша, в совершенно противоположном углу комнаты разрывался на части я, в результате чего вся комната равномерно покрылась несмолкаемым рёвом, из угла в угол бегала взволнованная Галя, призывая нас, мягко говоря, заткнуться, а на своей кровати, ехидно потирая руки, радуясь заваренной им кашей, отчаянно веселился Рудик.

Не знаю, сколько бы это ещё продолжалось, если бы решительным жестом Галя не выставила Пашу за дверь, где он тут же смолк.