Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка

— Сиятельный! — поклонился Коста великому логофету, который весьма ценил свой обед, дипнон, и свои вечерние часы, а потому абы кого в это время не приглашал. Стефан весьма тщательно и вдумчиво относился к тому, с кем ему придется разделить трапезу. И, подобно дворцовым обитателям, логофет свой дипнон встречал, расположившись на мягкой кушетке, стоявшей рядом со столом. Древняя привычка вкушать яства лёжа, которая с каждым годом все больше и больше забывалась. Лишь императоры и вельможи пировали теперь подобно благородным предкам.

— У меня сегодня филе мурены и сирийские груши, вываренные в меду, — сиятельный логофет довольно щурился, ведь меню каждого своего обеда он обсуждал не менее тщательно, чем причину недоимок в провинции Фиваида.

— Прекрасно, — с каменным лицом ответил Коста, который к еде относился довольно равнодушно и ел что придется. Филе мурены и груши, значит, филе мурены и груши. Ему все равно.

— Попробуй дроздов, — любезно повел рукой над столом Стефан. — Их только что сняли с вертела, и сегодня они должны быть особенно хороши. Мой повар поколдовал с соусом. Тут два вида перца и смесь трав из Италии и Индии. Уверяю, тебе понравится!

— Ум-гум, — согласно кивнул Коста, в момент обгрызая крошечную тушку и бросив нежные косточки в горшок, поставленный рядом специально для этой цели. — Очень необычно, сиятельный! Никогда такого не пробовал! Кстати, по тому делу! У нас есть подвижки…

— Никаких разговоров о делах! — поднял ладонь Стефан. — Не терплю этого за столом. Насладись лучше рыбой. Ее молоки в Риме ценились почти на вес золота. Отдельные гурманы держали садки с муренами и откармливали их провинившимися рабами. Император Вителлий отправлял целые флотилии в места, где водилась эта рыба.

— Помнится мне, он плохо кончил, — усмехнулся Коста, который никак не мог забыть ту науку, что в него намертво вколотили в Словении.

— Да, редкостный дурень был, — поморщился Стефан. — Он скорее жрал, чем ел. Ему было все равно, что бросать в свою бездонную утробу. Хоть ячменный хлеб, недоеденный рабом, хоть языки фламинго. Прожрать сто миллионов сестерциев за три месяца! Никогда не понимал этого. Я вознаграждаю себя изысканной пищей за дневные труды, он же переходил с пира на пир, пока его не прикончили. Если знать, как и что человек ест, то о нем можно понять многое. Вот мой племянник Святослав, например, ест все, что ему дадут. И столько, сколько дадут. А если не дадут, то он будет молча терпеть, как подобает воину. Изысканный вкус говорит о тонких чувствах, Коста, о способности наслаждаться жизнью и ее радостями. Кстати, о радостях… Почему ты не женат? Ты давно не мальчик. И ты вроде бы не из тех, кто покупает себе красивых евнухов для забав.

— Да как вы могли подумать такое, сиятельный! — Коста чуть было не поперхнулся вином. — Я точно не по этой части! Грех ведь великий!

— Ты довольно состоятелен, — продолжил Стефан, — ты на хорошем счету. Сам государь знает твое имя и ценит твой труд. Ты можешь взять за себя девушку из хорошего дома. Почему ты этого не делаешь? Ведь к тебе не раз приходили с такими предложениями, я точно знаю.

— О да! — рассмеялся Коста. — Почтенный Роман уже дважды предлагал мне свою дочь. Приданое такое, что хоть я ее и не видел, но уже люблю всем сердцем.

— Это который Роман? — лениво поинтересовался Стефан. — Бывший откупщик, что ли, который вам предателя сдал?

— Он самый, сиятельный, — кивнул Коста.

— Почему не согласился? — продолжил Стефан. — Он очень богат.

— Я пока не хочу связывать себя, сиятельный, — честно ответил Коста. — Вы знаете, что скоро я уеду в Константинополь. Приказ пришел вместе с патентом на звание. Зачем рисковать? Моя жена может остаться вдовой.

— Да, там скоро начнутся очень серьезные дела, — внезапно поскучнел Стефан. — Ну вот, пропал мой обед! Невинный вроде бы вопрос, а снова все уперлось в службу. Ну, да ладно… Попробуй паштет из черной тиляпии, Константин. Она водится только в Ниле. И готовить как следует ее умеют только здесь.

— Непременно, сиятельный, непременно! — Коста уже объелся и откинулся на ложе с кубком в руке. Вино почему-то пахло розами. Еще один изыск от повара великого логофета.

А может, зря я так набил брюхо? — промелькнула в его голове запоздалая мысль. — Ведь прямо отсюда в пыточную идти. Там ведь сейчас самая работа…

Глава 4

Часом позже. Александрия. Префектура Египет.

Допросный подвал приезжие мастера из Братиславы оборудовали по последней столичной моде. Обширный сводчатый покой украшала новенькая дыба, еще пахнувшая свежим деревом, кокетливая жаровня с приваренными завитушками из железного прута, пышущая нетерпеливыми углями, испанский осел и всяческие иные приспособления для нелегкого и безумно увлекательного палаческого труда. Клещи, сверла, зажимы, иглы… Коста даже терялся иногда: сколько всего, оказывается, нужно для работы мастерам допросных дел. Ливийца давно унесли бездыханным, потому как он свою роль уже сыграл, рассказывая одно и то же по кругу в сотый раз. Опять неугомонные кочевники готовились прийти на разбой. Его дикие вопли произвели нужное впечатление на свидетелей, которых рассадили в коридоре дожидаться своей очереди. И судя по синюшно-бледным физиономиям, все получилось. Народ до нужной кондиции дошел.

— Трое достойны вашего внимания, пан майор! — Лев и палач встали при появлении Косты и стукнули кулаком в грудь.

Вот что делает с людьми правильное понимание их места в жизни, — восхитился про себя Коста. По слухам, в Словении началось повальное местничество. Хорутане считали себя выше чехов, а чехи — выше ляхов. И все словене ставили себя выше приблудных франков, ромеев и всяческих гепидов. Мораванские всадники презирали землепашцев, а урожденные паннонские авары считали мораван кем-то вроде взбесившихся домашних животных. Сын боярина, служивший в одной должности с сиротой, смотрел на него, как на пустое место. И еще не каждый начальник мог поставить в рамки такого молодца, тот еще и огрызался, пытаясь показать, что ему невместно от безродного служаки указания получать. Начались совершенно невообразимые вещи, когда старшинство буквально высчитывали, принимая во внимание не только должность индивида, но и знатность его рода, и близость этого самого рода к князю, и заслуги отцов. И все это безобразие оправдывалось невесть откуда появившимися обычаями, уходящими во тьму веков. А откуда взялись такие обычаи у людей, родившихся в курных землянках и еще недавно почитавших тухлую рыбу за немыслимое счастье, никто так и не понял. По слухам, великий князь, узнав о происходящем, пришел в дикую ярость, и