Принцесса в академии. Суженый - Варя Медная

С минуту он внимательно смотрел на меня, наклонив голову к плечу, а потом накрыл лежащую на щеке ладонь своей.

— Но его ты любишь больше.

Я отдернула пальцы, отошла в глубь комнаты и начала нервно переставлять фигурки на каминной полке.

— Не понимаю, о чем ты. И к чему вообще завел этот разговор.

— Ты осталась в замке дракона, Ливи. Твое сердце до сих пор там.

— Глупости! — Я так резко развернулась, что задела взметнувшимися юбками экран, и несколько искр прожгли в подоле дырочки. Отряхнув его, я решительно подошла к шкафу, распахнула створки и принялась рыться внутри. — Ведь столько раз за прошедшие недели предлагала тебе вытащить эту дурацкую занозу, но постоянно находились какие-то срочные дела и причины, чтобы все отложить. Теперь причины закончились!

— Ливи, я был в замке не только в тот день, но и накануне, и видел оба ваши танца. Я ни в чем тебя не виню, но… на меня ты никогда не смотрела так, как на него.

— Да где же эта коробка? — чуть не плача воскликнула я. — А, вот! — Вытащив ее из-под груды вещей, я попятилась на середину комнаты и откинула крышку. — Давай извлечем щепки прямо сейчас!

Озриэль замолчал, безотчетно откидывая локоны пятерней, но они раз за разом падали обратно на лоб.

На лице отразилась внутренняя борьба. Загипнотизированный взгляд был прикован к щипцам на атласной подкладке.

Я вынула карточку с инструкцией и помахала ею:

— Дело пяти минут. И прощай, стрела Вечной Дружбы. — Я с притворной строгостью сдвинула брови. — Или ты собрался сбежать из-под венца? Предупреждаю: папа держит отличных борзых и браше.[2]

Озриэль вымученно улыбнулся, подошел, взял карточку, посмотрел на нее и порвал.

— Что ты делаешь? — вскричала я и хотела броситься собирать клочки, но ифрит удержал.

— Я обещал сделать тебя счастливой, Ливи, но солгал. Невольно. Думал, что смогу, но теперь вижу: это не в моей власти, как бы мне ни хотелось обратного. А сам я тоже не буду счастлив, зная, что сделал несчастной тебя.

— Но я буду счастлива, — горячо возразила я, стискивая его пальцы. — Мы оба будем! — И зачем-то добавила: — Я научусь играть в шахматы, обещаю…

— Вот за это я тебя и люблю, — улыбнулся Озриэль и заправил прядку мне за ухо. — Ты всегда искренне веришь в то, что говоришь.

Губы у меня задрожали.

— Не надо, Ливи, не плачь, — прошептал Озриэль, привлекая меня к себе, и прижался щекой к макушке. — Как жаль, что недостаточно просто очень сильно кого-то любить, чтобы сделать его счастливым…

Я расплакалась, а потом подняла голову и вытерла тыльной стороной ладони глаза:

— Но тебе ведь необязательно уходить прямо сейчас, правда? Можешь побыть еще немного?

— Уехать до ужина? Шутишь? Я только ради ваших мятных тефтелек сюда и приезжаю!

Я шутливо стукнула его и рассмеялась.

Хоррибл поставил точку, отложил перо, взял лист в руки и откинулся на стуле, удовлетворенно рассматривая подсыхающие строки. В окно поскреблась летучая мышь и чуть подтолкнула лапкой раму. Ворвавшийся сквозняк затушил свечу.

— Нет, — слуга покачал головой, — я отвезу сам.

Мышь кинула на него взгляд из тех, какими подавальщики смотрят на девушек, которые просят принести полпорции, хотя платят за целую, или извозчики — на клиентов, вручивших золотой лишь за то, что их подвезли за угол.

А потом хмыкнула, мол, дело ваше, и вытянула лапку, многозначительно покачав у него перед носом круглыми часиками с одной-единственной стрелкой, указывавшей на завтрашнее утро.

— Помню, я успею.

Мышь моргнула и отвернулась, собираясь сняться с подоконника.

— Постой, — Хоррибл растворил окно шире и протянул посыльному тарелочку с печеньем. — Угощайся. — Тот коротко чиркнул, одно печеньице затолкал в крохотную наплечную сумку с логотипом «Транскоролевского сплетника», а второе, с зажаристым боком, зажал во рту и скрылся в сумерках, выписывая зигзаги под бременем ноши с корицей.

Хоррибл стряхнул крошки наружу и прикрыл окно. Потом сложил листы аккуратной стопкой и сунул в дорожный саквояж. Перед уходом еще раз придирчиво осмотрел свою каморку, поправил выглядывающий кончик пододеяльника и подвинул домашние тапочки, чтобы стояли параллельно друг другу.

Глубоко вздохнул и переступил через порог.

Сердце замирало тревожно и вместе с тем сладко.

Во дворе его уже ждали Рэймус и Варгар.

Стоило ящеру исчезнуть за пеленой облаков, оттуда же вынырнул новый. Летел он прямиком к замку.

Услышав внизу требовательный стук дверного кольца, Якул привычно откинул голову назад:

— Хорри…

Призыв оборвался на полуслове. Слуга уже уехал, рассчитывать придется только на себя. Поэтому он остался в кресле, протянув ноги ближе к каминной решетке. Не так уж это и плохо, сидеть и жалеть себя, особенно если компанию составляет отличный бренди. Однако гость не унимался. После десятого удара Якул раздраженно поскреб когтями подлокотник и нехотя потянулся к самой правой лилии в облицовке камина. Поворот, легкое нажатие, и снизу донесся протяжный скрип входной двери.

Если гость потеряется по пути наверх, что ж, сам виноват. Нечего заявляться в замок дракона без приглашения. Якул и сам на днях заплутал в переходе, соединяющем галерею с коллекционными горгульями и восточное крыло, чего с ним прежде никогда не случалось. Заблудиться у себя дома, только подумать! Знакомые повороты вдруг превратились в незнакомый лабиринт, с завидным упорством выводя его не туда, куда нужно, ехидно заканчиваясь тупиками или перетекая в очередной бесконечный коридор. Под конец Якул догадался, в чем дело, и рассвирепел:

— А ну, прекрати!

Замок послушался и после надменной паузы приоткрыл дверцу.

Но шаги гостя раздались за дверью неожиданно быстро. Когда тот вошел, Якул не сдержал изумленного возгласа:

— Вы?!

Нужное место они с Марсием увидели еще издалека.

За все время полета до пещеры с курса не сбились ни разу. Казалось, от них до пункта назначения протянулись по облакам мигающие стрелки.

По мере приближения к цели масштаб карты увеличивался, и вскоре вместо ниточек дорог, схематичных зубцов гор и щетинок леса, начал проступать подробно выписанный рельеф, словно невидимый художник трудился над ним прямо сейчас.

Искомая пещера, мало того что по-прежнему была отмечена на карте жирным красным крестом, так еще и начала переливаться на пергаменте разными цветами километров за десять до своего наземного аналога. Наконец из-за облаков царственно выплыла гора. Пещера располагалась у ее подножия и казалась разверстой пастью, ждущей их, чтобы заглотить.