В ритме сердца (СИ) - Майрон Тори

Это далеко не первый раз, когда я что-то дарю женщине: я ни в чём не отказываю своим «счастливицам», покупая им всё, что они попросят, но я никогда искренне не довольствовался их бурными, восторженными реакциями, потому что лично на меня это ни коем образом не отражалось. Женщины всегда и без всех этих дополнительных поощрений ублажали меня с таким усердием, словно от моего удовольствия зависят их собственные жизни. Но сейчас, глядя на то, как с прелестного лица Николины наконец слетает воинственная маска, проявляя её неподдельные эмоции, я прямо-таки наполняюсь радостью и ликованием.

Вовсе не потому, что во мне, наконец, проснулся романтик, который тащится от этого избитого сентиментального жеста. Дело далеко не в этом. А в том, что всё происходит именно по тому сценарию, который я и ожидал.

Как и любая девушка, Николина не способна оставаться равнодушной к изумительному блеску ожерелья, точно так же, как и не сможет устоять перед всеми остальными привилегиями, что я предложу ей взамен на своё всецелое признание своих желаний и согласие стать моей любовницей по контракту. Уже вечером она поймёт, что украшение стоимостью в сотни тысяч долларов — это лишь жалкие крохи того, чем она сможет обладать.

И потому я уже буквально чувствую запах своей славной, изрядно отличающейся от других, но тем не менее не слишком трудной победы, что переполняет меня злорадным предвкушением того, как я заполучу свою уникальную, своенравную награду.

— Ты так смотришь на меня… — её растерянный голос вытягивает меня из мыслей о нашем грядущем эпичном сексе.

— Опять раздеваю глазами? — нахально улыбаюсь, ещё раз сканируя её соблазнительную фигурку хитрым прищуром.

— Нет. Хуже.

— Хуже? Что может быть хуже раздеваний? — спрашиваю с иронией.

— Словно я сочный кусок стейка, на который ты вот-вот накинешься после долгой голодовки, — натянуто произносит она, плавно превращая улыбку на моих губах в хищную ухмылку.

Знала бы ты, дикарка, насколько правильное сравнение ты только что привела. Я никогда в жизни не мог ощутить на себе свою же силу, поэтому стоило мне только встретить тебя и почувствовать это, не получив до конца, я беспрерывно страдаю от зверского голода, который только ты одна способна утолить.

— А как мне ещё смотреть на то, что я хочу? — на сей раз в моих словах нет и намёка на игривый сарказм.

— Что за бред ты несёшь? — непонимающе хмурится она, повергаясь в немалое смятение.

— Бред? Это ещё почему?

— Потому что ты не можешь меня хотеть, — тихо, но уверенно заявляет Николина.

— Не могу хотеть? Смотрю, ты всё знаешь лучше всех. Тебе что, мало своих желаний, которые не перестаёшь отрицать, теперь ещё и с моими собралась делать то же? — интересуюсь, в самом деле не понимая её внезапной робости.

Она же стриптизёрша. Разве она не слышит подобные фразы по сто раз за ночь от множества различных мужчин? Я уверен, что пьяные, расслабленные атмосферой клуба клиенты совсем не стесняются в высказываниях своих похотливых фантазий. Но лучше мне об этом не думать, ведь стоит только позволить ярким картинам о том, как какой-то извращенец тянет к ней свои грязные руки, вспыхнуть в моей голове, как лютая ярость пробирается под ребра и, скручивая всё в районе диафрагмы, тут же провоцирует импульсивное желание убить каждого, кто посмеет к ней прикоснуться.

Она уже принадлежит мне, даже если сама этого ещё не понимает. Я так решил с первой же минуты, как ощутил её необыкновенное воздействие на меня. С того момента и до истечения нашего контракта Николина больше ни перед кем не раздвинет свои шикарные ноги. Если же додумается ослушаться, то я быстро превращу её из роскошной модели с глянцевой обложки журнала, какую она из себя представляет сейчас, в голую шлюху, стоящую передо мной на коленях с мольбой в глазах и жалобными просьбами о моём милосердии пощадить её и не причинять физической боли.

Ничего себе… Куда это меня так понесло?

Сам поражаюсь потоку несвойственных мне мыслей, ведь я никогда не был приверженцем унижения, жестокого наказания в сексе или всего прочего, что связано с БДСМ. И я не могу даже списать столь гнусные помыслы на примитивную ревность, ведь я априори не могу испытывать её к женщинам по одной лишь простой причине, что воспринимаю их приблизительно на одном уровне с повседневными вещами, приносящими моему телу определённую пользу. Видимо, тут дело вновь в чувстве собственничества моего безумного монстра, который с самой первой минуты провозгласил дикарку своей. И потому мне ещё предстоит выяснить: кто этот смертник, с которым она общалась вчера после моего уезда?

— Возможно, ты хочешь то, во что превратил меня. И это упаковка, безусловно, выглядит привлекательно, но это — не я, Адам, и я в самом деле не понимаю, что вообще здесь делаю. Я сказала, что…

— Тсс… — ловко прислоняю палец к её нежному рту, что вновь собирается начать свою возмущённую тираду. Поддаюсь порыву и прижимаюсь корпусом к ней ближе. Не знаю, на кой хрен лишний раз мучаю себя, но ничего не могу с собой поделать. Тело требует прикоснуться к ней хоть как-то, а я лишь слепо иду у него на поводу. — Думаю, на сегодня хватит бессмысленных разговоров, Николина. Ты всё равно уже здесь, и сейчас мы вместе поедем на приём. Можешь не признаваться, но я знаю, что тебе понравился сегодняшний день, проведённый в моём доме, так же, как ты придёшь в восторг и от званого вечера. Поэтому, будь добра, отпусти наконец все ненужные мысли, спрячь свои милые колючки и просто наслаждайся моментом.

Она вздрагивает от каждого движения моего пальца по её губам, настороженно изучая выражение моего лица в отражении.

— Что касается твоих изменений: лично мне они были совершенно не нужны. Ты мне нравишься как в своём повседневном облике дикарки, так и в вульгарном платье стриптизёрши, но дресс-код сегодняшнего мероприятия требует немного иной наружности, именно поэтому было необходимо внести кое-какие коррективы.

Николина нервно сглатывает, когда я сползаю пальцами по её шее ниже к груди, где нежно касаюсь лифа, расшитого полупрозрачными затейливыми узорами.

— Значит, в таком виде я успешно смешаюсь с толпой рокфордских сливок общества? — осипшим голосом полного недоверия спрашивает она, но весьма приятно поражает меня неподвижным спокойствием и отсутствием попыток отбиться от моих прикосновений.

— Нет, не смешаешься, — пронзаю её немигающим взглядом, от которого она перестаёт дышать. — Ты станешь звездой этого вечера, затмив всех своей ослепительной красотой, — не верю, что это именно с моих губ срывается горячее признание, сказанное чуть ли не с благоговением, но, чёрт побери, я не смог сдержать эту правду, которую бессмысленно отрицать. Правду, что почему-то вновь повергает её в такое сильное смущение, словно она впервые в жизни слышит комплимент от мужчины.

Теперь уже сам застыв, я смотрю на неё с неприкрытым недоумением. В моей голове просто не укладывается, как сексуальная, раскрепощённая танцовщица, работающая в месте сосредоточения всевозможных порочных утех, может заливаться румянцем, словно маленькая, неопытная девочка?

Это у неё такой профессиональный образ, что ли? Если да, то он срабатывает на мне безупречно. Ведь помимо всего прочего, чем дикарка меня покоряет, эта её лишённая всякой логики противоречивость, окончательно доводит меня до помешательства, взметая шкалу возбуждения к грёбаным небесам.

И если бы не очередная звонкая трель моего смартфона, что своей внезапной громкостью резко отстраняет от меня Николину на несколько шагов, я однозначно плюнул бы на весь идиотский приём и, разорвав на мелкие кусочки её прекрасное платье, отымел бы её, прислонив прямо к панорамному окну.

Гневно сжав зубы, сбрасываю звонок и переключаю телефон на беззвучный режим, чтобы сегодня меня больше никто не смел беспокоить.

— Нам пора выезжать, — протягиваю ей руку и торжественно добавляю, заглядывая прямо в её невообразимо синие глаза: — Готовы ли Вы, мисс Джеймс, увидеть совершенно другой мир, нежели тот, к которому привыкли?