Соло для влюбленных. Певица - Татьяна Бочарова

– Побудь, побудь, – равнодушно согласилась санитарка, – только по коридору не маячь. Сиди на месте.

– А позвонить от вас можно? – поинтересовалась Мила.

– Звони. Только быстро и не отсюда. Лучше с поста.

Мила поблагодарила толстуху и вышла в коридор. Подошла к столу с телефоном. Набрала Ларисин номер.

Дома трубку не брали, мобильный не соединял.

Мила, воровато озираясь, набрала номер еще раз.

Дверь ординаторской распахнулась, и из нее выплыла завотделением, статная дама с шикарной копной рыжих волос, красиво уложенных на затылке. Врачиха окинула Милу ледяным взглядом, – мол, совесть потеряла, мало того что сидит здесь без толку, так еще и телефон заняла, как будто у себя дома, но промолчала и, поджав губы, прошествовала дальше по коридору, к Артемовой палате.

Мила, проводив ее глазами, сбилась, нажала на рычаг и снова принялась накручивать диск.

Дверь палаты раскрылась, заведующая вышла обратно в коридор. Надменность и величественность сошли с ее лица, она быстро зашагала к посту, на ходу громко окликнув:

– Яна, Лида!

Из дежурки высунулось заспанное мышиное личико медсестры:

– Что, Инн Михална?

– Срочно в пятую палату! Лиде скажи, чтоб звонила наверх, насчет каталки! Живо! Кто там еще у нас есть, пусть все идут сюда!

Мила, отложив трубку, глядела, как моментально наполняется шумом и людьми только что пустой, мирно спящий коридор. Парень с перевязанной головой оторвался от телевизора и с глубочайшим интересом наблюдал за происходящим.

Руки у Милы тотчас стали ледяными, во рту пересохло.

Она поймала за рукав халата блондинистую медсестру-мышку, куда-то стремительно несшуюся мимо.

– Что случилось?

– Потом, – отмахнулась та, умело освобождаясь из Милиных рук. – Выйдите отсюда. Спуститесь вниз, в приемном подождите, – она подтолкнула Милу к двери с толстым матовым стеклом.

– Подождите, – заартачилась Мила. – Я должна знать. Вы что, не можете сказать по-человечески? – Голос ее противно дрожал, и ей было стыдно, что она так заискивает перед этой соплюшкой, которая чуть постарше Сережки, да еще на глазах у недавнего знакомого.

– Не можем! – огрызнулась остролицая. – Кто вас вообще сюда пустил? Работать мешаете! – Она решительно распахнула дверь на лестницу, но, неожиданно смягчившись, произнесла чуть спокойнее. – Шок у вашего Королькова. Врач его специально спрашивала, нет ли аллергии на лекарства…

– А он? – перебила Мила, чувствуя, как по спине пробегает холодок.

– Что «он»? – в сердцах крикнула девушка. – Сказал, что нет. Да так уверенно, мы и не усомнились. Не знал, так хоть молчал бы! – Она с досадой махнула рукой и принялась снова выталкивать Милу на площадку. – Идите. Мы его сейчас в реанимацию. А потом вам сообщат. Все, – девушка захлопнула дверь перед самым Милиным носом.

33

Значит, все было напрасно?

Лариса толкнула тяжелую дверь и вышла на улицу. Совсем стемнело, небо было сплошь усеяно звездами, и из-за их россыпи робко выглядывал молодой позолоченный месяц.

Лариса медленно побрела в сторону машинной стоянки. Все было напрасно. Ее неумелая и оттого отчаянная ложь, муки совести, страх перед Бугрименко. Глеб ни в чем не виноват. Он не сбивал Лелю Коптеву, не угрожал Ларисе по телефону. Она сама придумала историю, в которой отвела себе роль соучастницы, преступницы, покрывающей человека, совершившего убийство. Но оказалось, ее роль совсем другая. Роль жертвы, чудом избежавшей гибели.

Она вспомнила, как на этом самом месте три дня назад к ней подошел Богданов. Никаких дел у него поблизости не было, он просто следил за ней. Это его взгляды преследовали Ларису в течение последних недель, с тех пор как Женька закрыл больничный И начал ходить на репетиции. А она, дура, думала, что за ней наблюдают люди Бугрименко!

Именно отсюда, от прокуратуры, она, не выдержав разговора с Верой Коптевой, безуспешно пыталась дозвониться Глебу, и Богданов оказался этому свидетелем. Для него сразу стало очевидным, что отношения Ларисы и Глеба продолжаются, хотя Глеб усиленно пытался скрывать это, держась на репетициях подальше от Ларисы и уезжая без нее.

Видимо, вечером того же дня Глеб, обозленный Ларисиным вторжением в свою квартиру и несправедливыми упреками с ее стороны, выболтал Богданову про то, что она подозревает его в совершении наезда на девочку. И тогда у Евгения, обеспокоенного неверностью любовника, возник план: он решил напугать Ларису телефонными звонками, в которых, имитируя голос Глеба, требовал прекратить интересоваться водителем «опеля». Богданов прекрасно знал, что Глеб не сбивал ребенка, так как, вероятно, сам и продал ему «опель» или подарил его. Скорей всего, он и был тем самым знакомым, о котором Глеб говорил Ларисе, – какие у того еще могли быть приятели в Москве.

Теперь цель, которую преследовал Богданов, была ясна Ларисе как дважды два: вселить в нее ужас перед Глебом, заставить Отступиться от него, прервать всякие отношения. И он почти добился своего. Ведь она так и собиралась поступить, если бы… Если бы не Лепехов, которого Лариса не смогла подвести, отказавшись петь премьеру, не Артем, убедивший ее в том, что звонит вовсе не Глеб. Если бы не сам Глеб, блистательно выступающий на спектакле, своим видом и голосом отведший от себя все подозрения!

Богданов подглядывал за ними, когда они в антракте стояли у кулис, и видел, что ничего не изменилось, что Лариса любит Глеба по-прежнему. Тогда он решился на последнее…

Лариса почувствовала, что замерзает, поежилась и, ускорив шаг, дошла до машины. В салоне было тепло, даже душно. Посидев немного, Лариса согрелась, и вскоре ей стало даже жарко. Она сняла жакет, аккуратно сложила его по всей длине и положила на спинку заднего сиденья. Потом завела двигатель и выехала на широкую, ярко освещенную улицу. Навстречу мчался поток машин, слепя фарами, но она не обращала на это внимания, поглощенная своими мыслями.

Все оказалось наоборот. Словно в кривом зеркале. Когда-то в детстве родители водили ее на аттракционы в парк. Там была комната смеха. В ней на стенах висели странные, смешные зеркала: смотришь в них, и у твоего отражения нос налезает на лоб, уши свисают ниже плеч, а то просто видишь себя кверху ногами. Толстый в таком зеркале казался тонким, а худенький, наоборот, настоящим жиртрестом.

Теперь Ларисина жизнь оказалась такой же комнатой смеха с искаженным стеклом на стенах. Добрый, мягкий Женька Богданов на самом деле безумный маньяк. Бугрименко, казавшийся Ларисе почти палачом, просто упорный, проницательный, преданный своей работе человек. Глеб, которого она хотела спасти от возмездия, вовсе не нуждается в этом спасении.