Вокзал Виктория - Анна Берсенева

– А на чем стоит мир? – спросила она ему вдогонку.

Он обернулся, не ответил, улыбнулся и вышел.

Она вскочила, бросилась следом, прижалась к двери. Ей пришлось собрать все свои силы, чтобы не выбежать в коридор и не закричать, что она все равно пойдет с ним.

Рисковать было нельзя. Она понимала это даже лучше, чем Роберт, потому что он о ребенке не знал, а она знала.

Она заперла дверь на замок и на цепочку.

Час это очень долго. Невыносимо долго. Чем заполнить час, который похож на дырявое ведро – сколько ни лей в него воду, она тут же вытекает?

Полина снова села на стул посреди комнаты. Плащ она не сняла и, садясь, почувствовала угол коробочки в кармане. Да, ведь у нее сегодня состоялась помолвка!

Она вытащила коробочку – скорее, плоскую металлическую шкатулку с вензелем, теперь разглядела, – и вынула из нее подарок. Кольцо оказалось впору на безымянный палец левой руки. Мама носила обручальное кольцо на правой, как принято в России.

«Почему носила? – рассердилась на себя Полина. – Она и сейчас так носит. Я их найду. Мы найдем…»

Она вдела серьги в уши, подошла к зеркалу. Хотела включить свет, чтобы брызнули бриллиантовые искры, но решила, что не стоит этого делать, хотя занавеска на окне и задернута. Потом разглядит получше, потом. Часами будет вертеть головой перед зеркалом и любоваться игрой камней.

Вообще-то Полина стала равнодушна к драгоценностям. Может быть, Роберт обидится, когда об этом узнает. А может, поймет, что кроме него она стала равнодушна ко всему и не так-то просто ей будет от этого равнодушия избавиться.

Она вернулась на стул посреди комнаты. Мерно постукивали ходики. Она всегда ненавидела этот звук. Но не решилась выбросить часы, когда поселилась здесь: ходики остались от прежних хозяев. Наверное, надо взять книгу или подумать о чем-нибудь интересном, чтобы время прошло быстрее. Но она не могла. Ни книга, ни какие бы то ни было мысли не могли отвлечь ее от ожидания.

Ходики стучали, в коридоре слышались шаги. Полина поняла, что это не обычное передвижение соседей из комнат в кухню и обратно, только когда шаги стихли под ее дверью.

Она вскочила и подошла к порогу. За дверью было тихо, но Полина понимала, что там кто-то стоит. И это не мог быть Роберт, потому что он ушел совсем недавно. А главное, потому что опасность, которая явственно ощущалась даже через дверь, не могла исходить от него.

Ключ повернулся в замке. Полина инстинктивно опустила руку в карман. Как будто каким-то необыкновенным образом могло получиться, что ключ переместился оттуда в коридор, и вот теперь этим ключом открывают дверь.

Ее ключ, конечно, оставался в кармане. Зачем она вынула его из замка?! Но теперь это уже не имело значения.

Дверь распахнулась бы мгновенно, если бы не цепочка. Из-за цепочки она распахнулась через пять секунд – ее выбили сильным ударом. Полина успела вскрикнуть, и сразу жесткая, отвратительно пахнущая папиросами рука зажала ей рот. Тот, кто это сделал, тут же оказался у нее за спиной, а перед собой она увидела Неволина. Она не видела его с тех пор, как он вышел из ее купе в поезде, мчащемся по Транссибу, и думала даже, что его, может быть, уже нет в живых, потому что могла предположить, что здесь, в Москве, сотрудники секретных служб исчезают так же необъяснимо, как в Берлине.

Но нет, он был вполне жив и никуда не исчез.

– Значит так, Полина, – сказал Неволин, входя в комнату и закрывая за собой дверь. – Спокойно спускаешься вниз, садишься в машину. Без единого звука. По коридору тоже идешь без звуков, ровно и прямо между нами. Поняла? Поняла, ты не дура. Пошли.

Дурой Полина действительно не была. И по тому, что Неволин ничего не стал ей объяснять, ничего не стал сулить и даже в дверь стучаться не стал, просто выбил ее ногой или поручил это сделать тому животному, которое теперь держало ее сзади, закрывая ей ладонью рот, она поняла, что участь ее решена и то, что она поведет себя тихо, будет лишь удобнее этим двоим, а ей овечья покорность уже не поможет.

Что ж, это даже хорошо. Идти как овца на закланье – это совсем против ее натуры, ей было бы трудно и противно так идти. Ну а раз в покорности нет смысла, то она поведет себя так, как для нее естественно.

Ее подвели к двери, Неволин кивнул тому, что закрывал ей рот, и он опустил руку. Они вышли в коридор.

И сразу же Полина заорала так, что у самой в ушах зазвенело.

– Помогите! – кричала она. – Убивают! Грабят! Бандиты! Убивают, помогите!

Соседи повыскакивали из своих комнат. Коридор заполнился, все недоуменно переглядывались, что-то спрашивали друг у друга. Двое мужчин и Серафима бросились к ней.

– Полина, что с вами?! – воскликнула Серафима. – Кто вас убивает?

Но прежде чем Полина успела ответить, Неволин рванул ее к себе – глупо она закричала, слишком рано! – протащил несколько шагов по коридору и втолкнул обратно в комнату. Второй ввалился следом и запер дверь.

– Дура! – с досадой бросил Неволин. – Ну, сама виновата. Бандиты так бандиты.

Он быстро и как-то косо кивнул своему подручному. И боль, мгновенная и острая, полоснула Полину по горлу. Именно боль полоснула – ножа она увидеть не успела.

Она схватилась за горло, увидела кровь у себя на руках и больше не видела уже ничего.

Сознание ее угасало, но слова еще звучали в нем, и это было самое мучительное. Они не проговаривались ею, а словно доносились извне – из той части жизни, в которую она прежде не могла заглянуть, а теперь переходила.

«Он никогда себе не простит… И как же будет с этим жить?.. Но ведь он не виноват, совсем не… Я виновата, только я… Лгала, даже в правде лгала… Что с ними теперь будет?.. Роберт, девочка… И дальше, дальше…»

Что означает это «дальше», к кому относится, Полина понять уже не успела.

Мелькнули напоследок легкие крылья ласточек, и горестная тьма охватила ее навсегда.

Часть III

Глава 1

Лето пролетело как один день.

Если бы Вика увидела такую фразу в тетрадке, то снизила бы оценку за сочинение, и вот только теперь поняла: это главное, что можно сказать про лето.

Деньги она собрать все-таки успела, но ровно столько, сколько требовалось на следующий Витькин оксфордский год. На лето остались такие копейки, за которые можно было разве что питаться, и то очень, как принято стало говорить, бюджетненько; Вика ненавидела это бессмысленное слово.

Но слова можно ненавидеть сколько угодно, а денег от этого не прибавится. Оставалось только привезти ребенка на каникулы в Пречистое. Отдых в девятиметровой комнате на втором этаже панельной сельской трехэтажки был радостью, конечно, более чем сомнительной – соседи сверху и снизу буянили ежевечерне, – но ничего другого Вика предложить не могла.