Безутешная плоть - Цици Дангарембга

грязной водой. Зайдя в старый дом, она поднимает руку, приглашая тебя следовать за ней. Поставив два пыльных стула лицом к лицу среди продуктов, она опускается на один и жестом предлагает тебе другой. Она слушает план, лишь изредка прерывая, чтобы уточнить какую-нибудь деталь.

– Речь идет обо всей деревне? – осведомляется Май, когда ты заканчиваешь. – Не только о нас? Потому что только твое дело разозлит всю округу.

– Да! Для всех. Все будет как надо, – уверяешь ты ее. – Но строить будем здесь, – торопишься ты, когда на лице матери появляется сомнение.

– Так проще, – соглашается она. – Тогда мы сможем сказать нашей мамбо, что это наш проект. Если на всю деревню, тогда это проект мамбо, и это не очень хорошо. С другой стороны, – рассуждает она, задумавшись, – если только наш проект, то тоже нехорошо. Так мы не добьемся успеха. Нас убьют от зависти.

– Новая жизнь для всех, – объясняешь ты. – Вся деревня получит свою долю. Каждый что-то получит.

– Вся деревня? Каждый? – Лицо матери снова омрачается. – Я думала, ты сказала, что работать будут женщины. Они будут делать все, что нужно? Как мы справимся, если мужчины будут вмешиваться?

Ты уверяешь Май, что, поскольку проект твой, ты будешь тесно сотрудничать со всеми женщинами в деревне.

– И нам заплатят? Каждой за то, что мы будем делать? Всем, по-честному? – настороженно спрашивает мать. – Эти белые… они что-то говорят, потом делают, но делают так, что непонятно, что именно они говорили сначала.

– Поверь, Май, теперь я их знаю. – После такого напряжения ты не можешь удержаться от некоторого хвастовства. – Ты забыла, сколько лет я провела в женском колледже Святого Сердца? Я знаю наших белых людей. И я работаю с начальницей так долго, что могу сказать: теперь я ее лучше знаю и понимаю, что она имеет в виду.

– Ты меня должна знать лучше. – Выдвинув подбородок, мать пытается вскинуть голову, но тут же морщится. – Поскольку у меня семь классов, Женский клуб избрал меня казначеем нашего деревенского отделения. Да, я очень хорошо разбираюсь в цифрах, так что могу тебе помочь. Могу пойти в Женский клуб, и председательница передаст наши слова нашей мамбо. Теперь, я надеюсь, ты готова и закончишь то, что начала. Она захочет, чтобы мы чем-нибудь открыли ей рот. Но нехорошо открывать рот и забывать про сердце. Значит, нужно что-то другое.

Ты готова. Ты открываешь сумку.

– И они нам вот так будут платить? – уточняет мать, рассматривая банкноты. – И я смогу завязать деньги себе в платок?

– Каждый или каждая, кто будет с нами работать, сможет завязать, куда захочет, такие деньги.

Мать улыбается.

– Сначала поедим, – решает она. – Потом пойдем к председательнице Женского клуба.

– Казначей! Макорокото! Поздравляю, казначей, – отвечаешь ты, надуваясь от гордости.

– А теперь, – Май встает, – веди себя так, как будто ничего не произошло, слышишь, Тамбудзай? Умойся. Приготовь отцу чай, кашу, все, что захочет. Но ни слова ему. Ни за что не говори, что мы тут с тобой обсуждали. Молчок, что мы что-то обсуждали и что-то решили.

– Поняла, Май. – При мысли о том, что приближается повышение, сердце у тебя начинает колотиться.

– Тогда пойду оденусь. – Мать останавливается на пороге. – В свое время ты позволишь ему думать, что он первый все узнал и первый сообщил нашей мамбо.

– Май, – зовешь ты.

– Что такое, ребенок?

Вспомнив только сейчас, ты опять роешься в сумке и достаешь пачку парацетамола. Мать берет таблетки и кричит внучкам, чтобы они принесли ей воды.

– И вот еще, – вспоминаешь ты, передавая ей маленький сверток с блузкой и юбкой.

– Оставь, отдашь его председательнице. Она тоже захочет, чтобы ей открыли рот.

* * *

Оказывается, председательница, миссис Самхунгу, живет за оврагом и, таким образом, является твоей соседкой. Мать уверяет, что за нее демократическим способом проголосовали все члены клуба.

Вы завтракаете, относите завтрак Бабе и сообщаете ему, что вам надо ехать. Май вскользь бросает ему, что съездит с тобой до магазинов. В машине она дополнительно инструктирует тебя. Ты слушаешь и соглашаешься со всем, решив, что, если Трейси будет возражать, потом можно будет все изменить и сделать, как она хочет.

– Тисвикево?[56] Мы приехали с человеком, которого уже забыли, – окликает мать, когда вы выходите из машины у дома Самхунгу.

– Заходи, заходи, Май Сигауке, – кричит Май Самхунгу из мрака кухни. – Хорошо ли ты спала? Конечно, наверняка. И те, с кем ты пришла, тоже. Дети сказали нам, что приехала та, чье присутствие тебе в радость.

– Ай-ва, мы проснулись в полном порядке, – заверяет мать председательницу, пригибаясь в дверях.

Вы садитесь слева на тростниковую циновку. Май Самхунгу предлагает, чтобы одна из ее внучек сделала вам чай, но вы отказываетесь, говоря, что недавно пили.

Однако председательница еще не завтракала, и скоро перед вами стоит дымящийся чайник крепкого чая с молоком и большим количеством сахара, а также блюдо батата. Май Самхунгу берет один батат со своей тарелки и, проведя по нему большим пальцем, снимает кожуру.

– Нет ничего лучше чая с молоком и сахаром и блюда батата, – сияет она. – А эти самые лучшие. Мы не добавляем в него удобрения, как делают в городе, так что он очень хорош. Ешь, Тамбудзай, – угощает она. – Тебе понравится.

– Очень вкусный, самый вкусный, – соглашается Май. – Прямо сахар с маслом.

– А перед отъездом, дочь моя, – с воодушевлением говорит Май Самхунгу, – я дам тебе мешок моих апельсинов. Ты ведь видела сад, когда вы подъезжали? Зеленый, там лимоны, апельсины, бананы, листья у них широкие, как циновка, на которой ты сидишь.

Ты смущаешься, потому что не помнишь фруктового сада.

– Председательница у нас отличная, – кивает мать, с аппетитом глотая батат. – Просто милость Божья, все делает отлично. Мы пришли сюда, потому что она наша председательница, Тамбудзай. Но в самом деле, ты бы видела ее апельсины. Огромные,