Наша Маша (Книга для родителей) - Алексей Пантелеев

— Ты его не бойся, не стесняйся. Это же самый смешной человек на свете.

Он хотел сказать: самый веселый...

23.10.61.

Вчера утром и днем писала большое письмо бабушке. Занималась чтением и арифметикой.

Очень забавно наблюдать, как действует на нее “общественное мнение”, “мнение коллектива”. Даже игрушечного, “понарошного” коллектива (поскольку другого вокруг нее и нет).

Когда занимаемся чтением или письмом и она вдруг начинает уставать, ленится, делается рассеянной,— стоит только сказать: “Мальчики, девочки, посмотрите, что случилось с Машей Пантелеевой!”— и она моментально подтягивается, читает быстрее, пишет без ошибок!..

Может быть, тут воспитывающий и ошибки делает. Ведь коллектив-то, в который она попадет, будет посложнее...

24.10.61.

Ехала вчера с мамой в автобусе мимо Летнего сада— и громко, на весь автобус:

— Это что— Металлический сад?

Все засмеялись. А мама огорчилась.

— Что ты глупости говоришь? Ты же хорошо знаешь, что это— Летний сад.

— А где Металлический? Папа же говорил: если будет хорошая погода, мы пойдем...

И тут только мама поняла, что Металлический— это Ботанический.

* * *

Идем Марсовым полем. Молчим. И вдруг Маша спрашивает:

— А что, разве маленьких китаяночек не бывает?

Очень обрадовалась, когда узнала, что бывают.

За час до этого встретили китайца и китаянку— студентов. Вероятно, вспомнила и подумала: почему же всегда взрослые китайцы? А где же дети, мальчики и девочки?

25.10.61.

Папа исполнил обещание. Водил Машу в Ботанический.

Часа два бродили по осеннему саду. Собирали цветы— куриную слепоту. Искали шишки под странными, не известными ни Машке, ни мне хвойными деревьями (пинии, что ли?)...

Было уже поздно, я сказал Маше, что, наверное, сад уже закрылся, а если так, то нам, наверно, придется ночевать в саду. Выкопаем ямку, сделаем шалашик— и будем спать прямо на земле...

Она не испугалась, даже обрадовалась. Вероятно, я с аппетитом рисовал эту картину: шалашик, ямка (а не шалаш, яма). Не испугал ее даже холод, от которого она ежилась и сейчас, в шестом часу дня. Даже о маме, о том, как та будет беспокоиться, она не подумала.

Но калитка оказалась открытой, и мы пошли ночевать домой.

* * *

В Ботаническом саду была опьянена воздухом, тишиной, безлюдьем.

— Это лес? Папочка, это все-таки лес? А может быть, там, дальше, лес? Может быть, тут грибы есть?

Все время находилась в состоянии экстаза.

— Мы придем домой такие веселенькие! Да? Потому что шишечки нашли...

* * *

Эту ее вышеприведенную фразу я там же, в саду, записал на клочке бумаги. Машка уже понимает (поняла), что я записываю ее интересные словечки и речения.

— Записал?— говорит.— Пиши дальше...

И что-то мне диктует. Кажется: “Придем домой веселенькие...”

Я вспыхнул, даже рассердился.

— Ты что же— думаешь, что я каждое твое слово записываю?

Это ужасно, если она будет “играть на публику”. Надо ловчее маскироваться. Делать, например, в ее присутствии записи не только после ее “высказываний”.

* * *

Утром мама нашла в холодильнике банку из-под сгущенного какао. Наскребла несколько ложек, заварила и пьет.

Машка видела и спрашивает:

— А мне?

— Детям нельзя. Это какао очень давно стояло и, может быть, испортилось. Невкусно и вредно.

— Да? Невкусно? А почему же ты его пьешь, бедная мамочка?

Мама говорит, что в этих словах было столько иронии, что она не выдержала и громко рассмеялась.

— Тебе смешно, а мне плакать хочется,— сказала Машка с той же уничтожающей иронией.

27.10.61.

Увлечение азбукой переходит всякие границы, и есть в этом даже что-то странное. Разве ей так уж хочется научиться поскорее читать? Нет, думаю, что не это заставляет ее просить: “Еще! Еще немножечко!” Самый процесс урока? Игра? Может быть. Но почему именно эта игра? Почему “хочу азбуку”, а не “хочу аптеку”, или “хочу магазин”, или “хочу автобус”?

Вечером она тянется к тетрадке и книге (и вообще ко мне) по причинам понятным: не хочется ложиться спать! Но ведь это начинается с самого раннего утра. Не успел я позавтракать и уже слышу:

— Папочка, азбукой будем заниматься?

* * *

Очень любит спускаться вместе со мной вниз к почтовым ящикам— за газетами. Сама и ящик пробует открывать, сама спускает лифт, сама открывает дверку, сама нажимает пусковую кнопку...

Сегодня мама причесывает ее в столовой, а я открыл в прихожей ящик и шарю там, ищу ключ.

Испуганный Машкин голос:

— Ой, ой, папа идет за газетами!

И совсем уж жалобным голоском:

— Папочка, и я с тобой! Подожди!

Через минуту появляется с Лёвкой в руках (Лёвка— это ее любимый сын, пластмассовый львенок ядовито-желтого цвета).

Я говорю:

— А зачем ты Лёву взяла? Оставь.

— Он очень хочет. Он любит такие фокусы всякие.

— Значит,— говорю,— весь в маму. Ну что ж, возьми его.

28.10.61.

Элико ходила к зубному врачу. Мы с Машкой ждали ее в сквере у памятника Пушкину.

На соседней скамейке сидела молодая немка с трехлетней девочкой.

Наученная мной, Машка побежала, спросила у девочки:

— Wie heiBt du?

Прибегает обратно.

— Ну что?

— Не знаю. Сказала что-то непонятное.

Оказалось, что девочку зовут совсем просто: Рут.

В некотором отдалении мальчик и девочка лет по шести-семи строили что-то из песка. Я послал Машу:

— Пойди спроси, что они делают.

Вспыхнула:

— А если прогонят?

— Не прогонят.

Сбегала, спросила. Возвращается невеселая.

— Ну что?

— Не понимаю. Я спросила: “Что вы делаете?” А они говорят— какая-то “нормальная крепость”.

29.10.61.

Была в “школе”. Конечно, это очень интересная школа. Боюсь, как бы я не посеял в своей дочке излишние иллюзии. Хорошо, конечно, если она будет стремиться в школу, но плохо, если школа будет очень уж отличаться от той, в которую Машка ходила пяти лет от роду.

Собственно, мы делаем все, что делают в настоящей школе. Каждый день у нас новый дежурный. На уроках дети поднимают руки, когда им надо выйти и когда учительница спрашивает: “Кто может ответить мне на этот вопрос?”

Вот чтению мы учились не по-школьному, а, наверно, поинтереснее. Например, папа устраивал Машке магазин, где на полках были разложены всевозможные кулечки, ящики, банки и коробки с надписями: “мука”, “сахар”, “манная крупа”, “чай”, “макароны” и так далее.

Теперь папа печатает на машинке телеграммы, адресованные М.А.Пантелеевой. Например:

“Маша, принеси мне, пожалуйста, один лист белой бумаги”.

Или:

“Маша, почеши мне нос”.

Или:

“Маша, подергай себя, пожалуйста, за левое ухо”.