Пустая карта. Уравнение измены (СИ) - Волкова Виктория Борисовна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Девчонки, бросайте фитнес, записывайтесь на айкидо! – повторила она с экрана.
– Она что, сама обезвредила бандита? – уточнил Сказочник и заметил горделиво: – Моя кровь!
А потом начал крениться на бок.
«Сердце, твою налево…», – успел подумать Баженов.
Агата ринулась к нему. Тут же расстегнула рубашку. Велела Маше включить сплит. А потом накапала капель в стакан. Заставила выпить. Вроде полегчало.
– Лежите тут, – скомандовала сердито. – Пока Майка или Витольд не приедут, никуда не отпущу.
– Будет еще медицинская сестра командовать начальником контрразведки, – фыркнул Баженов, даже не пытаясь встать. Видать, прижало сильно. – Посиди со мной, Маша, – попросил он. – Порадуй старика…
– Мы помирились, – скривила рожицу Маша, а Ева, усевшись рядом с больным, положила ручонки сначала на щеки, а потом на лоб.
– Выдалавливай, дедушка Коля!
– Конечно, – бодрясь пробормотал Сказочник. – Тебя еще замуж нужно выдать…
– И поиглать в медведя? – уточнила малышка.
– Ну, это само собой, – согласился он и серьезно поинтересовался у Маши: – Надеюсь, твой муж понял свои ошибки.
– Он не один виноват, – прошептала Маша. – Я тоже. Так зациклилась на детях, что не сразу поняла, когда потеряла Витольда. Думала, вышла замуж – и уже навсегда. И за эти два года поступала порывисто, как подросток.
– Главное, что вы осознали, как страшно лишиться друг друга. Кажется, еще вся жизнь впереди и столько времени в запасе. А потом не воротишь. И признаться захочешь, а уже некому. Даже поверить сложно, что не увидишь никогда родного лица. Не ощутишь тепло рук. Не посмеешься вместе дурацкой шутке. Ничего. Пустота. В жизни и на душе. Если любите друг друга, то и боритесь за свои чувства. Если ощущаешь, что в этом мужчине ты нашла тысячу других и никто тебе больше не нужен, горло перегрызи, но добейся своего. Не упусти! И если для него ты одна единственная, то ты же чувствуешь это. Понимаешь?
– Да, дядя Коля, – пробормотала Маша. – Понимаю.
– Вот и хорошо. Очень редко люди прощают друг друга. А еще реже любят. Говорят! Все говорят! А любовь – это дар, ниспосланный свыше. Когда любишь, паришь…
– Какой еще Париж, Коля? – раздалось от двери. Чапай быстро вошел в дом и сразу направился к Сказочнику – Ты чего тут разлегся, дорогой друг? Про Париж заливаешь.
– Сердце прихватило, пап,– доложила Агата. –Я Виташу и Майю вызвала.
– А скорую не додумалась? – огрызнулся Архипов и снова обратил все внимание на Баженова. – Колька, ты чего болеть удумал? Собирались же на рыбалку…
– Вы туда с начала девяностых собираетесь, – подала голос мамОля.
Маша слушала перепалку родителей, всматривалась в родные лица и тихо радовалась, что они с Витольдом, их дети – часть большой семьи. Вот дядя Коля не родня по крови, а как переживает за их счастье. Жаль только, Лида отбилась от клана. Но все еще поправимо. Если любишь, конечно…
Она вместе с детьми вышла в сад и тяжело опустилась на широкую деревянную лавку. Сын с племянницей принялись срывать черешню с нижних веток. А Ева бегала между ними и просила жалостливо:
– И мне! Мне солви!
А потом обеими ручонками запихивала в рот черные сочные ягоды.
Маша вгляделась в детские лица, озаренные азартом, перевела взгляд на перепачканную мордашку Евы. Дикая усталость словно охватила ее. Парализовала. И только одна мысль билась в голове.
"Все закончилось, но вот откуда этот самый Лавр узнал обо мне?!"
Из дома вышел расстроенный Чапай и, доковыляв к дочери и внукам, плюхнулся рядом.
– Ты чего, как с креста снятая? – пробурчал недовольно.
– Думаю, откуда на нашу голову свалился этот Лавр.
– А для этого придется вспомнить, что и где ты болтала, курица моя, – хмуро вздохнул Чапай, поднимаясь, и пробормотал горестно. – Пойду к Кольке, гляну, как он там. Лишь бы не помер...
У Маши захолонуло сердце, и, глядя на сгорбившуюся фигуру отца, она подумала:
"Если уйдет Сказочник, Чапай долго не задержится! А этого допустить нельзя".
И достав телефон, принялась звонить Лиде.
Глава 36
Баженова, нервная и дерганая, подошла к отцу, с трудом поднявшемуся с дивана, и, уткнувшись лицом в плечо, тихонечко расплакалась.
– Да ты чего, Маюша? – изумился он. – Никогда не ревела, а тут норма осадков за два года выпала…
Она улыбнулась сквозь слезы и вместе с Витольдом повела Сказочника к машине. Он шел, осторожно ступая, словно по минному полю.
Маша, обняв Еву, глядела им вслед из окна.
– Как же Сказочник любил тетю Валю, – повернулась она к Агате с глазами, полными слез.
– Он любил нашу маму, – прошелестела одними губами золовка. – И Витольд – его сын.
– О боже. – Маша прикрыла рот рукой.
– Мама просила его развестись с Валентиной, но пока он раздумывал, она умерла от воспаления легких. Вот он и кается всю жизнь.
– Мне Витольд никогда ничего не говорил. Он знает?
– Конечно, – хмыкнула Агата. – Но предпочитает не обсуждать эту тему. Считает, что это неэтично по отношению к нам с Эльзой. – Золовка саркастически улыбнулась, будто прося прощения за невменяемого брата.
Маша сглотнула поднявшийся ком в горле и лишь пожала плечами.
– Можно подумать, вы не в курсе, – усмехнулась она, силясь не разреветься.
«Кто я Витольду? – обреченно подумала Маша. – Жена или пустое место?»
– Мама, я не хочу днем спать, – заныла, ластясь, Ева и ткнула пальчиком в окно. – Леня и Надя гуляют, я к ним хочу!
– Пойдем, полежим немного, – предложила Маша, унося малышку в спальню.
Ева долго крутила матери волосы, бубнила что-то себе под нос, а потом засопела обиженно. Маша гладила дочку по спинке, а сама растворилась в грустных мыслях.
«Можно ли жить вместе, уверять в великой любви и скрывать важную информацию? Знают все, но только не я. Наверняка родители в курсе и Майка. Так от кого же Витольд сохраняет в тайне подробности своего рождения? Только от меня? Секрет Полишинеля! А если нет доверия, то как жить вместе?»
Маша поежилась, словно от холода, так стало не по себе. А ведь еще сегодня утром ходила счастливая. Даже напевала. А прошлой ночью, казавшейся волшебной?
«Вот же дуреха, – сама себя упрекнула Маша, понимая, что муж снова обвел ее вокруг пальца и не думает меняться.– Почему же Витольд таится ее? Не доверяет? Считает маленькой глупышкой вроде Евы? Наверное, да. Кто станет посвящать малышку в семейные секреты?» – снова осведомилась у самой себя.
Она почувствовала, как к горлу подступают слезы. Попыталась сморгнуть, не получилось.
– Не плачь, мамочка, – сквозь дрему тихо мяукнула Ева. – Я тебя люблю. Больше всех на свете.
Маша кивнула дочке и закрыла глаза, чтобы не испугать ребенка. Но буквально сразу почувствовала, как маленькая ладошка прошлась по одному, а затем по другому глазу, вытирая слезы.
– Не плачь, – повторила Ева, целуя мать в щеку.
– Не буду, – заверила Маша, прижимая дочку к себе.
«Нужно серьезно поговорить с Витольдом, жизнь без доверия не имеет смысла», – сама себе наказала Маша, рассматривая узоры на шторах, подсвеченные солнечными лучами. Изображение начало расплываться из-за подступивших слез. Она уткнулась носом в сладкую макушечку дочери и, вдохнув родной запах, приказала себе успокоиться.
Вернувшись в отчий дом, Майя первым делом решила спрятать деньги в сейф, благо с отцом остался Витольд. Мужчины о чем-то тихо переругивались.
"Вит, наверное, предлагает лечь в больницу на обследование, а отец брыкается. Или извечный спор отца и сына, растущего на стороне. Сказочник просил предать их родство огласке, а Витольд – категорически против, считая, что такая новость причинит боль сестрам. Каждый из них прав», – вздохнула про себя Майя.
Она прошла в комнату, когда-то служившую спальней ее матери, залезла ногами на диван и, отодвинув картину, висевшую над изголовьем, открыла сейф. Быстро засунула пачки. Потом осмотрелась по сторонам. В самой комнате ничего не поменялось. Казалось, мама вышла и скоро вернется. Все так же висели гардины и шторы, выбранные ею в первый год жизни в Кирпичниках. У окна стоял небольшой столик для рукоделия, а рядом – обычная швейная машинка "Зингер" с ножным приводом. Зеркало во весь рост, старая гладильная доска с допотопным утюгом. Майя вспомнила, как крутилась перед зеркалом в новом, только скроенном и сметанном наживую платье. И мама, довольная и счастливая, смеялась заливисто:
