Иметь королеву - Владимир Неволин

— Справлюсь.

— Пойдешь в казарму ПО. Выберешь надежных людей и наведешь там порядок. Всех, кого поймаешь пьяными или обкурившимися — к стенке. Действуй жестко — они только силу понимают. Врубился?

Охранник схватил под руки подполковника и поволок его за дверь. Адъютант положил пистолет на стол.

— Ну, что притихли? — спросил он, глядя на оторопевших сообщников. — Херней тут заниматься я никому не позволю. Прошли полпути, будем идти до конца. Возвращаться поздно.

Мещеряков плеснул в рюмки водку.

— Ну, давайте за успех. Да не смотрите на меня так. Я с виду грозный, а так… белый и пушистый.

Они выпили.

— Итак, заложников нет, — сказал адъютант. — Этот козырь битый. По ДОСам много не насобираешь, остались самые стойкие. Да и хватит их фотографиями кормить. Надо придумать что-то новенькое. Сделаем следующее. Ты, — адъютант упер палец в начальника батальона связи, — дашь последнее предупреждение. Если не примут наши условия, передашь, что даем сообщение в эфир открытым текстом. Угроза паники их заставит быть посговорчивее. Упомянешь о том, что Зобов находится в командном пункте и сильно нервничает. Кстати, как он там?

— На связь больше не выходит, — сказал начсвязи. — Видимо, понял, что бесполезно.

— Крышку от шахты открывал, — сообщил летун.

— Слышал, — сказал Мещеряков, — сирена сработала. Черт с ним, пусть балуется.

— Не один раз, — продолжил подполковник. — Раз тридцать туда-сюда дергал. И люди там замечены были с патрульного вертолета.

— Беглые? — задумчиво спросил адъютант. — На всякий случай скажете этому, новенькому, чтобы послал туда человек пяток, пусть посмотрят. И еще — если того, во Дворце культуры которого нашли, пока не кончали, доставьте его ко мне. Поговорить надо, кто таков.

Оставшись в одиночестве, Мещеряков налил водки, хотел выпить, но передумал. Подошел к двери кабинета, закрыл ее на ключ и достал с антресолей чемоданчик. Зеленовато-серые пачки уютно заполняли его.

«Слинять отсюда, что ли? — подумал он. — Пятьсот здесь, да в загашнике двести. По курсу под пять лимонов будет. Нет, маловато. Это не деньги. Правда, узкоглазого можно еще потрясти. И зачем ему тот человек понадобился? Стоящий, видно, человечек, раз на такие подарки не скупится. Поговорить бы с ним самому».

Адъютант спрятал чемоданчик на прежнее место и снова уселся за стол.

Голова почти не болела, но все тело охватывала такая слабость, что не хотелось ни шевелиться, ни думать. Пересилив себя, Дима все же дотянулся до затылка и нащупал глубокий подсохший рубец. Было обидно — все старания помочь попавшим в беду людям закончились ударом по башке. И от кого — от самих же пленников. Вот и лежи теперь черт знает где, ожидая своей участи, которая явно будет не из приятных.

Дима в очередной раз осмотрел место, куда его приволокли. Какое-то полуподвальное помещение с зарешеченными окнами, пыльные разбитые ящики вдоль стен, куски оберточной бумаги. Скорее всего, разворованный склад, может, даже под тем магазинчиком, где вчера он рылся в поисках продовольствия. Дима вспомнил о Владимире, и ему стало еще горше. Предупреждал ведь тот — один в поле не воин. Не послушался, решил сыграть в героя. И вот — пожалуйста. Как все глупо вышло.

«Почему же — глупо? — спохватился Дима. — Заложников я освободил, пятерых гадов положил, значит, все было не напрасно». Мысль о том, что две сотни людей сейчас на свободе, была приятна. Он через силу улыбнулся. За это и по темечку получить не жалко.

Металлическая дверь склада загремела. На пороге появились двое вооруженных молодцов.

— Выходи, — сказал гренадер в заломленном набекрень берете. — Приехали.

Стало жутко. Неужели конец? Выведут наружу, и так же, как остальных, лениво, с зевками, прикончат рядом с какой-нибудь мусоркой. Попробовать убежать? От таких убежишь…

Подталкиваемый прикладом, Дима побрел по узкой лестнице наверх. Вышел на бетонное крыльцо и слабо удивился — снова утро, только какого дня? Оглянулся, увидел сахарную вершину Калчевской и тут же ощутил сильную жажду.

— Дайте хоть воды попить перед… этим.

Гренадер молча пристегнул его к своему запястью браслетом и потащил за собой.

После того как он закончил учебку, Диму сразу увезли на «четверку», и в части ему довелось побывать за полгода службы на пункте всего раз — на майские праздники. После тайги «тридцатка» показалась ему большим шумным городом. Гуляли по бетонке офицеры с разодетыми женами, трепетали по ветру флаги, из «колокольчиков» на Дворце культуры гремела музыка. А когда вечером на стадионе грянул салют — пусть из ручных ракетниц, жиденький и одноцветный, — городишко и вовсе показался таежнику почти столицей.

Теперь «тридцатка» производила впечатление угнетающее. Мусор на дорожках, когда-то тщательно вылизываемых дневальными, тишина, которую только подчеркивал далекий рокот вертолета, и — безлюдье. Создавалось впечатление, что здесь внезапно поселилась страшная неизлечимая болезнь, и все жители, в панике бросив дома, скрылись в тайге. Диму провели мимо деревянного здания гостиницы. Из выбитого окна на первом этаже свисала тюлевая штора — как белый флаг сдающихся на милость завоевателям жильцов. На изогнутый фонарь перед входом кто-то напялил стоптанный солдатский сапог.

Его вели через всю территорию части куда-то в сторону КПП, и Дима стал понимать, что расстреливать его пока не собираются, за смертью далеко водить бы не стали. Они прошли мимо здания телецентра и дорогой, по обеим сторонам которой уже уронил цветы шиповник, направились в Калчи. Оба сопровождающих молчали, и Дима попытался хотя бы разузнать, куда его ведут и зачем.

— Мужики, вы откуда призывались? — спросил он наугад у того, кто шел впереди, — темноглазого, с редкими усиками парня. Тот коротко обернулся, но ничего не сказал.

— А я с Урала, — сказал Дима. — Из Чернявинска. Ничего себе город. Только все говорят, что радиация там повышенная. Врут. Я сам с дозиметром по городу ходил все нормально. Ну чего молчите-то? За разговор денег не беру.

Усатый обернулся:

— Нам-то какая разница, откуда ты? Идешь себе и иди, сопи в две дырочки.

— Ну, просто… Ведь не чужие. Я же не военные секреты у вас расспрашиваю.

— С Алтая, — пробурчал усатый. — От тебя далеко.

— А я был там, — сказал Дима, приободрившись, — к дядьке ездил. Мы с ним на Катунь ходили, я еще ногу о чилим распорол.

— Чилим с босыми ногами не собирают, — сказал усатый и, поотстав, пошел рядом, — надо в резиновых сапогах в воду заходить. У него ж рога вот такие.