Алоха из ада (ЛП) - Кадри Ричард

— Тебе действительно нравится это число.

Он кивает.

— На самом деле, мне нравятся девятки. Священные цифры. Вам нужно любить их. Если бы вы, люди, лучше разбирались в математике, то были бы такими же умными, как я.

Я киваю в сторону Элис.

— Ты же можешь позаботиться о ней, пока меня не будет?

— Её забрали с её места на Небесах, так что, в отличие от некоторых, она одна из моих. Никто не причинит ей вреда.

Я начинаю спускаться по пандусу. Элис делает несколько шагов вслед за мной. Я останавливаюсь.

— Ты точно можешь остановить Мейсона?

— Не знаю.

— Тогда пообещай мне вот что. Если не сможешь победить, и всё начнёт разваливаться, ты вернёшься сюда, чтобы мы могли пережить это вместе.

— Обещаю.

— Тогда, ладно.

Я наполовину разворачиваюсь, затем поворачиваюсь обратно.

— Ты шпионила за мной для Саб Роза?

Вопрос вырвался сам собой. Я практически ощущаю, как ангел пытается дотянуться до моего рта и засунуть эти слова обратно.

Элис замирает. Я довольно неплохо читаю лица. Если бы у неё было сердцебиение, оно бы сейчас зашкаливало. Это всё, что мне нужно знать.

Раздаётся похожий на выстрел из пушки треск, когда рушится подожжённое Кисси здание. Я разок машу ей рукой и ухожу.

Я оказываюсь в Бесплодных Землях, хотя не понимаю, почему этот участок дерьмового пейзажа Лос-Анджелеса должен быть хуже любого другого, виденного мной. По сути, я бы счёл это место откровенно спокойным, если бы не вся эта кровь.

Я нахожусь в заброшенной промышленной зоне, окружённой разрушенными складами и изогнутыми и искорёженными железнодорожными путями, идущими вдоль реки Лос-Анджелес. Бетонные берега реки окрашены в цвет старого кирпича стремительным потоком реки крови, притока Стикса. Полагаю, это и есть источник пузырящейся в воронках крови. Здесь нет ничего, что указывало бы на Тартар. Никаких табличек, горящих кустов, играющих в угадайку «Рискуй!»[263] сфинксов. Однажды один сфинкс попытался сыграть со мной, я прижал его и побрил, пока он не стал похож на одну из тех бесшёрстных кошек из зоомагазинов Беверли-Хиллз.

Я недалеко от сожжённой обвалившейся версии старого моста на Четвёртой улице. Все эти большие римские арки с немногими неуместными викторианскими уличными фонарями для солидности, потому что не хочется, чтобы промышленные пустыри выглядели безвкусными. Под мостом что-то странное. Яркое пятно зелени. Пальмы по обеим сторонам, и они не горят. Зелень выглядит как свежая здоровая трава. Посреди маленького оазиса стоит белое оштукатуренное бунгало в стиле сороковых[264]. Оно покрыто красной шиферной черепицей и стилизовано под своего рода старинную асьенду[265]. Я подхожу по чистой дорожке перед входом и стучу в дверь. Та открывается, и женщина за дверью улыбается мне. Её лицо меняется и преображается, демонстрируя фазы луны.

— Я же сказала, что в конце ты придёшь ко мне, — говорит Медея Бава.

— Так это твой грязный маленький секрет. Тартар — это Инквизиция.

— Нет. Я Инквизиция. Тартар — это твоя судьба. “Dies Irae”[266], — декламирует она: —«Боже праведного мщенья, в день последнего свершенья удостой нас отпущенья».

— Мне нравится, как звучит эта часть с отпущеньем.

— И некоторые удостаиваются его, но, боюсь, ты для этого слегка опоздал.

Я делаю шаг в сторону с дорожки Бавы, топча её идеальный газон кроваво-сточно-помойными ботинками.

— Тогда почему бы тебе не подбросить нас к Клубу Дважды Мёртвых, и не впустить меня? — Она выходит, запирая дверь. — Серьёзно? Ты считаешь, что кто-то собирается проделать такой путь, чтобы стащить твою коллекцию марок?

— Ты не единственный в аду, кто зол на весь мир. Я не хочу глупо рисковать.

— Какое занудство.

Она ведёт меня к шатко выглядящей металлической лестнице, ведущей сквозь выдолбленную в дорожном полотне дыру на мост. Медея жестом показывает мне идти первым. Я берусь за перила и трясу их. Лестница слегка шатается, но, похоже, выдержит. Я начинаю подниматься.

— Знаешь, я ждала тебя здесь всю твою жизнь.

— Надеюсь, у тебя есть кабельное, иначе ты пропустила много хороших телепередач.

Когда мы оказываемся наверху, она направляется к дальней стороне моста, и я следую за ней. На полпути она резко останавливается и смотрит на меня.

— Знаешь, что как только попадёшь внутрь, ты уже никогда не сможешь уйти.

— Это то, что в выпускной вечер сказала Энджи Саммерс на заднем сиденье «Кадиллака» своего отца. Если я смог уйти от неё, то смогу уйти и от тебя.

— Отрадно встретить человека, так стремящегося воспользоваться аннигиляцией.

— Ладно. У тебя был свой момент суперзлодея, теперь можешь показать мне входную дверь?

Медея отступает на несколько шагов и простирает руки.

— Мы здесь. Узри Тартар.

Я оборачиваюсь, ища хоть что-то.

— Мы нигде. Узри нихуя.

— Посмотри вниз. Затем прыгай.

Я заглядываю за край. Мы прямо над Стиксом.

— В твоих мечтах, Вампирелла[267].

— Сэндмен Слим боится небольшой крови?

— Он боится, насколько там глубоко. Хочешь, чтобы я прыгнул и разбил голову о дно.

Она качает головой. Тени делают её изменчивые черты лица ещё более тревожащими.

— Это вход. Можешь сохранить чуточку достоинства и прыгнуть, либо я могу подтолкнуть тебя.

— Попробуй.

Я бросаюсь к ней и внезапно оказываюсь в воздухе. Приземлившись, я скольжу примерно шесть метров. Медея просто ударила меня заклинанием, похожим на порождающее ураган торнадо. Я поднимаюсь на ноги и отряхиваю пыль с пальто.

— Если ты так ставишь вопрос, может, я просто пойду вперёд и прыгну.

— Первая здравая мысль, произнесённая тобой с тех пор, как ты здесь.

Я забираюсь на широкий бетонный парапет и как по канату иду туда, где поджидает Медея.

— У тебя здесь преимущество своего поля, но держу пари, ты не сможешь швырнуть подобное худу на земле.

— Мы не на земле, и какой бы силой ты ни обладал в этом месте, у меня всегда будет её больше. Теперь прыгай.

— Я обязательно тебя найду, когда вернусь в Лос-Анджелес.

— Ты не первый, кто говорит нечто подобное.

— Ага, но я первый, кто говорит серьёзно.

Она нетерпеливо указывает в сторону реки.

— Давай.

Я смотрю вниз на кровавые волны и поворачиваюсь к ней.

— У меня ведь нет времени на последнюю сигарету?

— Прыгай, или я сброшу тебя.

Я вытягиваю руки и делаю вдох.

— Как однажды сказал один великий: «Не нужно было переходить со скотча на мартини».

Я откидываюсь назад и даю себе перевалиться через край, делаю кувырок в воздухе и плюхаюсь в красную реку.

Я падаю плашмя на спину. Ощущение настолько же приятное, как и звучит падение в кровь с высоты пятнадцати метров. Я задерживаю дыхание и стараюсь ничего не вдохнуть.

Я тону и продолжаю тонуть, словно гравитация в реке не такая же, как гравитация снаружи. Меня тянет вниз к мягкому илу на дне. По крайней мере я надеюсь, что это ил. Один гладиатор как-то клялся мне, что приплыл в Пандемониум по реке дерьма. Надеюсь, здесь нет никакого обратного потока.

Я мгновенно погружаюсь в донные отложения. Мои лёгкие хотят выползти в горло и поймать попутку обратно в Голливуд. Ангел в моей голове бормочет нараспев молитву о смирении. Если бы я мог пнуть собственный мозг, то сделал бы это. Ангел прерывается на время, чтобы напомнить мне, что у всего есть дно, даже у ада.

Меня продавливает сквозь осадок, который становится плотнее с каждым пройдённым дюймом. Вскоре всасывание превращается в выталкивание, как будто меня вколачивает в русло реки гидравлический пресс. Должно быть, так себя чувствует паста, выходящая из экструдера для спагетти. А затем я, блядь, снова падаю. Но на этот раз всего на несколько метров. Проскальзываю сквозь тугое мясистое отверстие в крыше и спускаюсь по крутому склону, как по мусоропроводу. Мило.