Песнь Люмена - M. Nemo

— Послушание — великая добродетель и кому-то не помешало бы поучиться ей.

— Если меня таким создали, значит, я таким и должен быть, — парировал другой.

Довольный блеск в глазах заставил Шайло покачать головой. Он первым двинулся вперёд. Они как раз пересекли изображение остроконечной звезды в центре, заключенной во множество сфер. Зал окутывала темнота, и только свет от звёзд проникал внутрь. Кругом было тихо, произнесённые слова особо звучали в окружающей их пустоте.

— Иногда мне хочется…

— Да?

— Понимать.

— Тебе этого хочется всегда.

— Но только иногда я приближаюсь к этому. Как будто оно подкрадывается близко и нужно только открыть глаза. Но каждый раз ничего не удаётся. Интересно, это похоже на сон?

— Не говори об этом.

— И всё же.

Шайло как будто впервые задумался.

— Не знаю.

— Но, — добавил тут же, — во время сна сознания уже нет. Это только физическая оболочка. Любого заснувшего нужно немедленно сжечь, а ты говоришь так, как будто возможен путь назад. Любого, кто закрыл глаза и достаточно долго не открывает их, и нет признаков жизни. Таков закон всего сущего. В этом и суть законов, они руководят всем и их не должно изучать. Потому, что мы не созданы для этого. Люмен.

— Да.

— Ты меня слушаешь?

— Да.

Стало снова тихо.

— Иногда мне кажется, что ты очень далеко.

— Возможно.

— Интересно, правда, — заговорил Шайло, когда они уже почти пересекли зал, оставив позади свет звёзд из окон.

Второй из них согласно кивнул. Не смотря на сходные разработки и проектирование и то, что Шайло должен был содержать в себе большую часть Люмена, всё же ни тот, ни другой такого сходства никогда не замечали. Только сейчас Шайло в полной мере понял, насколько они разные и это могло и дальше занимать его мысли, если бы он не отверг их.

Люмен это заметил.

— Не думай об этом.

Шайло имел в виду всё то, о чём они говорили. Люмен посмотрел на него пока друг шёл рядом.

Как будто это возможно?

Мягкий свет тронного зала обволакивал и как будто гасил ощущение пространства кругом. Император терпеливо ждал, пока Шайло пересечёт зал и остановится возле Него, склонив голову в жесте почтения и благоговения. Только когда Император коснулся пальцами его лица, Шайло осмелился посмотреть на Него. Изучая некоторое время лицо своего творения, Император опустил руку давая, таким образом, Шайло возможность идти рядом.

Император вызвал его, но не торопился говорить.

— Как чувствуют себя дети мои? — спросил Он.

— Хорошо, — Шайло отвечал почтительно, — благодарю.

— За что же ты меня благодаришь? — мягко отозвался Император, как будто даже и с интересом.

Тот тут же отозвался:

— За всё, — словно произнося очевидную истину сказал он. — Что только есть в мире, и каков есть мир. За существование и жизнь. За людей и легионеров.

— Что ж.

В Шайло не было стремления понять своего создателя, только молчаливое всепрощающее принятие. Любовь, которая останется не смотря ни на что. Подобная преданность и доверие притягивали как тот же свет, что окутывал их одинокие фигуры в широком и просторном тронном зале. Ему не нужны были ни доказательства того, что кто-то заслуживал любви, ни какие-либо подтверждения. Император гордился своим творением.

И любил, как и всех их.

— Твоя благодарность радует Меня.

Гармоничные черты лица, способность одним замечанием унять пыл и повести за собой. Шайло всегда нёс мир и был спокойным, в отличие от Люмена. В то время как один походил на бушующее пламя. Второй был похож на мягкий тихий снег, безмолвной пеленой опускающийся на мир.

Шайло молчал и потому Император заговорил снова:

— Я отослал ваших братьев с заданием. Как до того вас.

— Мы скучаем по ним. Но ждём зная, что они выполняют волю Твою.

— Это так. Что же тебя беспокоит?

Незначительная перемена в мимике. Брошенный на Него взгляд. Шайло никогда не пытался скрыть от своего создателя то, что было у него внутри. Всегда позволяя мыслям и эмоциям отражаться в языке тела и взгляде. Воистину, его доверие было безгранично.

— Это не беспокоит меня, — сказал он. — Но иногда мне хочется, чтобы он был спокойнее и принимал мир таким, какой он есть. И не увлекал себя тщетными вопросами. — Ясные серые глаза смотрели прямо Ему в глаза. — Иногда мне интересно, для чего это ему. Но я не могу понять.

— Это не то, что может угнетать тебя.

— Нет. Меня таким создали.

Он сделает всё, что я скажу, потому что его таким создали. Всё как примечательно наблюдать эти различия.

— Расскажи мне о мире.

И снова Император заметил некую перемену.

— Мир, — говорил Шайло без тени сомнения, — спокоен и красив. Всё в нём так, как должно быть и одно уравновешивает другое. В мире есть красота и порядок, лёд и пламя. И всё пребывает в единой сути, которая проявляет себя в каждом человеке. Животном или птице. Порядок, благодаря которому возможна жизнь, нельзя нарушать, ведь тогда воцарится хаос и уйдёт красота и благодать.

Император слушал с должным внимание. Казалось, его захватывают слова легионера, слетавшие так просто с губ. Его как будто интересовали самые незначительные мелочи, формулировка слов и то, как он их произносит. Как при этом меняется выражение лица. Шайло оставался спокойным и говорил как всегда ровно и притягивал к себе. Всё в нём было складным и верным.

Положенную себе на плечи руку он оценил, как знал правильности своих слов.

— Говори, Я тебя слушаю.

— И как бы нам не были дороги сиюминутные проявления жизни, к которым мы склонны привязываться. Её полнота всегда будет несравнимо больше.

— Как ты думаешь, легионеры склонны испытывать привязанность?

— Я люблю Тебя, — тут же ответил Шайло. — Я люблю своих братьев.

Что ж, он не был склонен отслеживать различные словесные формулировки, и отвечал прямо, самой своей сутью избегая витиеватых неясностей. Простота, Император видел это в каждом слове и в каждом жесте, такая прекрасная ясная простота, которой невозможно противиться.

— Желание любви может быть негативным?

— Как и всё чрезмерное, — был ответ.

Они не спеша прошли вперёд.

— Шайло, что для тебя важнее всего?

Но он уже знал ответ.

— Ты. — И добавил. — Твоя воля.

Ответ Его порадовал, хоть и был очевиден с самого начала. Но всё то же безграничное доверие в столь совершенном существе подкупали, и в который раз Он не отказал себе в удовольствии ощутить его. Такими и должны быть легионеры. Такими они и были от начала времён и останутся неизменными до самого конца. «Вот и свидетельство порядка, о котором говорит сын Твой. Вот оно, стоит перед Тобой с ясным взором и чистотой помыслов. Так должно быть. Так и есть. Я вижу то, что видит в нём Карнут, залог естественного хода вещей, того же порядка. Беспредельной верности происходящего. Да, Я вижу, Карнут, и понимаю тебя».