Языковеды, востоковеды, историки - Владимир Алпатов

Однако нет никаких оснований считать какую-либо из работ Волошинова (как и Медведева) антимарксистской, авторы подобных гипотез ищут в них либо свою систему взглядов, либо систему взглядов позднего Бахтина (в 20-е гг. он был «марксистом-ревизионистом», но к 60–70-м гг., после ссылки и многолетнего непризнания, разочаровался в марксизме). А ищущий, как правило, находит. Но вопрос о том, кто писал «волошиновский цикл» и «Формальный метод в литературоведении» (другие публикации Медведева приписывать Бахтину не принято), безусловно, требует внимания. Подробно я о нем пишу в книге «Волошинов, Бахтин и лингвистика», здесь скажу лишь совсем кратко.

Можно специально не обсуждать «доказательства» единого авторства «спорных текстов» и несомненных сочинений Бахтина: при желании здесь можно доказать что угодно и в ту, и в другую сторону, а современный уровень статистической стилистики не столь высок, чтобы здесь можно было что-то утверждать окончательно. Реальную основу идей об авторстве Бахтина составляют два класса фактов: слухи, ходившие среди ленинградских, а потом и московских филологов с 20-х гг., и противоречивые рассказы самого Михаила Михайловича в последние 10–15 лет его жизни.

Я уже упоминал, что многие ленинградские филологи в конце 20-х гг. не любили Волошинова и не принимали его всерьез. О. М. Фрейденберг в воспоминаниях, написанных в 40-е гг., называет его, пересказывая чьи-то мнения, «автором лингвистической работы, написанной для него Блохиным», и утверждает, что он и ей предлагал нечто подобное. Л. Я. Гинзбург уже в годы, когда авторство стало широко обсуждаться, говорила, что «примитивные» Волошинов и Медведев «не могли так глубоко писать». А В. В. Кожинов в 1964 г. писал Бахтину о «Марксизме и философии языка», что в Москве многие, в том числе В. В. Виноградов и В. Б. Шкловский, «знают точно, что книга написана Вами по крайней мере на 9/10». Так что слухи ходили. Но все же точных данных у тех, кто их распространял, не было (характерно, что они исходили из среды, в которой знали Волошинова, но не Бахтина), а мнения мемуаристов о Волошинове бывали и совсем иными, как у А. И. Цветаевой.

Бахтин, как вспоминают те, кто его знал в последние годы жизни, нередко говорил о том, что «спорные тексты» (их состав мог у него иногда варьироваться) писал целиком сам; версия о «маске», по-видимому, тоже восходит к его высказываниям. Но достоверность многих его рассказов тех лет спорна. Его жизнь сложилась так, что ему многое приходилось скрывать не только от властей, но и от молодых почитателей. В последнем случае ему не надо было молчать о тюрьме и ссылке (наоборот, он мог «расцвечивать» биографию, говоря, например, о том, что ссылкой ему заменили первоначальный приговор к десяти годам лагерей, чего нет в документах). Но вот, например, отсутствие высшего (или даже среднего) образования (при полученной им позднее степени кандидата наук) он имел основания скрывать и рассказывал, у каких профессоров учился. Поэтому его устные рассказы – не достоверный источник. Важно, что о своем авторстве «спорных текстов» он ни разу не сказал ни в письменном виде, ни в магнитофонной записи. Когда за два года до его смерти В. Д. Дувакин записывал на магнитофон его устные воспоминания, Бахтин ушел от ответа, а в одном из первых писем В. В. Кожинову (единственном, где этот вопрос вообще обсуждается) дал совсем иную версию, о которой я скажу чуть дальше. Когда же через три года Кожинов решился задать вопрос об авторстве прямо, Бахтин не ответил.

Самый, может быть, существенный аргумент в пользу авторства Бахтина – прекращение публикаций Волошинова после отъезда Бахтина из Ленинграда в ссылку. Впрочем, он может быть опровергнут, если обнаружатся рукописи Волошинова последних лет жизни. Но и без них можно предложить и иные объяснения того, почему ученый замолчал: распад «круга Бахтина» мог выбить его из колеи (могла повлиять и болезнь).

Есть и аргументы в пользу Волошинова. Он подарил Медведеву «Марксизм и философию языка» после выхода с дружеской надписью; эта надпись имеет характер ответа на не дошедшую до нас надпись Медведева Волошинову на вышедшем чуть раньше «Формальном методе». Они общались друг с другом и с Бахтиным почти ежедневно и, если были «подставными авторами», то не могли бы об этом не знать. Но Волошинов здесь подтверждает свое авторство.

Наконец, вернемся к письму Бахтина Кожинову от 10 января 1961 г. из Саранска. Оно было ответом на письмо московского литературоведа, лично еще не знакомого с Бахтиным. Кожинов спрашивал у Михаила Михайловича мнение о «Марксизме и философии языка» и «Формальном методе в литературоведении», косвенно намекая на то, что адресат является их автором. И вот какой пришел ответ: «Книги “Формальный метод” и “Марксизм и философия языка” мне очень хорошо известны. В. Н. Волошинов и П. Н. Медведев – мои покойные друзья; в период создания этих книг мы работали в самом тесном творческом контакте. Более того, в основу этих книг и моей книги о Достоевском положена общая концепция языка и речевого произведения… Должен заметить, что наличие общей концепции и контакта в работе не снижает самостоятельности и оригинальности каждой из этих книг. Что касается до других работ П. Н. Медведева и В. Н. Волошинова, то они лежат в иной плоскости, не отражают общей концепции и в создании их я никакого участия не принимал». Отмечу, что Бахтин здесь прямо отрицает какое-либо участие в написании «Фрейдизма» и статей Волошинова, а в устных беседах он мог и их относить к своим сочинениям.

Представляется, что это высказывание, в котором у автора не было никаких оснований мистифицировать адресата, дает нам наибольшую информацию о том, как были написаны «спорные тексты». Не надо забывать о том, что все они вышли из научного кружка единомышленников. А в таком кружке всегда бывает лидер, объединяющий всю группу и подающий идеи. Его существование совершенно необходимо, но оно не отрицает способностей других членов кружка и тем более не означает, что именно научный лидер пишет все с начала и до конца. Наоборот, лидеру часто не хватает желания, а иногда и умения претворить свои идеи в связный текст: в процессе написания книги или статьи всегда есть рутинные моменты, неинтересные для творца. А другие члены кружка или ученики могут легко браться за написание связных, готовых для печати текстов. Подобных случаев немало. Один из моих очерков, например, посвящен Петру Саввичу Кузнецову, одному из активных участников Московского фонологического кружка. Безусловно, яркий ученый, очень добросовестный, много сделавший, но все же не лидер. И во многих случаях он (как и еще более известный, чем он, А. А. Реформатский) использовал и доводил до должного уровня идеи главного теоретика своего кружка В. Н. Сидорова. Но это имя за пределами узкого круга друзей и учеников всегда было известно меньше, чем имена Реформатского и Кузнецова, поскольку Сидоров подавал идеи, но не любил писать и напечатал много меньше своих друзей.