Привал на Эльбе - Петр Елисеев

— Добрый вечер, — приветствовал Вальтер своих сверстников. — Понравился вам концерт?

Курц незаметно мигнул рыжему. Тот ответил:

— Есть замечания. Постойте немного. Вот закончим свою программу смеха — ответим.

Курц вел эту программу каверзными вопросами:

— Что делать, чтобы не скучно было?

— Привести в кафе какого-нибудь иуду и взять дубинку, — отвечал рыжий.

— Это фашистское веселье устарело, — возразил Курц. — Чтобы было весело, надо напоить допьяна друга, у которого красивая жена.

Собутыльники одобрительно ухмылялись.

— А что сделать, чтобы бесплатно гулять в кафе? — опять спросил Курц.

— Поступить в официанты.

— Мелко. Полюбить жену хозяина кафе, — расхохотался Курц и победоносно посмотрел на Вальтера. — Вы спрашиваете наше мнение о концерте? — снисходительно заговорил он. — Скучноватый концерт. Вот если бы артистки голенькие плясали на столах…

Все рассмеялись. Вальтеру стало досадно. Он вспомнил слова Михаила о том, что ватага не будет слушать беседу. Но Вальтеру хотелось во что бы то ни стало сорвать бесшабашный разгул «ястребят».

— А почему вы обидели молодую певицу? — спросил Вальтер. — Надо уважать молодые таланты.

— Есть предложение, — нарочито подхватил Курц, — организовать общество защиты молодых талантов. В члены должны приниматься посетители этого кафе с четырехлетним стажем и четырьмя ранениями.

«Уйти от них, — подумал Вальтер, — совсем восторжествуют безумствующие молодцы. Спорить бессмысленно, они нанизывают пошлость на пошлость. С ними надо спорить дубинкой, но этот метод осудил комендант». Вальтер решил подействовать на своих сверстников, крещенных свастикой, более сильным доводом:

— Вы уже не популярны среди молодежи города, — сказал он Курцу. — Большинство юношей и девушек вступило в Общество дружбы с Советским Союзом, изучают его культуру…

— Я тоже изучаю, — перебил Курц, — читаю надписи на советских консервах.

Опять все разразились смехом.

Елизаров со стороны следил за столкновением Вальтера с Курцем. Ему стало жалко самозабвенного парня и противно, что разгульные молодчики ведут себя вызывающе.

— Вам надо поступить в школу первой ступени и научиться вежливости, уважению людей, — потеряв надежду на удачную беседу, сказал Вальтер поучительным тоном.

— Можно составить компанию? — поспешил на выручку Михаил. — У вас веселый разговор.

— О вежливости? Образцово скучный… — нарочито зевнул Курц.

— Но полезный. В обществе зевать — тоже признак невежливости, — заметил Михаил.

— От вежливости мало дохода, — тем же тоном протянул Курц.

— Конечно, за вежливость не платят, — парировал Михаил. — Но она ценится очень высоко.

Стол, за которым началась стычка Михаила и Курца, обступили молодые люди, подошли и Эрна с Верой. За их плечами стояли Тахав и Любек. Курц принял вызов и надеялся сразить новоявленного посетителя. Он считал себя начитанным и, как казалось ему, имел собственный взгляд на вещи.

— Дешевый афоризм. Вежливость помеха храбрости. Молодого человека красят физические совершенства: все дело в том, как он стреляет, боксирует, владеет дубинкой.

— Это грубо! В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и мысли.

Курц сделал важную мину, будто он давным-давно знает то, о чем говорит собеседник. Он встал, выпятил грудь и, долбя стол указательным пальцем, отрубил:

— Прекрасное — сила! Кто сильный, тот и красивый.

Курцу казалось, что он произнес неуязвимые слова. По выражению лиц своих друзей он судил, что произвел ошеломляющее впечатление. Вальтер нетерпеливо ждал ответа Елизарова: хорошо бы тот поставил Курца на колени. Михаил не спешил, не горячился и не гневался. Обдумывая атаку ретивого недруга, иногда затруднялся в выборе слов: не в полном совершенстве знал немецкий язык. Он достал папиросы, предложил Курцу, Вальтеру и другим любителям, затянулся и сделал легкий жест.

— Сила — понятие относительное. Для мышей, например, «сильнее кошки зверя нет». Вам, наверное, казалось, что Гитлер как полководец превзошел и Наполеона. А мы считаем, что Гитлер походил на Наполеона не больше, чем котенок на льва.

Эти слова Михаила взорвали круг слушателей. Вальтер, Эрна, Любек и многие парни захлопали в ладоши. Курцу же это пришлось не по душе. Не потому, что сравнили покойного фюрера с котенком. Курц не очень грустил о нем. Ему досадно стало, что его собственное изречение о силе померкло, как коптилка в электрическом свете. «Кто же все-таки этот незнакомый собеседник?» — подумал Курц. Он откусил конец мундштука папиросы и спросил:

— Кто имеет честь говорить со мной?

— Вежливости ради спрашивают наоборот, — подрубил Михаил высокомерие Курца. — Но я человек не гордый, отвечу. Я советский офицер, работник комендатуры.

Курц оторопел. Хотя он не боялся работников комендатуры, зная их беспристрастие, дружелюбное отношение к жителям города, но пожалел, что так буйно вел себя, чуть не побив Эрну. Он прикинулся хамелеоном.

— Тускло светят лампочки. — Он указал на люстру. — Не знаете, кто изобрел такие штучки?

Слова были медовые, а мысли ядовитые. Курцу хотелось уязвить собеседника тем, что русские якобы слабы в технике. Михаил улыбнулся: смешным показался ему ученический прием Курца. Он повернул разговор на другой лад:

— Хотите, угадаю ваши мысли?

— Не думаю, что- вы волшебник, — со скрытой иронией заметил Курц.

В глазах собеседников, сгрудившихся вокруг стола, зажглось любопытство. Только у Вальтера по лицу скользнула гримаса недовольства. Он думал, что в назидание другим Елизаров осадит, отчитает вдохновителя оргий, и вдруг советский офицер сам завел забавный разговор.

— Вы думаете, — сказал Михаил, отгадывая мысли Курца, электрическую. лампочку изобрел Эдисон.

— Правильно! Я это отлично знаю, — похвалился бравый знаток техники.

— А теперь я угадаю, чего вы не знаете, — продолжал Елизаров- Вы не знаете, что электрическую лампочку сперва изобрел русский ученый Лодыгин, а Эдисон лишь усовершенствовал ее.

Курц выпучил глаза, будто ожегся перцем. Он действительно не знал этой истины, но не хотел верить Михаилу. Он перевел дыхание, как после испуга, и, не желая отступать, пробубнил:

— Есть кинофильм «Эдисон», в нем показана вся технология.

— Я тоже смотрел эту картину, — кивнул Михаил. — Эдисон, повторяю, только усовершенствовал лампочку, изобрел к ней патрон.

Кури и не соглашался и не возражал. Спорить он не решался, боясь опять сесть в калошу. Хотя он изучал технику и в училище и в институте, но, увлеченный военными помыслами в Гитлерюгенде, так и не добрался до высоких ступенек науки. Поверхностные знания его выветривались, задерживались в памяти только отдельные факты, яркие штрихи, кричащие картины, общеизвестные формулы, крылатые слова. Сдаваться же, признать себя битым в споре не хотел. Чтобы не попасть впросак, Курц козырнул острой шуткой:

— Вопрос дискуссионный, как святость еврейки.

— Какой? — подстегнул его рыжий.

— Марии, матери Христа. — Курц пальцем щелкнул по солонке и подсыпал в пиво соли.

— Я не верю в сказки, тем более библейские, — отвернулся Михаил от Курца и спросил Эрну: — Вам не скучно слушать нас?

— Наоборот. Я слушаю с интересом, — призналась девушка. — Очень довольна, что вы утерли нос этому грубияну.

Вальтер улыбался, радовался, что Михаил хорошо поговорил с этим Курцем и что Эрна при всех дала пощечину герою кафе. Курц кусал губы, злился больше всего на Эрну, но отомстить ей не мог: боялся работника комендатуры. Он льстиво улыбнулся, посмотрел на девушку заискивающим взглядом и примирительно сказал:

— Вы не обижайтесь на меня, Эрна. Все, что было, — шутка. Я девушек никогда не обижаю. Орел мух не ловит.

— Орел, который чирикает, — сказал Вальтер, кивнув на Курца.

— Я готов сыграть вам туш за остроумие, — сказал Курц таким тоном, что нельзя было заподозрить его в ненависти, кипевшей в груди.

Курц отлично понял из слов работника комендатуры, что в новой Германии не в почете бодливые рога. «Не те дни» — вот что огорчало Курда. В голове шумело, лицо побледнело. Его охватила жгучая злость. Если бы так уязвил его какой-то монтер до прихода русских, он, Курц, устроил бы ему «пляску смерти», а теперь сидит тише воды, ниже травы.

Курц поднял руку, помахал пальцами на прощанье, отошел в сторону, сел за свой стол и кивнул официанту.

— Укрощение шакала, — сказал Вальтер.

— Он хитрый, — заметил Михаил, садясь между Верой и Эрной. — Имеет волчий зуб и лисий хвост.

Вера все время думала о Курце: что он за человек? Дурачится, но чувствуется, что он не глуп, находчив, силен, изворотлив, гибок и зол. Во время войны она встречала гитлеровцев, которые считали себя пупом земли. Одним из таких был майор Роммель. Он сначала перевязал рану Михаилу, попавшему в плен, вздыхал, видя его страдания, улыбался, чтобы подбодрить, а потом выжег на его груди звезду. Роммель улыбался и ей, когда отбивал печенки резиновой палкой. Тогда Вера не понимала, почему гитлеровцы такие жестокие. Теперь, понюхав чад бывшего клуба «Гитлерюгенд» и встретив его выкормыша, Вера стала улавливать в характере Курца то общее, что роднило его с теми фашистами в шинелях.