Маскарад лжецов - Карен Мейтленд

В углу одной из заколоченных дверей торчали расщепленные доски, словно кто-то живой отчаянно пытался выбраться из дома, набитого мертвецами. Дверь устояла. Страшно подумать, в каких муках умирал этот человек. Настигла ли его болезнь, поразившая родных, или добрые соседи уморили несчастного голодом?

Заколоченная церковь возвышалась над погостом. Перед бегством викарий позаботился, чтобы прихожане, не платящие десятину, лишились доступа к Всевышнему. Впрочем, возможно, он просто боялся, что голодная паства разнесет церковь по камушку.

Давно не кошенная трава пробивалась между дощечками, обозначавшими места захоронений. Было и несколько каменных плит на могилах селян побогаче. Лиса, вырывшая нору под одной из них, выволокла наружу пожелтевшие кости и череп. Надо бы прихватить их на обратном пути. Думаю, владелец костей не будет возражать, если его останки чудесным образом превратятся в мощи праведника. Все лучше, чем быть оскверненными зубами падалыциков.

Мы нашли место у самой стены, где дощечки сгнили от времени. Родриго и Осмонд взялись за лопаты. Вырыв кости, они аккуратно отложили их в сторону, намереваясь потом снова засыпать землей.

В нескольких ярдах от могилы Сигнуса, между двумя сгнившими деревянными крестами, нашло успокоение русалочье дитя. В ноздри ударил знакомый запах смирны, алоэ и сушеных водорослей. Предавать русалку земле было все равно что снова хоронить брата.

Помню, когда сдвинули плиту гробницы, чтобы положить туда голову, воздух наполнил тяжелый смрад, который не могли заглушить ароматы ладана и горящего воска. Помню рыдания матери и стиснутые зубы отца. Помню, что из глаз моих не пролилось ни слезинки. Все слезы были выплаканы в тот день, когда отец сказал: «Уж лучше увидеть моего сына на щите, чем среди трусов». И в тот же миг брат был обречен, и горькие слезы текли из моих глаз, пока не иссякли вовсе. Но в день похорон глаза мои даже не увлажнились, а веки саднило от нестерпимой сухости.

Замок клетки поддался не сразу — пришлось несколько раз подковырнуть его острым камнем. Крошечное тельце высохло и напоминало куклу из кожи. Как давно она умерла? Месяцы, годы назад? У меня с собой не было ничего, чтобы завернуть русалочье дитя, поэтому пришлось класть сморщенное тельце прямо в холодную землю. Рядом легла куколка.

Оставалось опустить в могилу зеркало. И вот передо мной впервые за долгие годы предстал мой чудовищный лик. Пальцы едва не разжались. Говорят, зеркала не лгут. Поистине, они глаголют жестокую и беспощадную правду. О, этот бугорчатый шрам, эта сморщенная пустая глазница! Внезапно меня затопили воспоминания о том дне, когда слуги впервые принесли мне зеркало. Они умоляли меня не настаивать, но безуспешно. Так вот почему, разговаривая со мной, все спешили отвести глаза, вот почему отворачивались мои сыновья!

Все эти годы перед моим мысленным взором вставало юное лицо, которого давно не существовало. Ныне вместо него предо мной предстал сморщенный, словно печеное яблоко, лик, пересеченный уродливым шрамом. Волосы поседели, синева здорового глаза подернулась блеклой голубизной. Губы, к которым некогда припадали с такой страстью, истончились, нежную кожу выдубили солнце и ветра. По цвету она напоминала высохшее русалочье тельце. Говорят, заглянув в зеркало, можно увидеть свою душу. Моя одряхлела и озлобилась.

На вес зеркало оказалось тяжелее, чем с виду. Так и есть — между круглой рамой и задней стенкой помещался тайник! Внутри лежал граненый кристалл, обрамленный широким серебряным кольцом. Кольцо испещряли эмблемы и усеивали жемчужины. Внутри кристалла прятался крошечный кусок кости. Передо мной были мощи, и, судя по оправе, не последнего из праведников. Услышав мой удивленный возглас, подошел Осмонд.

— Смотри, это реликварий. Он все время был в русалочьей клетке.

— А я думал, это простое зеркало.

— Зеркало и есть, реликварий сзади.

Как говорила та знахарка — хочешь что-то спрятать, оставь на самом видном месте.

— Чьи это мощи? — спросил Осмонд.

— Хм, разбитый потир и змея. Если эта птица — ворон, стало быть, мощи святого Бенедикта. Говорят, однажды завистливый священник перед тем, как подать вино и хлеб святому, отравил их. Змея означает яд. Когда Бенедикт благословил потир, тот рассыпался на куски. Тогда святой велел ворону унести отравленную облатку. Епископский посох — символ аббатской власти. А вот книга... Книга может означать устав, который святой Бенедикт создал для монахов.

— А это что за растение?

— Терновник. Колючками и крапивой монахи усмиряют плоть. А это, по-моему, розги, которыми выбивают порок и распутство.

— Неудивительно, что Зофиил так дорожил этими мощами! Как только он не завел себе настоящую розгу!

— Жемчужины означают чистоту и непорочность. Да, никаких сомнений, это мощи святого Бенедикта! Приход, лишившийся такой реликвии, много потерял! Обычно святого Бенедикта просят о безболезненной и мирной кончине. Наверняка мощи привлекали немало паломников.

— Значит, Зофиил украл мощи в Линкольне!

— Не сомневаюсь, что они краденые. Иначе зачем прятать святыню в русалочьей клетке? Хотя, может, украл их не Зофиил. Зависит от того, купил он русалку отдельно или вместе с клеткой. Три французских аббатства спорят о том, у кого хранятся настоящие мощи святого Бенедикта. Не знаю, кто из них прав, но, так или иначе, похищены мощи из аббатства в Монте-Кассино. Если Зофиил купил запертую клетку у торговца или рыцаря, возвращавшегося из Франции, он мог и не знать, что хранится внутри. На теле Зофиила ключей от ящиков не было. Впрочем, он мог прятать их в повозке.

Осмонд нахмурился.

— Деву Марию называют «чистым зерцалом». Святому Бенедикту понравилось бы, что его мощи заключены в зеркале.

— К тому же зеркало сохраняет силу и святость мощей и отражает черную душу демонов, которые хотят в него заглянуть. — При воспоминании о собственном отражении горестный вздох вырвался у меня из груди.

— Не стал бы Зофиил укрывать мощи в русалочьей клетке. Уж он-то никогда не допустил бы кощунства! — возразил Осмонд.

— Зофиил мог думать иначе. Жила когда-то русалка, которая стала святой. Смертной женщине Мургине было даровано тело лосося, и она не утонула. Святой Комгал из Бангора крестил ее. Говорят, хотел, чтобы его похоронили с ней в одном гробу. После смерти русалка совершила множество чудес. Мургину почитают как одну из святых дев. Зофиил мог рассудить, что русалочья клетка — лучшее место для того, чтобы скрыть мощи святого, который проповедовал целомудрие. Возможно, сказалась его любовь к магическим трюкам. Ему наверняка понравилось бы, что толпа, глазея на русалку, не замечает реликвария.

Осмонд посмотрел на сморщенное русалочье тельце.

— Еще вернее, что Зофиил намеренно спрятал мощи в клетке, рассудив, что волк вряд ли польстится на это чудище.

— А мне приятно думать, что нашелся ловкач, одурачивший бедного хитроумного Зофиила, который так трясся над своими сокровищами, а самого ценного не разглядел!

— Бедного! — возмутился Осмонд. — Тебе и вправду жаль этого негодяя?

— Мне жаль любого, кто, страстно желая заполучить что-то, не осознает, что уже давно этим владеет. Такая реликвия могла принести Зофиилу все, к чему он стремился, — славу, деньги, уважение. С мощами святого Бенедикта любой монастырь принял бы его с распростертыми объятиями!

— Может быть, он и собирался обосноваться в каком-нибудь ирландском монастыре, когда избавится от волка. — Осмонд взглянул на Родриго, который медленно и методично орудовал лопатой. — Если Зофиил украл мощи в Линкольне, волк вскоре снова нас нагонит. Думаю, епископ сказал ему, что искать.

Взгляд мой упал на крошечный обломок кости. Кости святого, по чьему уставу живут тысячи монахов и монахинь во всем христианском мире. Никогда еще мне не приходилось держать в руках подлинные мощи, если, конечно, они действительно подлинные. Ведь прошло столько лет!

Говорят, от настоящих мощей идет сила, словно тебя омывает струя теплой воды, или горячий источник начинает бить прямо из пальцев, а тело охватывает трепет. Еще говорят о многоцветном пламени, что танцует перед глазами, а кожу покалывает, будто от ожога крапивой. Люди, которым я продавал свои жалкие реликвии, клялись, что испытывают именно эти ощущения, потому что хотели верить. Хочу ли этого я? Есть ли во мне вера, которая позволит мне ощутить то, что столько лет моими усилиями чувствовали другие? Палец медлил, не решаясь прикоснуться к реликварию. Нет, не стану. Не хочу.

— Осмонд, видишь ли, я не думаю, что нас преследовал епископский наемник.

В глазах Осмонда появилось недоверчивое выражение.

— Теперь мы знаем, что он не убивал Зофиила.

Осмонд бросил одобрительный взгляд в сторону Родриго.

— Но Зофиил сам утверждал, что за ним гонится волк!