Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев

Задолго до заката вся конная и пешая ватага косарей, минуя десятки пучкасов и озёр, затянутых камышами, выбралась на самый берег Кубинского озера. Озеро шумело и волновалось. Свежий пронизывающий ветерок торопил мужиков строить шалаши.

В ивовом кустарнике застучали топоры. Засвистели в резун-осоке косы. И на месте, где остановились подводы, из прутьев и охапок осоки быстро выросли десятки шалашей. Обширные пожни подлежали дележу. Право дележа по-старинке предоставлялось старым людям, знавшим концы и начала всех пожен. До дележа сошлись мужики на жеребьёвку.

— Жеребьевать нынче нет нужды. Осоки всем хватит, — предложил Николай Серёгичев, когда бумажки с наименованиями пожен были разложены под фуражки.

— Кому хватит, а кому и нет, — возразил Михайла. — Конечно, у кого одна корова, много ли тому надо. А я к весне, бог да здоровье, хочу на своём дворе пять коров иметь. Тут как?

— Широко хошь шагнуть, портки не порви! — послышался из толпы насмешливый голос Ивана Менухова.

— Он может, смотри, каких двух остолопов нанял — Терёшку и Копыта, сам да Енька. Четыре мужика могут не мало накосить, если дней десять тут заживутся.

— И всё же осоки нынче вдоволь, — продолжал настаивать Серёгичев, — у меня есть для всех вас запасец. До сей минуты никому не хвастал, а вот пожалуйте. Терентий Иванович, на-ко прочитай им появственней…

Николай Фёдорович извлёк из кармана штанов смокшую и потому сразу распавшуюся на четыре части бумагу земельного отдела, в которой печатными буквами говорилось, что Попихинскому сельскому обществу — гражданам Попихи, Кокоурева, Полустрова, Беркаева и других деревень отныне и впредь до особого распоряжения передаётся шесть монастырских пожен: Мулаиха, Копылиха, Захариха, Мокриха, Кораблиха и Приозёриха, на коих снимается до четырёхсот возов осоки.

Мужики восторженно зашумели:

— Эге-ге! Вот это да!..

— А осока-то там какая! Аромат! Объядение!

— Да, у монастыря поженка была, не наше горе, что надо.

— Наш резун не корм, а отрава. Корова жуёт, а дёсны в кровях.

— Это что, а длина осочины посмотри — аршина три, один конец во рту, а другой, гляди, под хвостом у бурёнушки. Длина — во всю кишку!..

— Эх, и будет удой с монастырского корма, мать честная! Молодец Серёгичев, ай-да большевик, это он отхлопотал. Качать Николая свет Фёдоровича товарища Серёгичева, качать… Братцы!..

Толпа мужиков радостным шумом встретила столь неожиданное предписание земельного отдела.

О жеребьёвке разговор отпал. Серёгичев предложил сегодня же до заката осмотреть монастырские пожни, завтра по росе их разделить и начать косьбу с монастырских пожен, а свой вековечный резун никуда не уйдёт.

Многим захотелось взглянуть, что за пожни отхлопотал Серёгичев. Человек двадцать верхом поскакали к монастырским угодьям. Михайла снарядил туда Еньку. Ружьё подал:

— Может утку, либо селезня шпокнешь… да смотри с Николахой большевиком не заедайся; мужик он к власти руку имеет. Что нам перепадёт, то и слава богу. Не бранись.

Ещё не увидев новые пожни, Михайла начал подъезжать к Ларисе Митиной:

— Не продашь ли, голубка, ты мне свой пай осоки тамошней? На одну-то коровёнку тебе и здесь хватит накосить.

— Нет уж, спасибо, извини-подвинься, — отрезала Лариса, — лучше и не заикайся. Наверно, когда власть отдавала нам эти пожни, так не таких, как ты, в виду имела, а тех, которые победней.

— Правильно, Лариса! — поддержал Терентий, — жадности и зависти советская власть не поклонница. А тебе, Михайло, довольно стыдно к бедным вдовушкам так подкатываться.

— Не твоё дело! — прикрикнул Михайла. — Не тебе меня учить. Отцовский сын, весь в него пошёл. Тот такой же поперечный был.

Поворчав на Терентия, Михайла снял с телеги бредничек, растянул на скошенной луговине. Просмотрел внимательно кибасьё — поплавки подсчитал, проверил. Сердито повернулся к Терентию:

— А Николаха Копыто где? Крикни его, да пойдём, может на уху, на две наловим, чем зря тут время тратить.

Ни у кого не было бредничка, кроме Михайлы. Поэтому, когда они втроём пошли на ловлю, прихватив с собой порожний котёл, за ними из любопытства увязались подростки-ребятишки.

Облюбовали заводь, поросшую у берега кустарником. Михайла, перекрестясь, держась за клещ бредничка, босой, засучив выше колен портки, шёл водой в обход и твердил себе под нос божественные слова и обеты:

— Пусть эта тоня на счастье преподобного Лаврентия. Завтра он именинник. Ежели тоня удачная, то обещаю свечку…

Терентий, держась с другого конца за бредень, шёл, увязая в зыбком иле. Копытин держал наготове котёл под рыбу.

Кряхтя, вытащили на берег первый улов. От тины и сгнившей прошлогодней осоки чуть не лопнул бредень. Попала щучка с веретено, тонкая и, казалось, чуть живая, и несколько лягуш.

— Не на того святого закидывали, — передумал Михайла. — Давайте, отойдём подальше, да на Симеона-богоприимца вытянем.

— Да уж, Симеон не должен подвести, — усмехнулся Терентий.

Закинули, вытащили — опять пусто.

— Нет, тут что-то не то, — сообразил Михайла. — Может к ночи рыба спать в озеро на самую глубину ушла?..

— А эта болезная не успела? — подтрунивал Копытин, глядя на щучку, прильнувшую ко дну котла.

Михайла задумался. Ему казалось, что только на утренней заре может быть настоящий лов. Да чтобы постороннего глазу не было, а тут чорт принёс ребятишек с дюжину. Шум да смех, какая может быть рыба?! Он уже распорядился, чтобы Терентий и Копытин, очистив бредень от тины, стащили его к шалашам и развесили сушить. Но, охочие до свежей ухи, они не послушали его, а пошли вдоль заводи и заметили глубокий омут с крутыми берегами.

— Ну, Михайло, не препятствуй, — решительно и уверенно сказал Копытин, — вот здесь мы с Терёшкой во имя лысого дьявола попробуем закинуть и посмотрим, что из этого получится. Эй, вы, мелкота! — крикнул Копытин на ребятишек, — прочь отсюда!..

На приплёске он поднял два продолговатых камня. Разорвал пополам пояс и к бредню под самый рукав подвесил дополнительный груз. Ребятишки нехотя удалились от заводи и выжидательно остановились в стороне.

Долговязый, костлявый Копытин разделся донага, побрёл вокруг омута. Тоня была слишком короткой. Не прошло и десяти минут, как бредень лежал на берегу под кустом ракитника, а в рукаве шумно, как стая воробышков, сердито трепыхались крупные, скользкие и колючие ерши. Их набрался почти полный котёл, добрых полпуда!..

— Вот тебе и Симеон с преподобным Лаврентием! — подшучивал Копытин над хозяином. — Разве они понимают в рыбацком деле?..

Михайла не прекословил ни ему, ни Терентию, он только просил:

— Ребята, закиньте ещё разок.

— Нет, уж не жадничай. Сразу нельзя. Завтра в эту пору рыба соберётся, и черпай её, сколько хочешь. А на сутки нам хватит.

— Ай, бестия, смышлён, бестия! — восхищался Михайла. — Смотри-ка — два камня прибавил, по самому дну бредень проволок. Уха-то, уха