Сталин и Хрущев - Лев Балаян

Твардовский отвечал вождю взаимностью. Так, сочиняя поэму «Страна Муравия», поэт пишет в своей рабочей тетради: «Речь Сталина глубоко потрясла. Отступление (имеется в виду лирическое отступление – Л.Б.) о Сталине развёртывается под непосредственным впечатлением его речи» (Лит. наследство. М., 1983. Т.93. С.372). А в марте 1953 года на смерть любимого вождя Твардовский напишет такие строки: «В этот час величайшей печали Я тех слов не найду, Чтоб они до конца выражали Всенародную нашу беду…».

Но вот пришел Хрущёв со своей борьбой «с тенью Сталина», и Твардовского будто подменили. Теперь он – в числе ярых антисталинистов, он из кожи вон лезет, чтобы как-то угодить Хрущеву.

В ноябре 1963 года, отдыхая в Барвихе, он встречает среди отдыхающих бывшего личного секретаря И.В. Сталина Александра Николаевича Поскрёбышева. В своём дневнике он оставляет такую издевательскую запись об этом старом человеке: «Отдыхает здесь на правах персонального пенсионера маленький лысый почти до затылка человек с помятым бритым старческим личиком, на котором, однако…проступает сходство с младенцем и мартышкой…Этот человек ходит в столовую, принимает процедурки, играет в домино, смотрит плохие фильмишки в кино, словом «отдыхает» здесь, как все старички-пенсионеры, и как бы это даже не тот А.Н.Поскрёбышев, ближайший Сталину человек, его ключник и адъютант, и, может быть, дядька, и раб, и страж, и советчик, и наперсник его тайного тайных… Судя по лагерным рукописям, именно такие были в охране – невзрачные, незаметные, но злобные».

Твардовский носится со своей поэмой «За далью даль», как с писаной торбой, не смея без высочайшего дозволения Хрущёва опубликовать ее даже в своем журнале «Новый мир» ( где онработал главным редактором – Л.Б.). Невозможно читать без чувства брезгливости те унизительные записи, которые содержатся в его рабочей тетради. Вот неоднократный лауреат Сталинских премий обращается к помощнику Хрущёва В. Лебедеву с нижайшей просьбой передать «самому» главы из поэмы, а также в высшей степени подхалимское письмо, которое заканчивалось словами: «Ваше доброе отеческое внимание ко мне в труднейший период моей литературной и всяческой судьбы, давшее мне силы для завершения этой книги, позволяет мне надеяться, что и эту мою просьбу, дорогой Никита Сергеевич, Вы не оставите без внимания». Даже помощник Хрущёва рекомендовал Твардовскому переписать его: «Нет, это не то, не нужно все это писать».

Тогда Твардовский пишет ещё одно письмо: «Дорогой Никита Сергеевич! Мне очень хотелось сердечно поздравить Вас с днём рождения и принести Вам по этому случаю как памятный знак моего уважения самое дорогое сейчас для меня – заключительные главы моего десятилетнего труда – книги «За далью даль», частично уже известной Вам и получившей бесценные для меня слова Вашего одобрения. Среди этих новых, ещё не вышедших в свет глав я позволю себе обратить Ваше внимание на главу «Так это было…», посвящённую непосредственно сложнейшему историческому моменту в жизни нашей страны и партии, в частности, в духовной жизни моего поколения, – периоду, связанному с личностью И.В. Сталина.

Мне казалось, что средствами поэтического выражения я говорю о том, что уже неоднократно высказывалось Вами на языке политическом. Во всяком случае, я думаю, что эта глава является ключевой для всей книги в целом, и я буду счастлив, если она придётся Вам по душе. Желаю Вам, дорогой Никита Сергеевич, доброго здоровья, долгих лет деятельной жизни на благо и счастье родного народа и всех трудовых людей мира. Ваш А.Твардовский».

А когда всё-таки он получит «добро» и напечатает свою главу «Так это было…» в «Правде», он вдруг обнаружит, что читательская реакция не совсем та, на какую он рассчитывал. В его «рабочей тетради» возникнет запись: «… из некоторых писем видно, что появление в «Правде» этой главы рассматривается как прямое выполнение некоего заказа, официально-поэтическая интерпретация вопроса (темы). Усмотрено и наклонение в сторону нового культа… (имелся в виду культ Хрущёва – Л.Б .). Я впервые испытываю воздействие незнакомой мне ранее волны – волны осуждения, негодования, презрения, обличения в продажности и т.п. Что ж, взялся за гуж…».

Да уж, действительно, лучше б не брался. Вспоминая Твардовского Хрущёв в своих мемуарах пишет: «Как у нас Демьяна Бедного все знали во время гражданской войны, так буквально всем был известен и Твардовский в годы Великой Отечественной войны. Потом о его поэмах были написаны целые книги, а их героев изображали на картинах. Сталин с умилением смотрел на картину с Василием Тёркиным. Когда он впервые её увидел, то сразу же предложил: «Давайте повесим её в Кремле». Её и повесили там, перед входом в Екатерининский зал… А ныне ( в 1970 году – Л.Б .) завершается творческий путь Александра Трифоновича Твардовского без почета». А откуда же ему было взяться, почёту-то? Предателей лишь нынче чествуют, а советский народ заслуженно выражал им глубочайшее презрение.

Список принявших ложь Хрущёва из числа писателей можно было бы продолжить, но остановлюсь на двух, тоже «советских» писателях.

Это Эммануил Казакевич, который после окончания XXII съезда подобострастно сказал Хрущёву: «Дорогой Никита Сергеевич! Программу нашей партии можно успешно выполнить лишь при условии продолжения критики Сталина. Полная ликвидация культа Сталина – жизненная необходимость» (Казакевич, дважды лауреат Сталинской премии (1948, 1950), в течение десяти лет не написавший ни строчки, и как раз в 1961 году опубликовавший повесть о В.И. Ленине, очень надеялся, что Хрущёв обратит на него внимание и даст ему Ленинскую премию. Но не тут-то было! Хрущёв в мнении Казакевича не нуждался.

И это писатель Василий Гроссман, ни разу не отмеченный премиями ни при И.В. Сталине, ни при Хрущёве. Но не только. И при Горбачёве, когда этот ярый антисоветчик стал востребован, он отмечен не был.

Послушаем внимательно, что говорил, обращаясь к Хрущёву, этот тоже «советский» писатель: «Вы на XXII съезде партии безоговорочно осудили кровавые беззакония и жестокости, которые были совершены Сталиным. (надо же! – не при Сталине, а самимСталиным) Сила и смелость, с которой вы сделали это, дают все основания думать, что нормы нашей демократии будут расти (вот ведь каков был результат глупостей, совершённых Хрущёвым! – во всяком случае, точку зрения нашего «пророка» Гроссмана разделяли в советском обществе ранее обиженные люди) так же, как выросли со времён разрухи, сопутствовавшей гражданской войне, нормы производства стали, угля, электричества (это как – «по щучьему велению» выросли или создавалось героическими усилиями простых тружеников-ровесников Гроссмана, направляемых всё тем же И.В. Сталиным? – Л.Б.) . Ведь в росте демократии и свободы ещё больше, чем в росте производства и потребления, существо нового человеческого общества. Вне беспрерывного роста норм свободы и демократии новое общество кажется немыслимым».