Клуб Дюма, или Тень Ришелье - Артуро Перес-Реверте

Огонек сигареты высветил пальцы Корсо. Продержав сколько хватило сил дым в легких, он разом выдохнул его и теперь наблюдал, как серое облачко плыло над кроватью через освещенную часть пространства. Он уловил, что дыхание девушки вдруг сбилось с ритма, и внимательно посмотрел на нее. Она наморщила лоб и еле слышно застонала, совсем как ребенок, которому приснился страшный сон. Потом, все еще не проснувшись, перевернулась на бок и оказалась лицом к нему. Теперь она лежала на боку, одну руку спрятав под обнаженные груди, а другую устроив у самого лица. Так кто же ты такая, черт возьми, в который уж раз беззвучно спросил он, а потом наклонился и поцеловал неподвижное лицо. Он нежно погладил короткие волосы, провел пальцами по линии талии, по бедрам, теперь четко вычерченным на фоне светлого дверного проема. В этом мягком изгибе было больше красоты, чем в любой мелодии, скульптуре, стихотворении или картине. Он придвинулся, чтобы вдохнуть аромат ее тонкой шеи, и тотчас почувствовал, как его собственный пульс застучал крепким молотом, будя плоть. Спокойно, приказал он себе. Хладнокровие и никакой паники. Итак, приступим. Он не знал, надолго ли это, и потому поспешно погасил сигарету, сунул окурок в пепельницу на ночном столике и прижался к девушке, убеждаясь, что теперь его организм реагировал на прикосновение как положено. Он раздвинул ей ноги и безоглядно ринулся во влажный, радушный рай, который казался сделанным из горячих сливок с медом. Он заметил, что девушка в полудреме шевельнулась, потом ее руки обвились вокруг его спины, хотя до конца она так и не пробудилась. Он поцеловал ее в шею, потом в губы, из которых уже рвался долгий и неописуемо нежный стон, и почувствовал, что бедра ее ожили и прильнули к его бедрам, подхватив их ритм. И когда он погрузился в самую глубь ее плоти и в самую глубь себя самого, без труда прокладывая путь к затерянному в его памяти месту, откуда он, как ему подсказывало чутье, вел свое начало, она уже открыла глаза и глядела на него изумленно и счастливо – и зеленое мерцание пробивалось сквозь длинные влажные ресницы. Я люблю тебя, Корсо. Люблютебялюблютебялюблютебя. Я люблю тебя. Чуть позже, в некий миг он буквально прикусил себе язык, чтобы не ляпнуть такую же чертову глупость. Он видел себя со стороны – видел с изумлением и едва узнавал: теперь он зависел только от нее, от ее трепета, ее движений, угадывал ее желания и открывал тайные калитки, отыскивал сокровенные ключи к этому нежному и одновременно напряженно упругому телу. Так прошло больше часа. И наконец Корсо задал ей естественный в такой ситуации вопрос, но она сказала, чтобы он не беспокоился, что у нее все под контролем. Тогда он целиком, до немыслимых пределов, погрузился в нее, до самого ее сердца.

Он проснулся, когда начало светать. Девушка спала, прижавшись к нему, и Корсо какое-то, время лежал неподвижно, боясь разбудить ее, и старался не думать о том, что произошло и что будет дальше. Он прикрыл глаза и с наслаждением расслабился, радуясь окутавшей его приятной беззаботности. Он чувствовал на своей коже дыхание девушки. Ирэн Адлер, Бейкер-стрит, 221б. Влюбленный дьявол. Ее фигура в тумане перед Рошфором. Синяя куртка, раскрывшись парашютом, медленно летит на землю. Тень Корсо в глубине глаз девушки. Теперь она спала безмятежно и мирно, от всего отрешившись, и он никак не мог установить логические связи, которые могли бы упорядочить мелькавшие в памяти картины. Но как раз сейчас ему меньше всего нужна была логика; он отдался во власть ленивой неги. Положил руку в теплоту между ее бедер и долго не отнимал. По крайней мере, это обнаженное тело уж точно было реальным.

Вскоре он тихонько встал и пошел в ванную. Глянул в зеркало и увидел следы засохшей крови на лице, а также – следы схватки с Рошфором и ударов о лестницу: синяк на левом плече, еще один между ребрами, которые, когда он их пощупал, отозвались острой болью. Он быстро умылся и пошел за сигаретой. Сунул руку в карман плаща и наткнулся на записку Грюбера.

Он чертыхнулся сквозь зубы, проклиная собственную забывчивость, но поправить оплошность было уже нельзя. Корсо вскрыл конверт и возвратился в ванную, чтобы прочитать записку при свете. Сообщение было совсем коротким – два имени, адрес и номер. Оно вызвало у Корсо жестокую улыбку. Он снова оглядел себя в зеркало: взъерошенные волосы, потемневшие от щетины щеки. Потом надел очки с разбитым стеклом и проделал это так, словно водрузил на голову шлем с забралом; на лице его появилась гримаса злого волка, который учуял добычу. Он бесшумно собрал свою одежду, подхватил холщовую сумку и бросил прощальный взгляд на спящую девушку. Кто знает, может, новый день окажется удачным. Во всяком случае, Бекингэму и миледи Корсо завтрак испортит.

Отель «Крийон» был слишком дорогим, чтобы Флавио Ла Понте сам платил за номер; по всей видимости, расходы взяла на себя вдова Тайллефер.

Именно об этом раздумывал Корсо, когда выходил из такси на площади Согласия, пересекал вестибюль, отделанный сиенским мрамором, поднимался по лестнице и отыскивал комнату под номером 206. На двери висела табличка «Просьба не беспокоить», за дверью царила мертвая тишина. Корсо громко постучал костяшками пальцев – три раза.

Были сделаны три надреза в языческой плоти, и так был закален гарпун для Белого Кита…

Видимо, Братство гарпунеров из Нантакета прямо сейчас и будет распущено, и Корсо не знал, жалеть о том или нет. Когда-то они с Ла Понте вместе сочинили новый вариант «Моби Дика»: Измаил записывает всю историю, кладет рукопись в законопаченный гроб и тонет вместе с экипажем «Пекода». А спасается не он, а Квикег, гарпунер-дикарь, лишенный каких бы то ни было интеллектуальных претензий. Со временем он учится читать и в один прекрасный день знакомится с текстом, составленным его товарищем, обнаруживая, что та версия и его собственные воспоминания о случившемся не имеют между собой ничего общего. И тогда он записывает свой вариант истории. «Зовите меня Квикег», – так он начинает, а заголовок дает простой – «Кит». С точки зрения профессионального гарпунера, правдиво рассказать историю Измаилу помешала его ученость, и он здорово перемудрил: Моби Дик ни в чем виноват не был, обычный кит, как любой другой, все дело в обезумевшем капитане, который на первое место ставил сведение счетов («Какая разница, кто оторвал ему ногу», пишет Квикег), а не заботу о том, как наполнить бочки маслом. Корсо помнил, какая сцена разыгралась тогда за их столиком в баре: Макарова, мужеподобная, по-балтийски суровая, внимательно слушала Ла Понте, который объяснял, как важно было тщательно законопатить деревянный гроб, сделанный корабельным плотником, а Зизи бросала на него из-за прилавка убийственно ревнивые взгляды. Это были те времена, когда Корсо, набирая номер домашнего телефона, непременно слышал голос Никон и тотчас представлял, как она выходит из темной комнаты и поспешно вытирает мокрые от фиксажа руки. В тот вечер, когда они придумывали новый вариант «Моби Дика», он тоже позвонил ей, и позднее вся компания завалилась к ним домой. И они смотрели по видео фильм Джона Хьюстона[144] и распили еще несколько бутылок. И выпили тост за старину Мелвилла в тот самый миг, когда «Рахиль», блуждая в поисках своих пропавших детей, нашла еще одного сироту.