Гапон - Валерий Шубинский

Однако организацию, в отсутствие лидера, стали сотрясать внутренние склоки. Как пишет Петров, «в некоторых районах действительно личности, даже группы, были фанатично настроены о Гапоне, и действовали на массу в этом духе, другая же часть была либо равнодушна к Гапону, либо шла против него; составлен был заговор, в который входили люди за разными целями: одни шли против самого Гапона, другие против состава комитета; последние хотели перетрясти комитет и постараться провести туда людей более лучшего направления, но Гапона признавали в полной его силе. Желающих обновить комитет было большинство; на одном собрании комитет раскололся, часть вышла из его состава, против Гапона, вышли незаметно и создали его отдельно, причем постановили не давать Гапону никаких полномочий и не признавать его как вождя, а считать его обыкновенным членом».

Судя по всему, именно Петров и его друзья (Григорьев, Черемухин) хотели «перетрясти комитет», интриговали против Варнашёва и Карелина. На борьбу за влияние в организации стали накладываться взаимные претензии из-за полученных в разное время (из кассы «Собрания» и лично от Гапона) денег.

И в этой ситуации Варнашёв совершает очень странный поступок.

В середине декабря, во время собрания правления, он начал финансовый отчет следующими словами:

«Товарищи, у нас было денег своих 4000 р., и Гапон дал 1000 р., которые получил от Витте…»

Никто сперва не отреагировал — видимо, не осознав сказанное. Никто, кроме Петрова, который «потребовал ответа, какие 1000 р. получены от Витте и за что и кто уполномочивал получать, и почему до сего времени не объяснили комитету?». Его поддержал Черемухин — «бледный как полотно, с блуждающими глазами».

(Судя по всему, Петров давно искал повода, чтобы вцепиться в загривок своим конкурентам в «Собрании». А Черемухин был, видимо, очень эмоциональным, неуравновешенным молодым человеком. По крайней мере, дальнейшее косвенно об этом свидетельствует. Судьба его была трудной; из двадцати четырех лет жизни шесть он провел за решеткой — вроде бы «за рабочее дело», но такой срок, да еще несовершеннолетнему могли дать только за человекоубийство. Все это стоит держать в уме.)

Теперь уже «все кричали и требовали разъяснения».

Кузин объяснил, что деньги были даны Гапону на дорогу за границу, Гапон же нашел средства на дорогу в другом месте — а эти передал «Собранию». Варнашёв и Карелин подтвердили его слова. Петров ответил, что «Гапон не имел права брать деньги без разрешения центрального комитета». Варнашёв, Карелин и Кузин утверждали, что им было известно об этих деньгах, и настаивали опросить всех. Другие заявили, что ничего не знали и не знают. Наконец, несколько успокоившийся Черемухин предложил не разрушать из-за этой «ничтожной сделки» рабочего дела и клятвенно пообещать сохранить случившееся в тайне. Петров, в свою очередь, предложил обязать всех руководителей «Собрания» ничего впредь не предпринимать без согласия комитета. Тоже «клятвенно». Злоупотребляли эти рабочие люди патетикой. Гапоновская школа.

Но все-таки зачем Варнашёв это сделал? Захотел скомпрометировать и оттеснить Гапона… или создать повод для его срочного возвращения? (Телеграмма в Париж была отправлена, видимо, сразу же после собрания.) Варнашёв, возможно, понял, что Гапон что-то от него скрывает, и решил начать собственную игру. Разговор в полиции об известных Гапону революционных тайнах имел место именно в эти дни.

Итак, Гапон приезжает в Териоки — и через день или два вместе с Варнашёвым является к Матюшенскому и спрашивает, где остальные четыре тысячи бакинского купца (20 тысяч, вероятно, Гапон собирался оформить как-то иначе… или знал от Варнашёва, что Матюшенский говорил именно о десяти тысячах). Александр Иванович жмется и кряхтит, ссылаясь на подешевевшие казначейские билеты…

Гапон начинает подозревать неладное…

30-го в Териоках состоялось общее собрание организации. Было человек восемьдесят — по десять от каждого района. Гапон выступил с докладом-«исповедью» о своей жизни и работе за границей в течение года. Закончил он доклад так: «<…> Товарищи, я ошибся сначала, погорячился, и призывал вас к вооруженному восстанию, я сам теперь это считаю утопией, а потому прошу вас не слушать разных взвинченных голов, я все увидел и все знаю, нам следует удержать за собой завоеванное, убеждение, что если мы так поступим, то много выиграем, теперь судите меня, как хотите». Затем был поставлен вопрос о статусе Гапона в «Собрании». При обсуждении его Георгий Аполлонович вышел в соседнюю комнату. Голоса разделились, дискуссия была бурной. Наконец Гапона попросили вернуться.

«Гапон выступил на средину и несколькими словами победил всех. „Товарищи, сказал он, я вижу у вас многие сомневаются во мне и говорят о диктаторстве моем. Разве я был у вас диктатором?“ (посыпались голоса — нет, не был). „А если нет, я у вас и не прошу большего, дайте мне только прежнее полномочие“. — „Даем, даем“, — посыпались голоса. Председатель поставил на баллотировку, большинством голосов Гапона сделали хозяином союза».

Еще один вопрос касался годовщины 9 января. Решили отметить тихо, панихидами.

И — когда всё уже было обсуждено и решено — Гапон спросил:

— А где Матюшенский?

Послали за Матюшенским в город и не нашли его. Оказалось, что он уехал в неизвестном направлении.

Наконец, Варнашёв добился своего (если он добивался именно этого): Гапон рассказал ему правду. Как официальный председатель «Собрания» Николай Михайлович отправился в Министерство промышленности и торговли узнавать, были ли выданы Матюшенскому деньги и сколько. Ему были предъявлены расписки на все 30 тысяч. С этими расписками Мануйлов вместе с Варнашёвым явился в дом 3 по Владимирской улице, в правление «Собрания». Там был Гапон, который таким образом «раскрылся» перед властями.

Гапон тут же собрал «комитет» (руководство «Собрания») и уже без экивоков изложил всю историю с тридцатью тысячами Витте, прибавив, что в свое время «все опубликует» — стесняться и бояться нечего, «это деньги народные». Затем Гапон предложил избрать комитет для поиска денег в составе Варнашёва, Кузина, Усанова и Короленко. Кандидатура Черемухина была им отклонена; из-за этого произошел скандал. Гапон назвал истеричного «бунтовщика» шпионом, хлопнул дверью, потом вернулся, извинялся.

Это произошло 6 или 7 января.

Петров, как он потом утверждал, отсутствовал на собрании по болезни. Узнав от Кузина о тридцати тысячах и о бегстве Матюшенского, он имел личный разговор с Гапоном, который предложил ему взяться за поиски Матюшенского, предлагая премию не то три, не то пять тысяч из спасенных денег.

По его собственным словам, Николай Петров сразу же решил «разоблачить» Гапона. Но ему не удается внятно объяснить, почему он ждал три недели (его разговор с Кузиным имел место, по его словам, сразу же после 9 января 1906 года) и обнародовал свои разоблачения только тогда, когда Матюшенский сам нашелся, и за деньгами послали не его, не Петрова.

Но об этом дальше. Пока что попытаемся разобраться с событиями конца декабря — начала января.

Послушаем теперь версию Матюшенского (из его исповеди, опубликованной в «Красном знамени»).

Тимирязев, утверждает Александр Иванович, действительно дал ему 24 декабря (как раз в день, когда Гапон ступил на российскую землю) последний и самый большой «транш» — 23 тысячи рублей, но вовсе не для гапоновцев. Тридцать тысяч, объяснил министр, выделены на пропаганду среди рабочих. Гапоновским организациям и семи тысяч хватит. А остальные «в вашем распоряжении, и отчета по ним я не требую» — истратьте, дескать, их на пропаганду ненасилия и гражданского мира среди рабочего класса (Матюшенский дальше называет такую пропаганду черносотенной) как и где вам будет угодно. Однако затем Тимирязеву сделали внушение, объяснив, что Матюшенский — опасный революционер, вот он и дал задний ход, сообщив Гапону и Варнашёву, что деньги предназначались для них.

Можно ли в подобное поверить? Можно ли поверить в то, что деньги, принадлежащие профсоюзу и изначально предназначенные для него, большие деньги, сопоставимые с бюджетом графтоновской авантюры, вдруг отдаются частному лицу, к тому же заведомо малоблагонадежному, на некую абстрактную «пропаганду»?

Но это только начало сюжета, изложенного в «Исповеди».

Матюшенский, действительно в душе пламенный революционер, решил использовать деньги для борьбы с правительством. Сначала он хотел закупить оружие в Финляндии (в одиночку! Что бы он с ним делал?). Это не вышло, и журналист решил отправиться вглубь России, связаться с сектантами и организовать мятеж, используя фигуру самозванца, лжецаря… Кого он намечал на эту роль, Матюшенский не уточняет. (Замысел явно списан из «Бесов» Достоевского, на что обращает внимание и редактор «Красного знамени» Амфитеатров.)