Путешествие вокруг света - Иван Крузенштерн

Чтобы такое понудило нещастного покуситься на жизнь свою, того не могу утверждать с достоверноситю, хотя многие причины делают Японцам жизнь их несносною; ужасная мысль лишиться навсегда свидания с своими родными, находясь так сказать по среди оных, была вероятно первым тому поводом. Сию догадку основываю я на том, что в продолжение нашей здесь бытность пронесся слух, что привезенные в 1792 году Господином Лаксманом Японцы осуждены на вечное заключение и не имеют ни малейшего сношения со своими единоземцами. Сверх сего полагали тому причиною и следующее; по прибытии нашем подал, как говорили, сей Яаонец Баниосам письмо, в котором жаловался не только на жестокие с ними в России поступки; но и на принуждение их к перемене веры, прибавив к тому, что и посольство сие предпринято главнейше с намерением испытать, нельзя ли ввести в Японию Христианского исповедания. Одна только чрезмерная злость могла сему Японцу внушить таковые бессовестные нарекания. Ко мщению не имел он никакого повода; поелику принят был в России с товарищами своими человеколюбиво. При отъезде одарены они все ИМПЕРАТОРОМ; на корабле пользовались всевозможным снизхождением. Сие письмо не имело однако никакого успеха. Неудача в исполнении предприятия и угрызение совести в рассуждении бесчестного своего поступка, довели его, может быть, до покушения на жизнь свою. По залечении раны твердил он беспрестанно, что Россияне весьма добродушны, но он только один зол и желал прекратишь свою жизнь.

1805 год Февраль. 19–28

Февраля 19 го известили Посланника, что Японской Император отправил в Нангасаки уполномоченного с восьмью знатными особами для вступления с ним в переговоры. Хотя толмачи и не говорили явно, что Посланнику не надобно будет уже ехать в Эддо; но не трудно было сие заключить, потому, что отправленный Императором уполномоченный был высокого достоинства, которое по словам толмачей, состояло в том, что он предстоя своему Монарху, может даже смотреть на его ноги,[101] не смея впрочем возвышать более своего зрения. Чтобы такая знатная особа отправлена была в Нангасаки, для одного сопровождения Посланника в Эддо, о том думать было не можно. Желание Японского правительства сбыть нас с рук в начале Апреля, обнаружено довольно прибывшими к нам толмачами. Они приехали на корабль 28 го февраля по повелению Губернатора разведать о нашем состоянии. Но при сем случае делали такие вопросы, из коих не трудно было заключать о главном их намерении. Любопытство их, как скоро приготовить можно корабль к отходу, произвело в нас немалое удовольствие. Сего благоприятного признака нельзя было оставить без внимания. С сего времени начал я всемерно пещися о приведении корабля в надлежащую готовность к выходу в море; при чем не имел никакой причины негодовать на медленность Японцев, в рассуждении доставления всего, что только мною требовано ни было.

1805 год. Март. 12

Между тем 12 го Марта объявил первой толмач Посланнику, что ехать ему в Эддо не позволено, что уполномоченный Японского Императора прибудет в Нангасаки через 10 или 15 дней, и что после того, как скоро только готов будет корабль к выходу, должен он немедленно отправиться опять в Камчатку. Первой толмач известил сверх того, что нам не позволено покупать ничего в Японии, но что Император повелел доставить все нужные материалы, и снабдить двумесячною провизиею безденежно.

31 го Марта и 1 го Апреля по нашему счислению произходило в Нангасаки празднество, называемое Муссума-Матцури. Оное особенно состоит в том, что родители одаряют дочерей своих разными игрушками. Сколь ни маловажен предмет сего празднества; однако Японцы, посвящая два дня сей детской забаве, должны почитать его великим. Они присылали при сем случае даже и к нам толмача с прозьбою, чтобы работавших на берегу плотников не посылать в сии дни на работу.

1805 Год Апрель.

Марша 30 го в 11 часов пред полуднем прибыл в Нангасаки из Эддо Императорской полномочный. Переговоры о церемониях, при Аудиенции произходившие с обеих сторон с немалым жаром, начались 3 го Апреля. Оные кончились тем, что Посланник мог приветствовать представлявшего лице Японского Императора по Европейскому, а не по Японскому обычаю. Образ Японских приветствий столько унизителен, что даже простой Европеец соглашаться на то не должен. Посланник принужден был впрочем допустить, что бы явиться ему без башмаков и без шпаги. Ему отказали также и в стуле или в другом каком либо Европейском седалище, а назначили, чтоб он пред полномочным и Губернаторами сидел на полу с протянутыми на сторону ногами, не взирая на неудобность такого положения. Норимон, или носилки, позволили только одному Посланнику, сопровождавшие же его Офицеры должны были идти пешком.

Первая аудиенция последовала 4 го Апреля. Посланника повезли на оную на большом гребном судне, украшенном флагами и занавесами. Свиту его составляли пять лиц: Маиор Фридерици, Капитан Федоров, Порутчик Кошелев, Господин Лангсдорф и Надворный советник Фоссе, сверх коих находился один Сержант, которой нес штандарт. Судно пристало у места, лежащего от Мегасаки на севере, Муссель-трап толмачами называемого. В первую аудиенцию, кроме некоторых маловажных вопросов, произходили одни взаимные приветствия. Во вторую же, бывшую с теми же обрядами, окончаны все переговоры и вручены Посланнику бумаги, содержащие запрещение: чтобы никакой Российской корабль, не приходил никогда в Японию. Сверх того не только подарков, но и писания Российского ГОСУДАРЯ не приняли. Если вперед случится, что Японское судно разобьется у берегов Российских; то спасшихся Японцев должны Россияне отдавать Голландцам для доставления оных чрезь Батавию в Нангасаки. При сем запретили так же чтоб мы не покупали ничего сами за деньги и что бы не делали никаких кому либо подарков,[102] сообщение с Голландским фактором равномерно запретили. Напротив того объявили, что починка корабля и доставленные нам жизненные потребности приняты на щет Императора, повелевшего снабдить нас и еще двумесячною провизиею безденежно, и сделать сверх того подарки: для служителей 2000 мешков соли, каждый в 3/4 пуда; для Офицеров же вообще 2000 капов, то есть шелковых ковриков, и сто мешков пшена сарачинского, каждый в 3 3/4 пуда. Ответ полномочного, для чего он не принял подарков, был таков: что в сем случае должен был бы и Японской Император сделать Российскому ИМПЕРАТОРУ взаимные подарки, которые следовало бы отправить в С. Петербург с нарочным посольством. Но сие не возможно потому, что Государственные законы запрещают отлучаться Японцу из своего отечества.