Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

Спустя недели две, когда машинист вернулся в Каунас, дядюшка Ионас узнал от него, что Володя покинул поезд на станции Вилковишки. Подробности до меня не дошли. Дело в том, что после этой истории отец окончательно рассорился с дядюшкой Ионасом, считая его виноватым в том, что случилось с Володей. Он больше не хотел его видеть и до самой своей смерти так и не помирился с ним. Не пришел на похороны отца и дядюшка Ионас.

Уже весной сорок четвертого года к нам днем явился литовский паренек лет семнадцати. Дома был один отец. Насчет тетради он был мной предупрежден, и, когда паренек сказал, что он пришел по поручению Володи, отец пустил его на чердак. Там паренек сразу же нашел тетрадь, засунул ее за рубаху и ушел.

Вот все, что я могу вам рассказать…

14

Рассказ Марите Давидайте дорог подробностями пребывания Владимира в их доме, но он восстанавливает около месяца из того года его жизни, о котором я ничего не знал.

Что с ним было после того, как он на станции Вилковишки покинул товарный поезд?

Может быть, все-таки хоть что-нибудь знает машинист? Во всяком случае, упускать эту возможность я не имел права.

На другой день утром мне снова пришлось съездить к Марите, узнать фамилию машиниста. Вечером я уже беседовал с ним.

Это одно из самых страшных моих воспоминаний о том времени. Вы же не знаете, как трудно было подготовить тайный вывоз того русского товарища. Ведь мы отвечали за него и сами рисковали жизнью. И вдруг, когда самое трудное было уже позади, все сорвалось.

Было это так. Я уже принял в депо паровоз и ждал разрешения идти к эшелону. Но проходят все сроки, а разрешения нет. Волнуюсь все больше и наконец не выдерживаю. Оставляю паровоз на помощника и иду к диспетчеру. Спрашиваю у него: «Почему задерживается выход?» А тот отвечает: «Черт их, этих немцев, поймет! Полчаса назад вызвали маневровый паровоз и переформировывают твой эшелон». У меня замерло сердце. «Зачем?» — спрашиваю. Диспетчер отвечает, что, очевидно, состав пойдет в другом направлении, потому что они переставляют головные вагоны в другой конец эшелона.

Вернулся я в депо сам не свой. Жду. Думаю только одно: знают ли об этой беде Ионас и его товарищи? Успеют ли, смогут ли выручить русского? Идти искать их я не мог, так как обязан был находиться у паровоза.

Прошло еще минут сорок. Наконец я получаю приказ подать паровоз к эшелону. Направление — на Кенигсберг. Но мой паровоз идет только до станции Вилковишки, что недалеко от немецкой границы. Когда я подвел паровоз к стрелке и ожидал зеленого сигнала на переход к эшелону, кто-то назвал мое имя. Я выглянул в окошко. Это был Ионас.

— Помоги ему в Вилковишках! — крикнул он и убежал.

…Как помочь? Об этом я думал всю дорогу, а она длинной была. В то время немецкий порядок на дорогах уже сильно поломался. На каждой станции приходилось стоять из-за страшной неразберихи в движении. Графиком в то время распоряжалась целая куча военных начальников, между которыми не было никакой слаженности. Вот так мы и двигались от станции до станции. Тридцать минут движения, час стоянки. А я все думал и думал, как же помочь русскому. Я даже не знал, в каком он вагоне. Я не мог оставить паровоз и идти его разыскивать. А между тем, если бы я того русского увидел, я мог бы ему помочь: в трех километрах от Вилковишек находился хутор моего двоюродного брата и я мог направить русского туда. Все-таки кое-что. В общем, от собственного бессилия что-нибудь сделать я переживал так, как никогда не переживал. Я же не знал, что Ионас успел крикнуть русскому, чтобы он в случае чего обратился ко мне за помощью.

В Вилковишки прибыли ранним утром. После сильного мороза от резкого потепления стоял такой туман, что в трех шагах ничего не было видно. Прямо ощупью привел эшелон на товарный двор станции. Отцепился, перешел на запасный путь и стою. Жду. А чего жду, сам не знаю. Но стою, между прочим, рядом со своим эшелоном. Прибежал связной от диспетчера движения, передал мне приказ через час становиться под уголь и воду. Обратно меня пристегнут толкачом к воинскому эшелону.

Связной убежал на станцию, а я сижу и жду. Вдруг вижу — к паровозу метнулся человек. Я сразу подумал: он. Говорю помощнику: «Держи пар, я маленько промнусь». Соскочил на землю и сразу увидел человека. Он стоял, прижавшись к тендеру. Я подошел к нему поближе.

— Вы машинист? — спрашивает он по-немецки.

— Да, — говорю, — машинист.

Тогда он назвал мою фамилию и сказал, что дядюшка Ионас советовал ему в случае надобности…

— Знаю, знаю, — перебил я его. — Переходите пути, идите вперед до пакгаузов. Не доходя до них шагов сто, сворачивайте налево и идите под прямым углом, пока не увидите речки Шеймена, а потом по берегу идите к лесу. Там хутор под названием «Мария». Хозяин — мой двоюродный брат, зовут его Август. Передайте ему от меня привет и скажите, что я рекомендовал вас в батраки. А остальное про себя придумайте сами.

— Спасибо, — сказал он и исчез в тумане.

Вот и все. После войны Август приезжал ко мне в гости. «Два месяца, — говорит, — я из-за твоего батрака жил, как на вулкане. Каждую ночь мне виселица снилась»… Нет, я никаких подробностей у него не спрашивал. Да потом, этот Август вовсе не мастер рассказывать, он больше мастер молчать. Узнал я только, что еще зимой русский с хутора исчез… Да, Август жив. Он сейчас бригадир в колхозе. Могу дать вам к нему записку, только боюсь, что вы из него и двух слов не вытянете…

Действительно, это оказался на редкость неразговорчивый человек. Он был богатырского роста и сложения. Огрубелое от ветров и солнца лицо