Писатель в газете - Гилберт Кийт Честертон

Второе правило психологии состоит в том, что человек не может сосредоточиться на нескольких вещах одновременно.

Слушая стихотворение, вы не сможете оценить его по достоинству, если в то же самое время решаете кроссворд. Одни посоветуют отложить кроссворд, другие — стихотворение, большинство, вероятно, предпочтет сначала узнать, о каком стихотворении идет речь. Во всяком случае, каждому должно быть ясно, что надо выбрать что–нибудь одно. Однако современная жизнь убеждает в том, что это не ясно никому. Друзья идут славно поболтать в ресторан, где слова тонут в грохоте духового оркестра и, чтобы сказать изысканный комплимент или непринужденно пошутить, необходимо перекричать ударника. Они не могут ни послушать музыку, ни спокойно поговорить. И если эти люди ищут наслаждений, то им, вне всяких сомнений, принадлежит мировой рекорд по идиотизму. Испортить два удовольствия разом — все равно что убить двух соловьев одним камнем, и идиот, способный это сделать, безусловно, заслуживает специального приза.

Впрочем, это не единственное проявление идиотизма в окружающем нас светском обществе. Молодость всегда беспечна, возразят мне. И все же только в наш век психологии она покажется стороннему наблюдателю такой бездумной. Представьте себе сельского сквайра, отправляющегося на охоту в старые времена. Разумеется, он не станет приглашать с собой церковного музыканта с органом, чтобы наслаждаться гимном «Вперед, Христовы воины»[267] под крики охотников «Ату его, ату!». Здравый смысл — вот тот ныне отживший принцип психологии, который подсказал нашему сквайру, что нельзя получить два удовольствия одновременно. Когда Гектор мчался на колеснице, радуясь бегу коней, он, несомненно, понимал, что он отличный парень, достойный того, чтоб его воспел Гомер. Но ему и в голову не могло бы прийти предложить Гомеру бежать за колесницей с громоздкой лирой, стараясь донести до Гектора все поэтические красоты «Илиады». Не что иное, как разум, которому древние придавали такое необычайное значение, помог ему осознать две простые истины: во–первых, конные состязания не лучшее время, чтобы услаждать свой слух декламацией стихов, и, во–вторых, поэт, запыхавшийся от бега, едва ли способен хорошо декламировать. Напротив, жизнь современных охотников за наслаждениями состоит из множества нелепых несоответствий. Подводя итоги, скажу, что нынешнее жаждущее удовольствий поколение если и имеет о чем–нибудь представление, то уж, во всяком случае, не о том, о чем так любит порассуждать; его отличительная черта — беспрецедентное невежество в области психологии.

Я мог бы обнажить это больное место нашего общества, рассмотрев более серьезные проблемы. В заключение я как раз собирался остановиться на более тяжелых последствиях всеобщей путаницы и отсутствия логики: на хаосе и противоречиях, которые вносят в жизнь современные браки, разводы и свободная любовь, на болтовне о частном предпринимательстве, все разрастающейся по мере исчезновения личной собственности и личной независимости, на безграничной и ошеломляющей абсурдности новых идей о вере без догматов. Но все это лишь подтверждение того же изъяна современного общества, члены которого отправляются в шумную харчевню, чтобы уютно провести вечер, и на концерт, чтобы поговорить с другом.

КТО УПРАВЛЯЕТ СТРАНОЙ?

Когда мы говорим, что живем в век автоматов и от них зависит мир, прогресс и благосостояние нашего общества, мы зачастую склонны не замечать молчаливого присутствия в их рядах боевых автоматов. Однако последние с успехом преодолевают свою былую робость и позволяют ввести себя в те сферы жизни, где прежде с ними никто не сталкивался.

В известном смысле автомат, как и многие другие реалии современной жизни, стал до такой степени привычным каждому из нас, что кажется почти старомодным. Армия давно применяла его в борьбе с дикарями, настолько темными и невежественными, что пришлось — с его помощью — объяснять им необходимость немедленно предоставить свои шахты и нефтяные залежи миллионерам из иностранных правительств. Беллок в одном из своих ранних стихотворений навеки запечатлел главные добродетели расы завоевателей и ее нравственные принципы, помогающие бороться за мировое господство:

Кто наших истин не поймет,

Тем растолкует пулемет [268].

Но в последнее время в американских городах, и прежде всего в Чикаго, происходит нечто невиданное. Автомат стал обычным оружием преступного мира; Билл Сайкc, страшный герой–грабитель, защищаясь, уже не обнажает свой верный кольт [269].

Я вовсе не хочу показаться ханжой. И в Чикаго есть свои привлекательные стороны, в том числе и последовательная избирательность жертв и хороший вкус убийц, уничтожающих только себе подобных. Преступное общество в Чикаго тщательно блюдет чистоту своих рядов, и простому журналисту или путешественнику не так–то легко затесаться в его лучшие круги или получить приглашение на «верховую прогулку» (так деликатно называется у них убийство). Когда я был в Чикаго, один весьма важный господин имел неприятность попасть под перекрестный огонь двух автоматов и свалиться замертво с тонной свинца во внутренностях. Однако, насколько я знаю, этот господин сам укокошил тем же способом не менее тридцати четырех человек, так что трудно предположить, что кто–то воспользовался его молодостью и невинностью и втянул в игру, не объяснив предварительно ее правил.

Далеко не в каждом городе корпорация преступников так строго изолирует себя от остального общества. Подобно тому как сторонники искусства для искусства полагали, что только художники могут критиковать художников, эти аристократы автомата убеждены, что только убийцы вправе вынести приговор убийцам. Было бы хорошо, если бы этот не лишенный своеобразного изящества принцип распространился и в других городах и областях жизни: чтобы только шулеров обыгрывали в карты, только мошенников надували, только ростовщиков разоряли и пускали по миру.

К сожалению, современная практика убийства в Америке выходит за эти рамки. С особым размахом и свободой действуют в этом направлении полицейские, следящие за соблюдением сухого закона. Эти пламенные патриоты, ответственные только перед своим народом, убивают безобидных случайных свидетелей по одному подозрению, что они могли участвовать (равно как и не участвовать) в продаже или покупке спиртных напитков. Есть люди, которым такой государственный масштаб импонирует больше, чем ограниченный тред–юнионизм враждующих друг с другом чикагских бутлегеров [270].

Существует еще одно явление, нарушающее целомудренную изоляцию художников убийства, его называют рэкетом. По совершенно загадочным причинам это чаще всего случается в косметических кабинетах, которые постепенно превращаются в национальный американский бизнес. Галантный незнакомец входит в салон и спрашивает у хозяина, хочет ли тот, чтобы его заведение процветало. Хозяин отвечает, что именно таковым, как это ни парадоксально, было его желание, когда он открывал дело. Тогда незнакомец предлагает в 12 часов выложить на прилавок столько–то тысяч долларов, с чем и удаляется. Если хозяин не следует этому совету, салон взрывают. Все настолько просто, что я не вполне понимаю, почему это не практикуется повсеместно. Правда, это еще один шаг, выходящий за пределы замкнутого круга взаимных убийств, а потому прискорбный. Члену ВКЧУ, то есть Высшего Клуба Чикагских Убийц, не к лицу опускаться до косметических салонов. Что касается моих представлений о прекрасном, то я бы испытал большое облегчение, если бы все косметические салоны взлетели на воздух. Но вместе с ними взрываются люди, и это меняет дело. Правда, человек отправляется на небо в лучшем виде, и это обстоятельство придает пластической операции новое, весомое значение.

Но это к слову. Самое важное и угрожающее в появлении убийцы с автоматом другое. Общеизвестно, что каждый из нас, рожденных в этом мире, не замечает происходящих вокруг перемен, видя неподвижную картину там, где на самом деле разворачивается непрерывное действо. Его участники, кажется, замерли или движутся так медленно, что это почти незаметно. Современный молодой человек не может представить себе мир без автомобилей. Я еще помню такие времена, но в свою очередь не могу представить себе мир без железных дорог. Однако мне приходилось встречать старых людей, которые застали ту пору, когда железных дорог не было. Более того, я видел старцев, знавших мир еще без полицейских.

Раскинувшаяся по всей стране сеть полиции, связывающая полицейского из отдаленной деревушки со Скотланд–ярдом, возникла сравнительно недавно. Еще живо в памяти то время, когда блюстители порядка в цилиндрах безуспешно пытались догнать разбойников, скачущих на лошадях, или когда бандитская шайка могла захватить и удержать такой укрепленный пункт, как Дун или Макгрегор [271]. В былые времена атаман мог изгнать короля из его замка и собрать под свои знамена луков и копий не меньше, чем в королевской армии. Другими словами, часто случалось так, что преступный мир был организован и вооружен не хуже полиции.