Солдаты России - Родион Малиновский

— Чего это они нарядились такими петухами? — недоумевают русские солдаты, одетые в скромное защитное обмундирование.

— А шут их знает, шагай своей дорогой...

В марширующие колонны летят цветы, зелень, флажки, слышны возгласы: «Вив ля Рюси!» Приказано отвечать криками «За здравствует Франция!». После этого возгласы марсельцев учащаются: «Вив ля Рюси!», «Вив ля Рюси!» А в ответ, по команде офицеров, гремит русское раскатистое «ура».

Полк вступает на городскую площадь перед ратушей. Над входом г. ратушу висят два огромных флага — один русский, другой французский, а между ними с балкона спущен большой цветастый ковер. Так братается русская монархия и французская республика.

— Приведет ли это к добру? — косясь по сторонам, перешептываются между собой господа офицеры.

Французский оркестр заиграл «Марсельезу». Мотив напоминал русским солдатам какую-то революционную песню, будил воспоминание о первой русской революции, вырвавшей у перепуганного царя пресловутый манифест, который затем был растоптан пришедшим в себя русским самодержцем.

— Это по мотиву похоже на нашу песню «Отречемся от старого мира», — тихо проговорил слесарь команды Иван Плетнев.

— Цыц! — шикнул на него стоявший впереди старший унтер-офицер Пантелеймон Федии.

Это был кадровый служака, к тому же фронтовик, о чем свидетельствовали два Георгия на груди и большой глубокий шрам над правой бровью, где вынесло пулей кусочек черепной кости. В этом месте голова Федина дышала розовой кожей, под которой не было кости.

— Ткни иголкой — и в мозг попадешь, — говорили солдаты.

— Откуда он у него, мозг-то! — язвили наиболее смелые.

Гринько, стоявший рядом с Фединым, покосился на него и подумал: «Строг ты, братец, да зря». В это время русский полковой оркестр затянул «Боже царя храни», и потекли медленные, безвольные звуки навстречу бравурной и ритмичной «Марсельезе».

— Какой парадокс, — проговорил, сморщившись, штабс-капитан Сагатовский, стоявший на правом фланге пулеметной команды. Сагатовский был убежденным монархистом, и ему казалось нелепым сочетание республиканского гимна с монархическим.

Младший офицер поручик Савич-Заблоцкий ничего ему не ответил, а лишь что-то гмыкнул себе под нос.

Генерал-майор Лохвицкий, начальник 1-й Особой пехотной бригады, между тем обменивался приветствиями и рукопожатиями с французским генералом и мэром города. И вот полк уже двинулся дальше, проходя церемониальным маршем перед властями города. Раздались песни в колоннах рот и батальонов. «Взвейтесь, соколы, орлами», — понеслось над 1-м батальоном. Где-то сзади затянули «Шумел, горел пожар московский». Но сразу же раздалась команда «Отставить». Солдаты поняли: не тоже напоминать французам о злополучной для них войне с Россией 1812 года.

Французский и русский оркестры наперебой играли марши. Встречающие восторженно выкрикивали приветствия русским солдатам и буквально засыпали колонну цветами. Знатные француженки сияющими глазами провожали проходивших мимо твердым, размеренным шагом статных, молодых русских солдат. До этого они представляли их себе с большими бородами и усами, какими видели на картинках в своих школьных учебниках. А тут такой приятный сюрприз — стройные, молодые, краснощекие, красивые. Ах, какие они милые и славные, а идут, идут как! — широким, бодрым шагом, с развернутой грудью, у некоторых видны хорошо подбритые и закрученные кончиками кверху усы. Солдаты уже успели украсить свои винтовки цветами, а у всех господ офицеров букеты цветов в руках. Марсельцы встречали русских солдат с открытым сердцем, выражая свой бурный восторг в приветствиях, в воздушных поцелуях. То и дело было слышно: «Ке бель сольда Рюсь!»

Короткая остановка.

— Стоять вольно, но с места не сходить. Можно закурить, — распорядились фельдфебели по указанию начальства, которое буквально потонуло в разноцветной толпе марсельских женщин. Их очень много, мужчин значительно меньше — они на фронте.

Через минуту толпа смешалась с русскими солдатами: кто угощает сигаретами, кто дарит шоколад, печенье. Появились ведра, кувшины свином, сидром, и вот уже солдаты утоляют жажду. А кое-где француженки уже обвивают нежными руками крепкие шеи русских солдат и раздаются звуки поцелуев. Солдаты теряются, но все же отвечают полной взаимностью.

— Становись! — прогремели голоса ротных командиров.

С трудом удалось восстановить строй, и полк под бравурный марш двинулся дальше по запруженной народом улице. Опять возгласы «Вив ля Рюси!». В ответ солдаты отвечали (уже нашпигованные господами фельдфебелями) : «Вив ля Франция!» На это приветствие марсельцы бурно отвечали восторженными возгласами и рукоплесканиями. Так, провожаемый ликующим населением, полк прибыл в расположенный рядом с Марселем лагерь Мирабо, обнесенный каменной стеной с массивными железными воротами.

Быстро был произведен расчет рот по палаткам — по десять человек на каждую. Палатки белели аккуратными рядами, утопали в яркой зелени деревьев. Оружие сложили в козлы. Вещевые мешки разместили в палатках. Солдаты сняли свои гимнастерки и пошли к умывальникам. Кто не знает лагерных умывальников, стоящих длинными рядами за палатками! И все же заботливые французы прикрепили к ним белые дощечки с надписью по-русски: «Умывальник». Вскоре накормили всех солдат хорошим, сытным обедом. Так первый раз за пятьдесят пять суток морского путешествия они поели на твердой земле. После обеда — отдых и свободное время. Господа офицеры вскоре покинули лагерь и уехали в город на всякие приемы или просто кутнуть с дороги. Остался дежурный офицер. Но отпускать солдат в город начальство запретило.

Вокруг лагеря собралось много всякого народу, от простого люда до богатых мосье. Со стороны города стены лагеря были высокими, метров пять и больше, а со стороны лагеря — в рост человека. Верхушка стены была зацементирована, утыкана битым стеклом, но это никого не остановило: солдаты покрыли верх стены мешками, травой, шинелями и живо вступили в разговор с француженками, используя все приемы для объяснений. Появились и доморощенные переводчики. Один пулеметчик, Станислав Лапицкий, немножко умел говорить по-английски — он до солдатчины служил в торговом флоте матросом и плавал по всему миру, — а какой матрос не «говорит» по-английски? Вот он и служил за переводчика между солдатами и горожанами. Вскоре у марсельцев появились легкие лесенки и просто веревки. Они забрасывали их солдатам, а те не заставляли себя долго ждать: проворно спускались по ту сторону стены и растворялись в толпе. Так почти добрая треть полка ушла в город, а у оставшихся появились бутылки вина и даже коньяк. Вскоре солдаты «повеселели».