Опальная красавица - Елена Арсеньева

Елизавета же долго еще лежала без сна, не зная, то ли негодовать, то ли смеяться. Одно было для нее несомненно: Кравчук уже настолько осмелел, что одним этим визитом дело, конечно, не кончится. Она была далека от того, чтобы уверовать во внезапно вспыхнувшую страсть начальника тюрьмы, – скорее он искал расположения загадочной узницы для своей выгоды. Впрочем, какая ей разница, что движет хитрым малороссом? Надо избавиться от его приставаний раз и навсегда!

Да... но как это сделать?!

Елизавета ворочалась с боку на бок, но придумать ничего не могла, так и заснула уже засветло. Спала плохо и мало, встала измученная, злая, а когда хихикающая Глафира напомнила, что господин Кравчук с супругою уже ждут ее к завтраку (да, их благосклонность простерлась столь далеко!), стало и вовсе невтерпеж. Кое-как одевшись, рванулась в столовую, чувствуя: сейчас не выдержит – и наговорит начальнику тюрьмы такого, что никакое заступничество Араторна ее не спасет! Но стоило Елизавете увидеть Кравчука, в одиночестве восседающего за огромным, богато убранным столом, и услышать тяжелую поступь его супруги, уже доносящуюся из коридора, как ярость обратилась в ледяное, рассудочное спокойствие. Мысленно перекрестившись, Елизавета ринулась вперед и успела прыгнуть на колени Кравчука, обвить руками его шею и с отвращением запечатлеть на его потном лбу поцелуй, как раз вовремя, чтобы появившаяся в дверях Матрена Авдеевна смогла сие углядеть.

Сорвав с Тараса Семеныча парик, Елизавета нахлобучила его на себя и скорчила гримаску при виде начальниковой супруги, которая застыла на пороге столовой недвижимо, как несчастная жена Лота, даром что не оборачивалась, а пялилась вперед.

– Что это? – капризно воскликнула Елизавета. – Что это, Тараска? (Господи! Это же надо – Тараска! Да как у нее язык повернулся – изречь такое?!) Ты ведь обещал, что мы будем завтракать одни! Отошли свою толстуху прочь!

Матрена Авдеевна громко хрюкнула, словно ее ткнули шилом под ребро, но в обморок не упала, хотя побелела как полотно. Ринулась вперед с явным намерением стащить Елизавету с мужниных колен, однако та оказалась проворнее и спряталась за широкой спиной Кравчука, тараторя с видом наивным и наглым:

– Ты же нынче ночью, когда от меня уходил, обещал, что все переменишь! Обманул, стало быть? И меня, и ее враз обманываешь, распутная твоя душа?!

Матрена Авдеевна побагровела и замерла, тяжело дыша. Вид у нее был столь жалкий, что Елизавета как-то вмиг остыла к своей затее, смахнула парик и, водворив его на прежнее место, устало опустила руки.

– Ну, хватит придуриваться. Да успокойтесь, успокойтесь, сударыня! Никакого изгнания вам не приуготовлено, а супруг ваш нужен мне еще меньше, чем прошлогодний снег. Правда лишь в том, что он беззастенчиво меня домогается. Нынче ночью полуголым в опочивальню вломился! А мне его и одетым вовек бы не видеть, а не то что... – Она брезгливо передернула плечами и пошла было к двери, но тут Матрена Авдеевна с немыслимым проворством загородила ей путь – и отступилась, лишь когда Елизавета выхватила из рукава остро заточенный серебряный ножик, который успела незаметно прихватить со стола.

– Остерегитесь, сударыня! – просвистела сквозь стиснутые зубы. – И вы тоже! – Это адресовалось Кравчуку, хотя тот все так же сидел на своем стуле, будто приколотый, думая небось: «Что за ночка! Что за денек!» – Сами знаете, к чему меня мессир Араторн приуготовляет. А ежели не знаете, стало, он вас и вовсе ни во что не ценит и самомалейшего вреда, мне причиненного, не спустит вам. До той поры, покуда он не воротится, я сама себе хозяйка, сама госпожа – и собою распоряжаться вольна как хочу!

И, обойдя окаменелую Матрену Авдеевну, Елизавета решительно зашагала к лестнице, ведущей вниз, на улицу. Уже ступив на первую ступеньку, она услыхала грохот за спиною, да такой, словно рухнул буфет, – и догадалась, что госпожа Кравчучиха наконец-то хлопнулась без чувств.

Елизавета вышла на крыльцо с таким важным видом, что часовой не посмел ее остановить. Холодок сразу пробрал до костей, но она и не подумала воротиться за плащом, а, зябко поведя плечами, быстро пошла по двору, отыскивая глазами Данилу.

День стоял хоть и холодный, ветреный, но солнечный, и яркий свет еще пуще подчеркивал неприглядность Жальника и его обитателей, в изобилии слонявшихся по двору. Елизавета украдкою на них поглядывала, и чудилось: все они больны неизлечимо, столько ужасных язв покрывало их тела, столь были они согбенны, скрючены, увечны. Ее окружали люди с уродливыми бельмами, флюсами, хромые, с гниющими ушами...

Она, конечно, не знала и знать не могла, что все опытные заключенные, как болезнью, поражены застарелою привычкою к притворству. Они столько лет изображали всяческие хвори, изыскивая способы избегнуть каторжных работ, что и теперь не могли помыслить без этого жизни. Так, порошком, который червяк толчет в древесном дупле, надобно надуть в глаз, чтобы образовалось устрашающее «бельмо», которое, однако, довольно скоро само проходит. Надеясь изобразить глухоту, кладут в ухо смесь кашицы из травы, меда и гнилого творога: она вытекает натурально-зловонной зеленовато-белой жижей. Особенные ловкачи умеют и флюс изобразить. Для этого надобно изнутри проколоть щеку иголкою, пока не хрустнет (только не проткнуть насквозь!), а затем, зажав рот и нос, надувать щеку, чтобы раздулась и покраснела. «Вылечить» сию хворь так же просто, как ее нагнать: следует проколоть щеку снаружи и выпустить воздух. Но даже это пустяки по сравнению с тем, что удается истинным мастерам своего дела! Стягивая под коленом кожу вместе с жилами в складки и продевая сквозь них иголку со свиной щетиною, они добиваются, что ногу сводит, она «отнимается». Однако щетину совсем не трудно вытащить, распарив ногу в бане!

Елизавета, ничего об этих хитростях не ведая, смотрела на заключенных с истинным сочувствием, думая, что надо бежать из Жальника как можно скорее, пока и сама не уподобилась этим несчастным калекам!

Она прошла почти весь двор, прежде чем увидела Данилу. Ее бывший крепостной стоял возле кучки людей, окружавших небольшой пятачок двора. Елизавета с любопытством к ним приблизилась.

– Быков гонять? – проговорил один из арестантов, делая другому приглашающий жест. – Талан на майдан!

– Шайтан на гайтан! – усмехнулся другой, подсаживаясь рядом и вынимая пару обыкновенных игральных костей. Однако, завидев Елизавету, быстро убрал их, крикнув: – Стрема!

Заключенные вскочили, заслоняя заветный пятачок, бывший тем самым майданом для игры в карты ли, в юлку, в бегунцов, который есть в каждой тюрьме, а то и в каждой камере и подчас является для несчастных узников единственным развлечением. Елизавета испуганно попятилась, но тут подоспел Данила и, шепнув что-то одному-другому, успокоил арестантов. Они вернулись к игре, и только тот, который поднял тревогу криком «Стрема», проворчал как бы в пространство: