Холодные звезды - Вергилия Коулл

От воспоминаний о прекрасно проведенном вечере на глаза навернулись слезы. Кай снова оказался прав! Просил меня остаться. А я не послушала. И вот теперь сижу в яме, не зная ничего о нем самом.

— Точно не он? — спросил Биру. — У него разве нет рисунков на шее? Красивая роспись, я не знал, что у вас так принято украшать тела…

— Рисунков на шее? — у меня приоткрылся рот. — А он был вот такой большой, и лицо у него такое… упрямое, как у быка?

— Пожалуй, так.

— Это Бизон! — я спохватилась, что мой собеседник не понимает, и объяснила: — Он тоже попал в катастрофу с нами. Мы шли вместе первые дни. Но потом разминулись…

И «разминулись» — это еще мягко сказано. Но посвящать малознакомого протурбийца в наши передряги я не собиралась. Вместо этого поинтересовалась:

— Ты знаешь, что с ним случилось?

— Он убил священного волка. Его накажут, — спокойно ответил Биру. — Волчье племя поклоняется священным волкам и регулярно приносит им жертвы. Тот, кто убил священного волка, умрет страшной смертью, чтобы искупить свою вину.

Кое-что становилось понятно. Вот от кого удирал Бизон через лес. Похоже, мы зашли во владения волчьего племени и попались прямиком вслед за ним. Странно, что Тхассу не предупредил нас об опасности. Но об этом я решила поразмыслить позже. Слишком много вопросов и так роилось в голове.

— Как они узнали, что он убил их волка?

— На нем была шкура.

— Шкура?!

Я вспомнила, как мы с Каем рассматривали находку. Получается… тот монстр, прыгающий по деревьям и распугавший обезьян, считался для дикарей чуть ли не божеством? Я читала в учебниках по истории о подобном. Насколько же древнее это племя, если даже вместо протурбийского у них свой собственный язык? А может, так повлияло их обособленное существование? Цивилизация не коснулась волчьего племени, а его развитие так и остановилось на уровне пещерного.

Трудно же с ними будет договориться! Если выпадет случай поговорить, конечно.

Теперь прояснилось, почему коротышка с такой ненавистью напал на Кая. Тот тащил за собой шкуру монстра, выброшенную Бизоном. Видимо, его тоже сочли убийцей. Неужели он мог разделить участь бритоголового?!

— Что стало с тем человеком? — забеспокоилась я. — После того, как его забрали из ямы?

— Я не слышал криков. Значит, его еще не принесли в жертву.

Хотелось надеяться, что Кая тоже. Их могли держать где-то вместе.

— Что там наверху? — я ткнула пальцем в сторону неба. — Ты же видел, когда тебя сюда тащили?

— Мы на священном холме. Там место для жертвоприношений.

— То есть, домов там нет? А охрана?

— Я не знаю. Домов точно нет. Волчье племя живет в пещере. Вход в нее не знает никто.

— И ты не пытался бежать? — я измерила на глазок расстояние до верхнего края ямы. — Ни разу не пытался выбраться?

— Мои люди придут за мной, — он помолчал и добавил: — Когда-нибудь. Кроме того, здесь высоко.

— Но не так высоко, чтобы не добраться двоим… — прищурилась я.

Идея созрела в голове сама собой.

— Ты можешь меня поднять? Если решетка не закреплена, попробую выбраться.

В темном углу повисла тишина. Биру не двигался и не торопился отвечать, а мое терпение начало понемногу таять. Там, наверху, не раздавались ничьи голоса. Да еще и ночь — самое удобное время для побега! Чего тут думать?

— Это опасно, — наконец, заговорил он с неохотой. — Ты разозлишь волчье племя, если тебя поймают.

— Но сидеть и ждать тоже не выход!

— Выход. Мои люди должны прийти. Они будут торговать с волчьим племенем за мою свободу. Я могу договориться, чтобы торговали и за твою. Если ты выберешься сейчас с моей помощью и попадешься на глаза, может не поздоровиться нам обоим. Тогда ни о какой торговле не будет и речи.

— Когда они придут? Ты сам сказал, что сидишь тут уже два дня, — я откинула голову и посмотрела на решетку. — Да, риск велик. Но если получится, я освобожу тебя, и ты сможешь уйти к своим, а не мерзнуть в этой яме еще пару суток.

Убеждая протурбийца, я умолчала еще кое о чем. Он пообещал прихватить меня с собой из плена, но что-то подсказывало: просить об освобождении Кая вряд ли получится. И не хотелось быть обязанной кому-то чужому. Кто знает, как этот тихий с виду протурбиец потом распорядится своим преимуществом?

Нет, если жизнь на этой планете меня чему-то и научила, так это тому, что надо рассчитывать только на себя.

— Что, если мы не дождемся твоих людей? — продолжила уговоры. — Что, если с нами сделают что-то плохое?

— Если бы с нами хотели что-то сделать, то не сажали бы сюда. Твоего друга ведь не посадили? А вас поймали вместе? Значит, ты нужна волчьему племени живой. Как и я.

— Бизона тоже сюда сажали. Но потом забрали.

— Совсем ненадолго. Но тебя бросили засветло, а уже ночь.

Биру отвечал невозмутимым, твердым голосом. Все мои доводы разбивались о его непоколебимость, как пенные волны — о скалу. Он не слышал меня или не хотел слышать.

Все время, пока мы спорили, я поглаживала камень с острым краем, на который наткнулась пальцами, когда шарила вокруг. Небольшой, продолговатый, он вполне мог заменить нож для каких-то нехитрых манипуляций. Из груди вырвался вздох. Третий раз за последнее время я собиралась применить одну и ту же уловку. И прежде она всегда срабатывала. Получится ли теперь? Я стиснула зубы. Получится. Все мы, так или иначе, примитивны в своей природе.

Схватив камень, я отделила прядь волос и несколькими скорее рвущими, чем режущими, движениями отпилила ее от основной массы. Протянула светло-серебристую в сумерках полоску, концы которой свисали с ладони.

— Возьми. Это подарок. За твою помощь.

Моя рука чуть подрагивала в воздухе, хоть я и старалась унять волнение.

— Ты думаешь, я помогу тебе в обмен на клок волос? — в голосе протурбийца послышалась насмешка.

— Это не просто волосы. Ты таких больше никогда не увидишь и не найдешь. Такие есть только у меня. Они серебряные.

Еще несколько мучительно долгих секунд я ждала ответа. А потом вдруг из темноты подобно двум змеям, бросившимся в атаку, выстрелили две мужские руки. Одна крепко ухватила мое запястье. Другая — накрыла мою ладонь. Сам Биру тоже оказался ближе. Тень падала на его лицо, я не могла рассмотреть выражения глаз, но сердце заколотилось, как сумасшедшее. Он был большой, гораздо крупнее меня, и теперь его спокойствие показалось обманчивым.