Без права на подвиг - Андрей Респов

Так получилось, что обештабартц, едва войдя, немедленно упёрся взглядом в меня.

— Was?! — тут же взревел немец густым басом, шагнув ко мне и заполняя своей тушей всё окружающее пространство.

— Хайль Геринг! Господин оберштабартц! Заключённый номер 183172 Теличко Пётр, нахожусь на излечении в палате общей патологии госпиталя Цайтхайн! — то ли от неожиданности, то ли карта так легла, но доклад из меня вылетел без запинки. С каким-то даже пионерским задором. А уж к произношению, насколько я мог судить, не смогла бы придраться и моя любимая учительница — строгая и прекрасная баронесса Вревская.

Оберштабартц стрельнул глазами в фельдфебеля. Тот, вытянувшись, ловко подшагнул к начальству и что-то зашептал тому на ухо, подобострастно склонив голову. Тот недовольно жевнул губами, и, прикинув что-то мысленно, кивнул:

— Гут! — офицер развернулся и стал прохаживаться вдоль ряда коек, начав с тех, что у стены. Резко остановившись у второй от окна кровати, он склонился над больным так, что его высокая фигура живо напомнила мне дядю Стёпу милиционера из иллюстраций в детской книжке Сергея Михалкова, — еврей?! Цыган?

— Н-нэт, господын оберштабартц, я…я грузын! Сандро Сепиашвили! — напряжённо прохрипел лежачий больной, судорожно вцепившись в куцую шинель, которой был накрыт.

— Шульц! Осмотр! — рявкнул оберштабартц.

Фельдфебель продублировал приказ санитарам на ломаном русском.

Они быстро стащили с больного шинель и кальсоны. Оберштабартц поманил пальцем врача в халате с завязками на спине и брезгливо ткнул пальцем в область паха лежащего больного.

— Что, ето, ест?! — буквально по слогам выплюнул свой вопрос в лицо врачу оберштабартц.

— Циркумцизио, господин Зоннтаг, сиречь, обрезание, нет никакого сомнения!

Оберштабартц сжал побелевшие губы.

— Осмотреть всех! Этого — в карцер! Пошевеливайтесь! Шнеллер! — рёв этого борова, казалось, был слышен даже на улице.

— Но как же? Господин Зоннтаг, — робко попытался вступить Василий Иванович, — этому больному противопоказано…

— Молчать! Ты покрываешь евреев, Вольский! Я ещё тщательно проверю назначения и диагнозы. Ну же, форверст! — и немецкий главврач отпихнул своей ручищей дежурного врача так, что тот отлетел к стенке, чуть не упав навзничь, — Шульц, чтобы всех, я повторяю, всех больных тщательно проверили. Выявленных нарушителей — в карцер! Ими займётся гестапо.

— Яволь! — вытянулся фельдфебель и тут же наподдал сапогом одному из суетящихся санитаров, которые и без того поспешно срывали одеяла и бельё с лежачих больных.

— Если через полчаса я не увижу результата, Скворцов, то пришлю сюда Вигеле и Бенделя. И тогда сами догадываетесь, что произойдёт, — оберштабартц покинул палату, стуча подкованными подошвами надраенных сапог.

«Грузина» давно выволокли на улицу, а остальных, в том числе и меня, под контролем фельдфебеля тщательно осмотрел доктор в халате с завязками на спине. Кажется, это к нему немецкий офицер обратился по фамилии. Скворцов. Где-то я её уже слышал… Стоп! Да это же тот самый будущий главный врач карантинного госпиталя, из-за которого сгинет столько людей!

Я скрежетнул зубами в бессильной ярости, глядя на завязочки на спине невысокого суетливого мужчины с глубокими залысинами. Правду говорят, пристальный взгляд иногда может материализоваться.

Врач резко оглянулся. Я поспешно отвернулся и стал помогать надеть кальсоны на лежачего больного тому самому пожилому санитару, что пришёл с Василием Ивановичем.

— Упаси Господь от этих инспекций, — услышал я его шёпот и тут же узнал голос. Это был тот самый собеседник Вольского, которого я услышал, когда впервые пришёл в себя в шоковой палате.

— Чего так-то, прямо за упокой, Николай Семёнович? — решил я завести беседу со старшим санитаром, пользуясь тем, что палату уже покинули и Скворцов, и фельдфебель.

Тот пристально взглянул на меня, будто стараясь припомнить, где видел.

— А…это вы? Уже на ногах, Теличко? Однако, железное у вас здоровье! Только я бы на вашем месте всё же не спешил в общую палату. Полежали бы в шоковой. Целее будете. А то отсюда на работу враз определят. Тем более, вон каким вы живчиком скачете. Доклад оберштабартцу выдали — аж звон в ушах. Откуда так хорошо знаете немецкий?

— С детства в школе учил, потом хорошая практика была. Много общался с одним этническим немцем. Он говорил, что у меня способности.

— Вот как? Через эти способности и с гауптманом Кригером познакомились? — улыбнулся санитар, хотя взгляд его оставался холодным.

— Если это можно было назвать знакомством, — я красноречиво погладил себя по рёбрам и тронул синяк на скуле, — я так понял, что гауптман таким способом решил устроить проверку на лояльность перед устройством в отдел учёта военнопленных.

— Странно, обычно отдел «3А» занимается совсем другими делами, — Николай Семёнович произнёс это настолько безразличным тоном, зачем-то поправляя во второй раз одеяло на лежачем больном, что мне сразу стало понятно — похоже, я случайно зацепил какую-то важную ниточку. А вот куда она меня приведёт? Попробую-ка развить знакомство.

— Не знаю, какими делами занимается Отто Кригер, но меня он решил забрать из арбайткоманды для своего партайгеноссе, инженера Вильчека. А пока мне приказано работать в отделе учёта.

— Ух ты! Далеко пойдёте, Теличко, если в концлагерь не загремите, конечно… — санитар криво улыбнулся, переходя к другой койке, где больной так же не мог сам одеться после осмотра. Я решил не отставать, тем более что Николай Семёнович мою помощь не отвергал. Пациенты хоть и страдали дистрофией поголовно, но и санитар особой силой не мог похвастать.

— Простите, не подскажете, что имел в виду оберштабартц, когда грозился прислать сюда этих…м-м-м Вигеле и Бенделя, кажется?

— А вы о них не слышали? Ах, ну да, вы же в Цайтхайне без году неделя. Вигеле — немец, старший врач карантина. Имеет одну примечательную привычку: носит с собой специально сшитую рукавицу, при помощи которой учит, как любит выражаться Лёнька Гестап, уму-разуму тяжелобольных военнопленных. К примеру, ставят больным термометр, а он от слабости его удержать под мышкой не может. Ну а Вигеле тут как тут — хрясь! И все дела…

— Садист, значит. Готов поспорить, что живёт один. Ни жены, ни детей.

— Как ты сказал, Теличко? Садист? Это что, секта такая?

— Болезнь, психическое отклонение, ну, или склонность характера, если хотите.

— Только ни при ком из немцев ничего подобного не повтори. Надо же, штабсартц Вигеле — псих!

— Не буду. Ну а Бендель?

— Унтер-офицер Бендель — аккуратист. За каждую украденную с кухни госпиталя картофелину стреляет из своего вальтера в затылок виновному. А оформляют потом всё это, как попытку к бегству. Говорят, он на стволе своего пистолета ставит отметину после каждого застреленного. Врут, полагаю. Места на стволе маловато будет. Да, ещё, будто бы у Бенделя есть своя теория. Своеобразный пунктик. Среди пленных он