Кантор идет по следу - Самош Рудольф

Старшина вышел из комнаты.

– Только аккуратнее работайте, – проговорил Шатори.

– Первым пусть войдет Кантор, – посоветовал Чупати, снова показавшийся в дверях.

– Пусть войдет, – согласился криминалист. – Следы бы только не затоптал.

Чупати бросил на криминалиста презрительный взгляд и спросил:

– Откуда начинать?

– От следов на подоконнике…

Кантор подошел к подоконнику и, обнюхав его, поднялся на задние лапы, опершись передними на подоконник. Понюхав следы, пес выпрыгнул из окошка на землю. Старшина выскочил вслед за овчаркой.

Пока криминалисты изучали следы, капитан Шатори в коридоре допрашивал свидетеля, который первым обнаружил убитую.

Это был мужчина с рыжей шапкой всклокоченных волос и такой же рыжей бородой.

– Кто вы такой? – спросил капитан.

– Я здешний кочегар.

Капитан попросил у кочегара удостоверение личности и начал листать его. Листал, а сам думал, откуда он может знать эту фамилию. «Паку, Паку… Ух, черт возьми, вспомнил!.. Да ведь этот Паку один из завсегдатаев салона Илоны».

– Где вы были сегодня? – Капитан смерил кочегара внимательным взглядом.

– Видите ли, я с полудня работаю в котельной.

Шатори кивнул, не спуская глаз с дрожащих рук кочегара.

– Ваша фамилия?

– К вашим услугам, Пал Паку, – ответил кочегар, взгляд которого был направлен мимо капитана, в темноту коридора.

Этот взгляд почему-то раздражал капитана. Шатори подошел ближе к Паку, чтобы взглянуть ему в глаза. Изо рта кочегара исходил неприятный запах.

«Морфинист!» – догадался капитан.

– Вы не левша? – как бы между прочим, спросил капитан.

– Нет, что вы…

– Тогда попрошу вас закатать левый рукав.

– Зачем? На это у вас нет никакого права. Я ведь свидетель! – запротестовал Паку.

«Да ты, дружок, отъявленный морфинист!» – подумал Шатори и произнес:

– С какого времени работаете в больнице?

– С первого января. Всю зиму я работал по двенадцать часов в сутки. Хотел в труде найти душевный покой…

– Глядя на ваши руки, этого не скажешь – уж больно они у вас холеные.

– Наша котельная работает на жидком топливе, а руки мне беречь надо.

– Вот как! Почему же, разрешите спросить?

– Я, видите ли, художник. Но в этом варварском мире, управляемом антихристами…

– Ближе к делу, – перебил кочегара Шатори. – Скажите, зачем вам понадобилось в десять часов вечера появляться в комнате одинокой девушки? Вы что, ее любовник?

– Нет, что вы, как вы могли такое подумать?! Разве могла такая красавица, как она, поцеловать такое чудовище?

«В этом ты, пожалуй, прав», – согласился с ним Шатори.

– Для меня Марика была как бальзам для души. Я хотел вырвать ее из лап старика. Когда у меня находилась свободная минутка, я рисовал девушку в саду. Иногда она заходила ко мне. Один портрет я подарил ей. Да вон он, лежит на шкафу. Я и в комнату-то к ней войти не решался. Господин главный врач был такой ревнивый, что пообещал мне четыреста форинтов, если я покажу ему Патера, который хотел жениться на Марике. Марика сама жаловалась мне, что она ненавидят этого негодяя… доктора…

«Ну что за болтун», – подумал Шатори о кочегаре.

– Так зачем же вы пришли к девушке? – повторил свой вопрос капитан и быстрым движением закатал кочегару левый рукав. Левая рука была испещрена маленькими черненькими точечками.

Но кочегар, казалось, даже не расслышал вопроса капитана и продолжал:

– Видите ли, товарищ следователь, если бы я не был так беден, то бросил бы главному врачу прямо в глаза его грязные четыреста форинтов.

– Это почему же грязные? Вы что, не слышали моего вопроса?

– Слышал… Девушка сама пригласила меня зайти к ней вечером, сказала, что у нее для меня есть какая-то работа и что мне больше не нужно будет работать в котельной. Вот я и пришел, да, как видно, напрасно. Подойдя к двери, я, как всегда, постучал, но ответа не услышал. Дверь была не заперта, в комнате горел свет, на кровати лежала красавица, а кругом кровь, кровь, кровь…

Паку закрыл лицо руками и громко зарыдал.

– Отведите его к машине, – сказал Шатори одному из криминалистов, – и дайте успокоительного.

В конце коридора в этот момент появился Чупати с собакой. Паку и сопровождающий его полицейский прижались к стене, чтобы пропустить старшину с овчаркой. Кантор так неожиданно остановился перед Паку, что старшина чуть не наступил на пса. Овчарка начала тщательно обнюхивать неопрятно одетого, грязного кочегара. Оиа вдруг угрожающе зарычала.

При виде огромной рычащей овчарки Паку прижался к стене и воскликнул:

– Помогите!

– Ну, что скажете, молодой человек? – спросил старшина у Паку.

– Оставьте его в покое, – заметил Шатори, – он первым вошел в комнату убитой.

– Кантор, оставь! – приказал Чупати собаке.

Повинуясь приказу хозяина, Кантор отвернул голову от неприятно пахнущего человека и неохотно пошел к выходу. Весь вид овчарки свидетельствовал о том, что пес подчинился приказу хозяина, однако об этом плохо пахнущем человеке он составил свое, особое мнение.

Паку, казалось, тоже не почувствовал к овчарке никакой симпатии. Быстрыми шагами он направился к выходу.

– Товарищ начальник, у забора, выходящего к Дунаю, Кантор обнаружил след автомобильной шины. Преступник, видимо, очень спешил.

– Санто, вы закончили? – спросил Шатори у криминалиста.

– Так точно.

– Тогда идите изучите следы шин.

Другой криминалист, уложив в сумку инструменты, тоже направился к забору, сказав на ходу:

– Здесь мы все сделали. Отпечатки следов сняли. К рассвету получим заключение экспертизы.

– Теперь я могу забрать труп убитой? – спросил доктор.

Шатори бросил взгляд на часы.

«Всего лишь половина двенадцатого, – подумал он, – а мне казалось, что уже рассветает».

В голове его мелькала пестрая мозаика лиц и событий: неопрятный бородатый мужчина, кровь на полу, эта убитая девушка, деньги, около миллиона форинтов, которые никто почему-то не забрал… Интересно, кто эта девушка и какую роль она играла в этом деле?

С нетерпением капитан ждал возвращения Калди. А Калди в это время пытался получить ответ на тот же самый вопрос, беседуя с сотрудниками больницы.

Старший лейтенант Калди за какой-то час проделал большую работу и установил следующее.

Марика Лонтаи поступила на работу в больницу сестрой-ассистенткой, когда ей был двадцать один год. На красивую девушку сразу же обратил внимание Вархеи – главный врач гинекологического отделения больницы.

Марика окончила с отличием курсы сестер и могла бы остаться ассистенткой в университетской клинике, однако не сделала этого из-за старшей сестры Терезы, которая обращалась с подчиненными с пуританской строгостью и следила за каждым шагом молодых сестер.

До поступления в клинику Тереза была настоятельницей женского монастыря, и оттуда она перенесла монастырские порядки в клинику, что вполне устраивало профессора, руководившего клиникой.

В первый же день прохождения практики молодыми курсистками старшая сестра увидела Марику в обществе молодого врача. С этого дня красивая девушка с монгольским разрезом глаз стала для Терезы аморальной. А Марика действительно была красива: высокая, стройная, спортивная фигура, гордая посадка царственной головки. Чувственная красота Марики привлекала к ней мужчин. Глядя на эту девушку с восточными чертами лица, нельзя было не заметить, что ее предки смешали свою кровь с кровью турецких завоевателей XIII века. Лицо у нее было чуть смуглое, а миндалевидные глаза опушены длинными ресницами. Марика родилась в бедной семье, и редкая красота девушки была ее единственным приданым.

В деревне, где она родилась, Марика на собственном горьком опыте убедилась, как тяжело жить бедным. Ее дальние родственники здоровались с ней только до тех пор, пока сами были бедны. Обзаведясь хозяйством, купив домик и небольшой участок виноградника, они сразу же переставали с ней знаться. Как известно, за девушкой в селе плохая слава ходит до тех пор, пока она бедна.