Вечный юноша - Юрий Софиев

(Эти строки были потом изъяты — Н.Ч.).

Не каждому дана судьба героя,Хоть трудно женщине оставить дом,Ушла ты партизанкою простою,Чтоб смелой птицей реять над врагом.

(Последняя строка зачеркнута, вписана другая:

«Три трудных года билась ты с врагом» — Н.Ч.)

Судьбу твою запечатлел, запомнил:Двенадцать пуль в бестрепетную грудь!Да, в той заброшенной каменоломне,Где ты мне говорила: «Не забудь!»

Ю. Софиев.

Обнаружил при раскопках гранки газеты «Советский патриот», Париж, 1946 г. rue Galliera.

39.

«Все прогрессы — реакционны, если рушится человек». Когда я напал на эту строку Андрея Вознесенского, мне показалось что поэт взял все мои мысли, всю мою взволнованность, искания, мучения, откровения моих последних лет и воплотил все в эту изумительную строчку. И с этого момента Вознесенский предстал мне совсем иным — единомышленником, соратником, сказавшим о «самом главном», о самом страшном, что присуще нашей эпохе.

Смутно, но настойчиво веду я свой спор с «дьяволом — Мыслителем»; по-прежнему прихожу на балюстраду Notre Dame le Paris, или просто стою внизу, у ночного портала, а он, подперев голову ладонями, смотрит холодно и насмешливо на меня, на Париж, на мир, на историю — один из самых ее «прогрессивных деятелей».

Ненависть моя к нему безмерна.

И кровь, восставал, швыряет мне (…)Обломки застрявшие снов:И ненависть крови, и ненависть веры,И ярость во имя своей конуры,И (…) доблести древней дары.«Во имя, «во имя» лютуют без мерыС начала времен и до нашей поры.

«Во имя» античной доблести, «ad majoren Gloria Dei», «pro patria», «во имя любви к человечеству» и т. д. и т. п. И — убить! Убить! Убить! Убить! И хотя я вовсе не какой-нибудь «непротивленец» и вполне одобряю бравого генерала из «Трех разговоров»

В.Соловьева, покорившего башибузуков, но всем своим существом знаю, что всякое «во имя» сомнительно, когда это рушит человека, и еще знаю:

Вне человечности, без соучастья,Вне доброты нельзя построить счастья.

И что — Доброта не только дар, но путьЕдинственный из множества возможных.

И что — Бесчеловечность оправдать нельзяНи полуправдой, никаким «во имя».

И что XX век не только великий, но и страшный, потому что –

Двадцатый век! Он искалечил душиНасильем, ненависть и борьбой.

И еще…

Кто человечен,Тот не смеет,Для того невыносимоЗабытьНи Аушвица,Ни Колымы,Хиросимы!

XX век, пожалуй, он выполнял, самоотверженно и героическим, необходимую черновую работу истории, но нужно сознаться честно — часто марая не только руки, но души, и не только грязью, но и кровью, и тем самым «руша человека».

В прекрасных стихах это увидел и показал Наум Коржавин, тоже ставший мне особенно дорогим.

…Я понял,Что борьбе отдала тыИ то, что нельзя ей отдать.Все! — возможность любви,Мысль и чувства и самую совесть, —Всю себя без остатка…А можно ли жить без себя?

И еще его слова:

Зло во имя добра!Кто придумал нелепость такуюДаже в трудные дни,Даже в самой жестокой борьбе,Если зло поощрять,То оно на земле торжествуетНе во имя чего-то,А просто само по себе.

Вот почему «ветхий Адам» не построит нового мира.

40.

21/I 67 — отправил письмо Голенищеву-Кутузову

23/I — и Прилепскому

23/I — простой бандеролью книгу с(…) Леве (Льву Бек-Софиеву в Париж — Н.Ч.)

28/I — открытку Сосинскому

(Вырезка из книги, орфография с ятями — Н.Ч.)

Союз молодых поэтов и писателей в Париже. Сборник стихов № 2-й, 1929 г.

Юрий Софиев

***

Три сновидения владеют мною.Три давних сна свиваются в один.С волненьем тайным, лишь глаза закрою,Предчувствую движение картин.

Вечерний синий и прозрачный воздухСнов неправдоподобных, редких снов —И призрак миротворный, призрак грозныйТысячелетних каменных домов.

Из стиснутых — о, этот камень темный —Нагромождений труб, домов и скал,— Из недр земли и к небесам взметенный —Всегда таким, мой город возникал.

И сон другой: встает перед мнойМир скал, гранита, мрамора и глины.Упорно в гору камень голубойНесут строители, напружив спины.

Хоть погребут бессчетные векаПод остывающею плотной лавойТяжелый труд — упрямая рукаВозводит к небу остов остроглавый.

И третий сон: опять прозрачный вечер,Голубизны небесной вечный снег,Сползающий к долине синий глетчерИ восходящий к звездам человек.

(«И к звездам к звездам человек» — дописано рукой Ю. Софиева — Н.Ч.).

41.

(Газетная вырезка со стихами Виктора Мамченко и правкой — Н.Ч.).

Веет снегом, веет зыбкоИз заснеженных полей;Белоснежная, улыбка (снежнозубая улыбка)У красавицы моей;Ее они лучевыеЧасто вижу я во сне (и во сне);Вся звучит — как ключевыеВоды в солнечной весне;С новогоднею звездоюВ косы месяц заплела,Чтоб надежда над землею (красотою)Счастьем-лебедем плыла;С Новым годом — в счастье новом,И, влюбленность не тая,Вверх, бокал свой, с добрым словом —(Вверх бокалы, с добрым словом)Крепни, Родина моя! (Это Родина моя!)

Виктор Мамченко.

«Голос Родины», 1966 г. Красными чернилами — первоначальный текст, «исправленный» редакцией — рукой Виктора у нас его текст — в скобках, — H.Ч.).

(Газетная вырезка «“Признания Коха” тайна похищения янтарной комнаты приоткрывается» Ю.Пономаренко — Н.Ч.).

42.

(Газетный разворот со стихами «Одна земля, одна любовь», антология современной поэзии, где представлены: Н.Тарасов, Наум Коржавин, В. Корнилов, Б.Ахмадуллина, В. Сидоров, Р. Заславский, Т. Бек, Н. Старшинов, М. Борисова, С. Островой, Б.Слуцкий, Н. Злотников, Л.Васильева — Н.Ч.).

43.

«Употреблять в стихах слова «родина», «отечество», «Россия» считалось предосудительным, «старомодным», взятым напрокат у чуждых революционному духу поэтов. Перелистай страницы журналов и поэтических сборников тех лет. Самые разнообразные по форме и содержанию стихи имели одну общую черту: робость, когда речь шла о земле, на которой мы были рождены», А. Коваленков «Письмо старому другу», 1957 г.

В этом же письме признание, что ему «стыдновато вспоминать о кое-каких своих поступках».

— Только ли стыдновато?

(неразборчиво, французская фраза — Н.Ч.)

…Блока час настал.Горит его магический кристалл —Вселенской диалектики основа.Все для большого синтеза готово!Вот — внук того, кто Зимний штурмовал.Любуется бессмертьем Гумилева…Народный, разум, все ему простил —Дворянской чести рыцарственный пылИ мятежа бравурную затею —Прислушайтесь: над сутолокой словЕго упрямых, бронзовых, стиховМелодии все громче, все слышнее.

Это стихи Гнедич Татьяны, из № 1-го «Простора», 1967 г.

Бутовский сегодня рассказал мне, что она замечательная переводчица и поэтесса, хвалил ее перевод «Дон Жуана». Сидела во время культа. (…) в Ленинграде. Все для большого синтеза готово. И этот синтез доказывает относительность принципа партийности литературы, поэзии, вообще искусства. Подлинно великое и прекрасное несоизмеримо со злободневным. Все эти «внуки», которых я вижу, являются живым доказательством, но живое искусство всегда связано со своим временем, но всегда больше «подсобной роли», больше, чем полезный митинговый плакат, оно бессмертное свидетельство о преходящем. «Хорошо», сослужив свою службу, вряд ли перешагнет в «вечность», вряд ли останется там хорошим, а вот «Облако в штанах» и лирика М. обеспечат ему прочное место в искусстве, и это навсегда «хорошо». Помнит ли кто-нибудь Маяковского, кроме Эренбурга, сочиняющего в 1914-15 годах, падким к патриотическим лубкам: